Что с вами, дорогая Киш? - Анна Йокаи

— Я побоялась? — Марта саркастически расхохоталась и уселась на каменный выступ. — Машина… колосс… чего мне бояться?

— Тем хуже… если вы действительно такой герой. Все-то вы можете, все-то вы умеете, а вот одной побыть — это вам не по силам… Душевное одиночество называется. Штука известная. Только не идет вам это, Марта. Прямо-таки смешно, как на вас поглядишь…

Марта не отрываясь смотрела на гигантский бумажный самолет, выставленный в витрине напротив. Рядом с самолетом красовался яркий плакат: стройная девица в костюме цвета спелой сливы с пышными белокурыми волосами.

— Чего вы встали? Шли бы себе, — произнесла Марта. — Вы уже все сказали. Кожа у меня толстая… Идите домой. Я уеду поездом восемь двадцать… К утру буду уже в Риме. Я ведь все понимаю…

Петер беспомощно топтался на месте. Прохожих не видать. В какую сторону идти? И рубашка сохнет там, у Марты. Еды почти не осталось. На ресторан теперь уже не хватит, после стольких покупок. Хорошо, если хватит на Академию… а еще Ка д’Оро… Дворец Дожа… Тихие вечерние прогулки… лагуны…

Марта плакала, вытирая слезы рукавом.

— Добра от людей не жди.

Петер подошел к ней и потянул за руку.

— Ладно, Мартушка… жара, мы разнервничались… Климат такой… Не горячитесь. Разумеется, вы поедете в Рим, только не сейчас… послезавтра, когда я поеду во Флоренцию. Ну скажите же наконец, куда идти?

Марта продолжала укоризненно всхлипывать.

— Помидоров на ужин купила… мелкие… крепенькие… так небось и хрустят.

— Ну и прекрасно. Ой, как есть хочется! Ну-ну, хватит злиться… я совсем не хотел вас обидеть. Очень уж вы чувствительны. Просто мне хочется наконец хоть что-нибудь увидеть, только и всего… Время летит незаметно, а я все еще не видел ничего из того, ради чего приехал, — уныло пояснил Петер. — Скоро восемь… Давайте наконец сдвинемся с места.

— Знаете что? — внезапно сказала Марта. — Видите указатель? Это проход к пристани.

— У нас нет денег на такие вещи! Сами говорили! — съехидничал Петер. — Только con pedi[8], пока не рухнем!

— Черт с ним. Сделаем исключение. Я плачу! Мы не пойдем домой, мы сядем на вапоретто и поедем на площадь Святого Марка. Уже холодает. На Большом канале вот-вот огни зажгутся… нет, правда! Это я в путеводителе вычитала. Увидите, какая красота! Ну, пожалуйста, ради меня… чтоб я не думала, что вы все еще дуетесь…

Петер покачал головой.

— А сумки?

— Я понесу. Я уже отдохнула. Мне ведь самой тоже хочется, будет хоть, о чем вспомнить. Двух сотен должно хватить… Послезавтра мне так или иначе уезжать, а то выбьюсь из графика.

Женщина решительно двинулась в направлении, указанном стрелкой.

Петер поплелся следом. Терпение! Есть такие нормы, которых не переступишь.

На вапоретто они вышли на палубу.

Стемнело. Окна дворцов были распахнуты, свет хрустальных люстр падал на воду. На берегу мерцали зеленые, красные, лиловые огни ресторанов.

— Красота-то какая, фантастика, да и только! — вздохнула Марта. — Ваша правда. Никаких денег не жалко.

Навстречу двигалась вереница гондол. Вскоре они поравнялись с вапоретто. Впереди — гондола-флагман, увитая гирляндами цветов. Гондольер громко распевал. Голову его украшала белая соломенная шляпа, длинные яркие ленты развевались по ветру. Черная вода мерно билась о борт.

— Потрясающе… видите, вот вы и получили то, чего хотели.

Гондольер поплевал на ладони и взялся за весла.

Петера пробрала дрожь. Он поднял воротник. Снова бутафория. Снова все на продажу.

Это, пожалуй, еще похуже, чем на рынке. Потому что тут ложь.

И вот, чтобы хоть как-то вынести невыносимое, он протянул руку и нащупал вздымавшуюся над поручнем грудь.

Они стояли среди каменных изваяний перед входом в галерею Уффици. Последний лоток остался позади.

— Прошу вас, сударь, дорога свободна, — сказала Марта. — Ты не опоздал. На все времени хватило, и нечего было меня погонять. Любуйся хоть целый час. Потом упакуемся и спокойненько пойдем на вокзал.

— Целый час! Глупость непроходимая! Час — в галерее Уффици! — Петер рухнул на резную деревянную скамью у ворот.

— Я, что ли, виновата, что вчера закрыто было?

— А позавчера? Позавчера мы впопыхах разыскивали Упимо. А после обеда ты истерически рыдала над пуловером, купленным в Венеции, потому что во Флоренции он оказался на двести лир дешевле.

