Две половинки - Татьяна Алюшина

Стаська улыбалась, посматривала на него, стараясь делать это незаметнее, накрывала стол на двоих, но тут притормозила, не донеся тарелку до столешницы.

– Меня никто не называет полным именем. Это как-то… непривычно и жутко официально.

– А как вас именуют?

– Почти все зовут Стасей, Стаськой, а тетушка – Славой, – продолжив накрывать на стол, уведомила она.

– «Слава» – это, пожалуй, обязывает.

– Вот и она так думала, что когда-нибудь обяжет. Но племянница не оправдала возложенных надежд!

– Что так?

Он с удовольствием принимал участие в легкой беседе, мимоходом удивляясь, чему так радуется.

– Не стали звездой эстрады? Или какой-нибудь еще звездой?

– И не пыталась! Амбиций, знаете ли, нет, звездность не интересует ни в каком виде, – пожала весело плечами Стаська и наигранно вздохнула: – Не удался отпрыск!

– Тетушка разочарована?

– Да ни боже мой! – рассмеялась Стася. – Я ее вполне устраиваю такая, какая есть! У нас взаимное обожание!

Стаська обозрела результаты своих стараний по сервировке стола, осталась довольна и широким жестом пригласила к трапезе: – Поскольку время к вечеру, предлагаю обед. Вы наверняка голодны.

– Наверняка и очень! – улыбался Степан.

Она все успела – и думы передумать, и запретить себе все передуманное, и княгинюшке позвонить, и в больницу, и приготовить грибной суп и лазанью с курицей и грибами, и в магазин сходить… и снова передумать думы.

И сказать себе решительное: хватит!

«На самом деле, хватит сердце рвать. Что будет, то будет! Он на тебя и не посмотрит! Чего ему на тебя смотреть? Это ты, Стасенька, напридумывала себе любови-переживания, а ему-то что? Ему до вас, девушка, интересу нет!»

И постановила: надо радоваться тому, что есть в данный момент – совместному обеду, легкой беседе, возможности дружеских отношений на основе интереса к здоровью Василия Федоровича, а там… Далее следовало минное поле с известными последствиями!

И все бы ничего, но Стаська не успела подготовить себя к тому, что увидит его, отдохнувшего, помолодевшего, разрумянившегося после душа, свежевыбритого и…

О-фи-ген-но-го!!

А его улыбка?! Смерть девичьим сердцам и покою!! Господи, как он улыбался!! Голливуд отдыхает! Мужской, сдержанной, открытой и загадочной улыбкой, немного более глубокой в правом углу губ!

Черт. Бы. Его. Побрал!!

Они трапезничали не спеша, болтали ни о чем, смеялись, вспоминая, как Стаська штурмовала калитку, что подумал он, что Стася, предполагали варианты развития событий, застукай ее соседи в момент осваивания чужих калиток, о его работе чуть-чуть, о ее – чуть-чуть…

И что-то витало над ними, искрящееся, непонятное, пугающее замиранием сердца, дрожью пальцев, неосторожным, глаза в глаза, и торопливым разбеганием взглядов – и втягивало обоих неотвратимо, покалывая электрическими разрядами.

И оба это чувствовали, и все труднее становилось придерживаться легкой, непринужденной беседы – слова застревали, рассыпались, а напряжение нарастало, сковывая неловкостью, недоговоренностью…

Стаська не выдержала, подскочила, схватилась убирать посуду, весело что-то рассказывая, застревая, как в непроходимых лианах в словах, бросила на полдороге мучиться ненужным повествованием и спросила с преувеличенным радушием:

– Кофе, Степан Сергеевич?

– О нет! Это уж слишком! – похлопал себя по прессу Больших. – Спасибо, Станислава, все было невероятно вкусно! Вы великолепно готовите!

Тоже преувеличенно. И совсем иным тоном:

– Нам лучше ехать прямо сейчас.

– Нам? Ехать? – не поняла Стася.

– Ну, да. Вы машину свою хотите забрать?

– Ах да. Машину, – потерянным голосом отозвалась она.

И повернулась к нему спиной, включила воду и принялась сосредоточенно мыть посуду.

Ничего не помогло! Никакие самоуговоры и длительные попытки настроиться на то, чтобы радоваться тому, что есть, и не ждать ничего большего!

Не помогло, и все тут! И ждала! И надеялась! И замирала от надежды!

«Машину! – стиснув зубы до хруста, чтобы не выпустить подступившие слезы, подумала Стаська. – Машину забрать! И всё! Все!!»

Он увидел, как ушла улыбка с ее лица, мгновенно, словно кто-то стер театральный грим, и потухли смешинки-чертовщинки в глазах, как торопливо она отвернулась, чтобы он не заметил.

Ах ты ж господи!!

Как его угораздило?! И зачем?! Он совсем не знал и не умел разбираться в таких ситуациях, когда ко всему мужскому, что будоражит женщина, примешивается и голова и чувства, и еще черт-те что непонятное! Когда больше всего хочется остаться здесь, рядом с ней, и ухнуть с потрохами в это пугающее, влекущее непонятное! И когда ты точно знаешь, что пропадешь, и что это тебе не надо – не потянуть!

Ах ты ж господи!!

Насколько все было бы проще, если б стукнуло в пах и в голову мужское желание любого накала – хоть теплой водицей интереса вечного охотничьего инстинкта или обожгло жалящим желанием! Он бы справился! Смог бы уйти, остудить любой накал!

Степан невесело усмехнулся про себя, вспомнив анекдотец.

У бомжа, голодающего уже не первый день, внутренние органы открыли собрание, чтобы решить, какой орган продать на донорство, чтобы прокормить остальные. Председательствовал мозг:

– Надо продавать один из парных органов, – сказал мозг.

– Давайте легкое продадим, – предложила печень.

– Эти легкие на хрен никому не нужны: прокуренные и больные, – возразил председатель.

– Тогда почку, – предложила селезенка.

– А давайте желудок продадим, он все время жрать просит! – раздался голос снизу.

Все органы посмотрели на председателя, что он ответит. Мозг спал.

– Ну вот! – возмутилось сердце. – Никогда собрание нормально провести не можем! Стоит пенису выступить, мозг сразу отключается!»

«Валить отсюда, пока не поздно! Давай, Больших!» – жестко приказал себе Степан.

Никакие анекдотцы и оттягивание момента расставания, и судорожные попытки что-то придумать, изменить, как-то сгладить, не помогут!

Он поднялся со стула:

– Знаете, Станислава, сегодня, я думаю, уже поздно ехать. На самом деле, не ночью же вам возвращаться, да по такой непростой дороге. Давайте я завтра, часиков в десять утра, за вами заеду.

– Да, – кивнула Стаська и повернулась к нему лицом, – так будет лучше.

Она сумела взять себя в руки, послать подальше слезы, заставить лицо изменить выражение на приветливо-дружеское и улыбнуться сумела! Вот так!

– Договорились. Тогда я пойду.

И, не дожидаясь ее ответа, Степан большими шагами быстро прошел в прихожую.

Пара секунд – обуть ботинки, пара секунд на открытие зеркальной дверцы шкафа-купе и обнаружение своей куртки, пара секунд на продевание рук в рукава, пара секунд на похлопывание по карманам для проверки содержимого – документы, кошелек, два сотовых…