Безжалостный наследник (СИ) - Кейн Моника

Я знаю, что был с ней груб той ночью в библиотеке, исчезнув, не сказав ни слова, но мне пришлось это сделать. Нежность оставила бы дверь открытой для дальнейшего развития между нами. Тот факт, что у нас зашкаливает химия, не означает, что мы можем действовать в соответствии с ней. Мы не можем.

Но это борьба.

Бизнес должен быть моим приоритетом — конец истории. Я, как пахан, не пачкаю руки, не так, как раньше. Теперь речь идет о том, чтобы управлять армией и оставаться на два шага — нет, черт возьми — на милю впереди наших конкурентов. А конкуренция дышит нам в затылок. Все, от южноамериканских картелей до вьетнамской мафии, хотят получить долю от нашей уличной торговли. У нас заблокирована большая часть Бруклина и его окрестностей, но как долго? Каждый день из укрытий выходит новая угроза, и нам приходится возвращать ее на место. Не говоря уже об Антоновой Братве. Брайтон-Бич у них еще есть, хотя и ненадолго. Они словно змеи, ползущие по траве — сейчас я их не вижу, но они в любой момент встанут на дыбы, и мы должны быть готовы.

— Мы здесь, босс. — говорит Джулиан с переднего сиденья. Выйдя из машины, я осматриваю промышленное здание на окраине Бруклина, где мы ведем свои далеко не пикантные дела.

Чертово дело.

Ничего хорошего не будет, если тебя отвезут в этот неприметный цементный блок на другом конце города. Но те, кого мы сюда привозим, этого заслуживают.

Войдя через черный ход, я услышал знакомые звуки жужжания машин. От стен доносится какофония швейного и раскройного оборудования. У нас есть швейная фабрика на первом этаже здания — это способ отмыть наши деньги и отвлечься от других занятий. На третьем этаже, высоко над шумом честного бизнеса, мы получаем ответы на все наши животрепещущие вопросы.

Грохот. Когда я поворачиваю за угол, мои уши наполняет звук удара по мягкой человеческой плоти. Я открываю дверь в комнату для допросов и обнаруживаю, что Даниил держит за воротник нашего давнего бухгалтера Павла Калашникова и наносит сильный удар ему в лицо. Брызги крови и слюни летят. Прислонившись к дверному косяку, я смотрю шоу, как будто это боксерский поединок, за посещение которого я заплатил кучу денег.

— Кажется, здесь все под контролем, — весело говорю я. Глаза Даниила бегают в мою сторону, когда он вытирает окровавленные костяшки пальцев уже испачканной тряпкой, которую бросает обратно на пол, когда закончит.

— Оказывается, этот недоумок уже несколько месяцев находится на зарплате у Антонова.

В моих глазах вспыхивают красные вспышки. Я знал, что в нашей организации есть крот, но это удар под дых, когда находишь человека, который так нагло тебя предал, — и это особенно отвратительно, когда предатель — один из старейших доверенных лиц твоего отца.

— Мистер Калашников как раз собирался рассказать нам, какую информацию он слил Олегу. — Павел скрючился на земле в позе эмбриона, от него доносится запах мочи. Наименее лояльных людей легче всего сломать.

— Расскажи мне то, что я хочу знать, — шипит Даниил, ударяя Павла в живот. Он корчится от боли на полу. — В любом случае живым отсюда не уйти. Но от тебя зависит, насколько болезненными будут твои последние часы. И поверь мне, я могу сделать их очень болезненными, если захочу.

Когда идиот молчит. Кулак Даниила снова летит, на этот раз в лицо. Отвратительный треск, когда из носа Павла льется кровь. Он кашляет и шипит, жалобно стонет, пытаясь справиться с болью.

Но пока Павел не заговорит, пощады нет.

Я снимаю рубашку и вешаю ее на стул в углу. Даниил не успевает получить все удовольствие. Голый до пояса, я хрущу костяшками пальцев, решая, как лучше его мотивировать.

Мне не нравятся придурки, которые играют со мной, особенно в самой важной битве в моей жизни. Со всей сдерживаемой сексуальной энергией, которую я ношу в себе, мне больше всего не хотелось бы использовать лицо этого шута как боксерскую грушу.

Я наклоняюсь и шепчу на ухо рыдающему мужчине.

— Слушай, ты, предательский ублюдок. Для тебя нет никакой надежды, но если ты хочешь, чтобы твоя драгоценная жена и дочери прожили еще один день, тебе лучше начать говорить. — Иногда слова более жестокие, чем кулаки, особенно для такого изнеженного костюма, как Павел. Насилие далеко не в его сфере деятельности. Эта маленькая свинья просто стала жадной.

— Я… мне очень жаль. — Сначала со слезами. Потом еще моча.

— Конечно, жаль, — говорю я, и мои слова полны притворного понимания. Я наношу ему еще один удар в живот. — Начинай говорить.

— Я не хотел, клянусь, но Олег, ему нужна была информация. Вот и все. Он угрожал мне, угрожал моей семье…

— Неправдоподобная история, — ехидничает Даниил. — Банковские документы говорят нам все, что нужно знать. Олег заплатил тебе кучу денег, чтобы ты на нас доносил. Начиная примерно с девяти месяцев назад.

Лед пронзает мои вены. Олег убил моего отца шесть месяцев назад. Трудно поверить, что здесь нет связи. Что Павел не передал информацию Олегу, поэтому он точно знал, когда мой отец будет наиболее уязвим.

— Держись правды, — кричу я ему на ухо. — В следующий раз, когда из твоего рта вылетит чушь, ты потеряешь руку. — Еще один удар, этот удар от Даниила.

Свернувшись в самый грустный клубок, который я когда-либо видел на деревянном полу, его слова вырывались сквозь слабые штаны.

— Олег подошел ко мне в Москве, когда я был дома в гостях у мамы. Он вывел меня кое-куда, напоил до ужаса, а потом бросил в борделе. Он шантажировал меня. Этот мудак сфотографировал меня и эту шлюху. — Павел на мгновение останавливается и кашляет кровью. — Если я не сделаю то, что он сказал, он собирался опубликовать фотографии, где я связан и выпорот. Это был бы мой конец. У меня не было выбора.

Я поднимаю его за воротник, теперь уже пропитанного кровью и слюной, так что ему приходится смотреть мне в глаза.

— Он заставил тебя забрать и его миллионы? Если бы у тебя был мозг и хоть капля преданности в твоем маленьком червеобразном теле, ты бы знал, что танцы с врагом закончатся очень и очень плохо.

Я бью его головой об землю, и он плачет, как ребенок. Я получаю удовольствие от его боли.

— Это благодаря тебе, Олег, знал, что мы окажемся в том ангаре аэропорта в Берлине. Это из-за тебя пуля мошеннического снайпера чуть не убила меня и моего отца. Он истекал кровью у меня на руках. Я держал своего отца, пока он умирал, — реву я.

Гнев и горе — провод под напряжением в моей груди, но я отталкиваю их, пытаясь стереть один из худших дней в своей жизни. Я бью пистолетом по его черепу, отдергивая руку назад, готовый нанести еще один удар, но теплая рука на моей спине останавливает меня.

— Не добивай его еще, — говорит мне Даниил, направляя пистолет на Павла, свернувшегося в позе эмбриона. — Расскажи нам, что ты знаешь о Кире, и мы положим конец твоим страданиям.

— Кира? Я не знаю Киру, клянусь, — хрипит он, — но я слышал однажды, как Олег произносил это имя. Он ругался по телефону и сказал кому-то по имени Кира, чтобы та держалась подальше от Бруклина. Я решил, что это любовница. — Он снова кашляет, и в его груди раздается влажный булькающий звук.

Над ним нависает Даниил.

— Где он прячется? — Такой человек, как Олег, не может долго оставаться под землей. Он слишком важен. Сейчас он затаился, потому что мы атакуем; знание того, где он находится, дает нам преимущество неожиданности. А я вообще люблю сюрпризы.

— Я не знаю где, никто не знает где, — рыдает Павел. Еще один хриплый вздох. — Мне очень жаль, я поступил неправильно по отношению к вам и вашему отцу. Я унесу это в могилу.

ПИФ-ПАФ.

Даниил стоит позади меня, в его руке все еще дымится пистолет.

— Слишком поздно извиняться, блядь.

* * *

Кап-кап-кап.

— Нам действительно нужно починить эту вещь. — Даниил смотрит на протекающую трубу над собой. Мы собрались в нашем офисе. Это на другой стороне здания от комнаты для допросов. Это пространство настолько простое, насколько оно возможно, и полностью отличается от богатства нашего дома.