— И толще! Вязка куда плотнее! Я полдня за тобой таскалась, чем же ты еще недоволен? Мало того: деньги в какое-то озерцо швыряли — там, во дворце Питти. Сколько лестниц в саду Боболи облазили без толку, до сих пор ноги болят… И сегодня из-за тебя припозднились, нечего было торчать да пялиться на каждом углу.

— О, если бы спохватиться чуть раньше! — громко воскликнул Петер. — Последний день! Доброта моя проклятая… теперь все пропало… смысла нет заходить. Все одно.

— Не знаю, с чего ты взбесился, — прошипела Марта, усаживаясь рядом с Петером. — Не кричи так, на нас оглядываются.

— С каких пор тебя это волнует? С каких пор тебе есть до кого-то дело? Раньше словом нельзя было ни с кем перемолвиться: ты тут же оттаскивала!

— Не пойму я… Разве нам в Венеции плохо было? Даже вино пили, когда тебе захотелось, да в каком шикарном месте, на площади Святого Марка! Тыщу двести выложили, а я не жалела… Музыка играла… и на Пьяцетте тоже… Помнишь?

— Когда мне захотелось! Стоило ехать за тысячу километров, чтоб отведать красного вина.

Петер взглянул на часы. Все-таки надо зайти.

— До сих пор ты злился, что я по рынкам шатаюсь… И на башню лазили, в двести лир обошлось… Лазили ведь. Сам говорил, чудесно, мол, какие, мы, мол, в сущности, букашки…

— Оставим это, — вздохнул Петер. — Нечего тут говорить. Теперь уж ничего не попишешь. У меня еще есть двести пятьдесят лир… загляну все-таки… а то дома самому себе в глаза смотреть не смогу.

— Ну и не смотри… На тебя не угодишь. Я тебя не попрекаю, но ведь тур-то мой из-за тебя прогорел… Ни тебе Рима, ни Неаполя. И на Капри билет просрочен… Совсем итальянской природы не повидала.

— Да кто ж тебя держал? — огрызнулся Петер и шагнул через порог. Марта за ним.

— И ты еще спрашиваешь? — Веки у нее покраснели. — Да я б давным-давно уехала, кабы ты не начал… тогда, на корабле…

— Сучка не захочет… — Петер пожал плечами и встал в очередь за билетом. Марта — за ним, вплотную. — Ты сама была очень не прочь. Муж-то у тебя калека, ничего не может.

— Очень любезно, нечего сказать, — прошипела ему в ухо Марта. — Я, выходит, поблагодарить должна?

— Нет! Только не пытайся все свалить на меня! Десять дней я проболтался в Венеции без всякого смысла… Голуби, Лидо, жара…

— Вот деньги, купи мне тоже! Ты думал, я снаружи останусь? Я тоже красивые картины люблю… и нечего тут смеяться! И в море ты купался, да не где-нибудь, а на самом что ни на есть модном пляже!

— Ну да, — сказал Петер. Тем временем они вошли в лифт. — Это тоже была твоя идея. А я все время трясся: вот-вот билет спросят.

— Будто я виновата, что мы — белые вороны… Меня саму зло берет на весь этот шик да богатство… Одни машины чего стоят! В барах сиденья подвесные… мятный напиток в шариках стеклянных… со льдом…

— Знаю… не утруждай себя. Кондиционеры, двухэтажные автобусы… Такие, как ты, ничего другого не видят!

— А ты-то, ты-то что видишь? — злобно поинтересовалась Марта. Они вышли из лифта и остановились у входа в огромную галерею.

— И я ничего другого не видел… не вышло, — с горечью ответил Петер. — Я-то думал, хоть во Флоренции, пусть не один, но по крайней мере спокойно… Подумать, открыть пошире глаза. Кто я такой? Кто такие те, кто живет рядом со мною? — Он уставился на белую статую, на гладкое тысячелетнее лицо.

— Какой-то ты все-таки ненормальный, — заключила Марта. — Экзальтированный какой-то… Делать тебе нечего, вот и психуешь. Мы так и будем здесь стоять?

— Боже мой, до чего же женщины глупы! — воскликнул Петер, размахивая руками. — У духа тоже есть свои законы, у духовного бытия… особые законы, вот их-то я и хотел…

— Духи? Ну как же, понимаю и не делай большие глаза. Это что, обязательно здесь надо? Дома времени не хватает?

— Это возможно только здесь, и нигде больше, — вскричал Петер, срываясь с места.

— Да про что ты ладишь все время, никак не пойму? Чего тебе надо познать? Гниющий капитализм? — Марта в недоумении покачала головой. — Так ведь мы и забастовку видали, если это твой интерес. Мог бы и сам знать: сливки они только сверху…

— Чушь! — Петер остановился перед входом в первый зал. Старые итальянские мастера. — Идиотское, бессмысленное путешествие!..

— Это для кого как, — упрямо сказала Марта. — Сливки, они только сверху, но если успеть их снять, то кому какое дело, что там, на донышке? