Люди с Луны - Эдгар Берроуз

Мне пришлось идти домой пешком – еще одно проявление справедливости Калькаров, и я появился уже часа через три после ужина. У нас в доме были Джим, Молли и Хуана. У матери было заплаканное лицо. А при виде меня она снова зарыдала. Бедная мать! Это так страшно быть матерью. Нет, если бы дело было только в страхе, человеческая раса уже давно перестала бы существовать.

Джим рассказал им о том, что произошло на рынке, о случае с быком, о стычках с Вонбуленом и Суром. Впервые в своей жизни я услышал смех отца. Хуана также смеялась, но даже в этом смехе чувствовался ужас, который и подтвердила Молли, сказав:

– Они еще расправятся с тобой, Юлиан, но то, что ты сделал, достойно гордости.

– Да! – воскликнул отец. – После этого я могу идти к этим мясникам с улыбкой на губах. Он сделал то, что всегда хотел сделать я, да не осмеливался. Если я не трус, то по крайней мере могу благодарить господа, что от моего семени произошел такой мужественный бесстрашный человек.

– Ты не трус! – воскликнул я.

Мать посмотрела на меня и улыбнулась. Я был рад, что сказал это.

Я пошел провожать Джима, Молли и Хуану. Особенно Хуану. Снова я заметил, что меня буквально притягивает к ней. Я натыкался и сталкивался с ней на каждом шагу. Однако Хуана вовсе не сердилась на мою неуклюжесть, она не старалась уклониться от столкновений. И все же я боялся ее, боялся, что она заметит, как меня притягивает к ней.

Я неплохо умел обращаться с быками и с овцами, но с девушкой у меня ничего не получалось.

Мы с Хуаной говорили о многом. Я узнал все о ней, она узнала все обо мне, так что когда мы прощались и я спросил ее, пойдет ли она со мной завтра, первое воскресенье месяца, она поняла, что я имею в виду, и сказала что пойдет. После этого я пошел домой в самом радостном настроении, я знал, что приобрел верного друга, который будет стоять рядом с мной в борьбе с врагами.

По пути домой я заметил Пита Иохансена, который направлялся к нашему дому. Я видел, что он вовсе не рад нашей встрече и тут же стал объяснять, почему он в такой поздний час не дома.

Я видел, что лицо его вспыхнуло так, что это можно было разглядеть даже в темноте.

– О, – воскликнул он, – я впервые за много месяцев выхожу из дома после захода солнца. – И тут я не выдержал, ярость загорелась во мне и я крикнул.

– Ты лжешь! Ты лжешь проклятый шпион!

Пит побледнел, выхватил нож из складок своей одежды и прыгнул на меня, стараясь ударить ножом. Сначала он чуть не поразил меня, так неожиданна и яростна была его атака, но хотя он легко поранил меня в руку, которой я прикрыл жизненно важные органы, я успел перехватить его руку с ножом. И на этом все кончилось. Я легонько повернул кисть – я не хотел ломать ему руку, – но в кисти что-то хрустнуло и Пит испустил ужасный крик.

Нож выпал из его рук. Я отшвырнул Пита от себя и поддал ему ногой под зад. Я думаю, что он долго будет помнить этот пинок. Затем я подобрал нож и кинул его далеко в реку. После этого, я посвистывая направился домой.

Как только я вошел, мать вышла из спальни, обняла меня и крепко прижала к груди.

– Дорогой мальчик, я счастлива, – прошептала она. – Я счастлива, потому что счастлив ты. Она очень хорошая девушка и я люблю ее, как тебя.

– О чем ты говоришь? – спросил я.

Я слышала как ты свистишь, и я сразу поняла, что это значит.

Я обнял ее.

– О, мать, дорогая! – воскликнул я. – Хотел бы я чтобы все это было правдой. Я надеюсь, что когда-нибудь это сбудется.

– Тогда почему же ты свистел? – разочарованно спросила она.

– Я свистел, – объяснил я, – потому что сломал руку одному шпиону и дал ему хорошенько под зад.

– Пит? – спросила она, дрожа.

– Да, Пит. Я назвал его шпионом и он пытался ударить меня ножом.

– О сын мой. Ты же еще не знаешь. Это моя ошибка. Я должна была сказать тебе. Теперь он будет действовать открыто и значит я погибла.

– Что ты имеешь в виду?

– Теперь они сначала заберут твоего отца и все из-за меня.

– Я ничего не понимаю. О чем ты говоришь?

– Слушай, – сказала она. – Пит хочет получить меня. Поэтому он шпионит за твоим отцом. Если ему удастся что-либо выведать, твоего отца или убьют, или сошлют на шахты. Тогда Пит возьмет меня.

– Откуда ты все это знаешь?

– Пит сам сказал, что хочет меня.

Сначала он уговаривал меня, чтобы я бросила отца и ушла к нему, но когда я отказалась, он стал угрожать мне. Он сказал мне, что он в милости у Калькаров и сумеет расправиться с твоим отцом. Он хотел купить мою честь ценой жизни твоего отца. Поэтому я так всего боюсь, так несчастлива. Я знаю, что вы с отцом лучше погибнете, чем отдадите меня ему.

– Ты рассказала отцу?

– Нет, я побоялась. Он убил бы Пита и это был бы конец всем нам.

– Я убью его!

Она стала отговаривать, убеждать что я должен подождать такого случая, когда он сам будет виноват в этом, чтобы власти не имели повода обвинить и осудить меня.

После завтрака мы все вышли из дома по одному и разошлись в разных направлениях. Я пошел к дому Джима, чтобы встретить Хуану. Она ведь не знала дороги. Хуана уже была готова и ждала меня. Джим и Молли уже ушли из дома, так что девушка была одна. Она была очень рада видеть меня.

Я не стал ей рассказывать о Пите. К чему говорить человеку о неприятностях, которые не касаются его лично.

Выйдя из дома мы прошли с милю по берегу реки, стараясь, чтобы нас никто не видел и не следил за нами. Затем я вытащил из кустов лодку и мы переплыли на другой берег. Спрятав лодку мы пошли по еле заметной тропинке еще с полмили. Здесь я снова вытащил из кустов лодку и мы снова переправились на другой берег. Теперь мы были уверены, что избавились от слежки, если она была.

Я проделывал этот путь ежегодно с пятнадцати лет, и никогда никто за мной не следил, однако я не терял бдительности. Никто не мог бы предположить, куда я направляюсь, никто не смог бы выследить меня – так сложен и запутан был мой путь.

В миле от берега к западу возвышался старый лес. Туда я повел Хуану. На опушке леса мы присели отдохнуть. Но на самом деле я хотел убедиться, что никто за нами не идет. Но никого не было видно, и мы с легким сердцем поднялись и углубились в лес.

Через четверть мили мы вышли на еле заметную тропинку и продолжили свой путь по ней. У толстого дерева я вдруг повернул направо и углубился в густые заросли, где не было никакой тропинки. Мы всегда проходили последнюю милю по разному, чтобы не протоптать тропинку, которую можно было бы заметить.

Вскоре мы подошли к огромному завалу, в котором был проделан лаз. Через него, согнувшись можно было пролезть. Этот лаз был тщательно замаскирован ветками и сучьями. Даже зимой и ранней весной этот лаз невозможно было заметить. Только человек, который знал о существовании лаза, мог найти его. Летом же все настолько зарастало зеленью виноградной лозы, что вероятность обнаружения лаза вообще становилась ничтожно малой. Даже я с трудом отыскивал его.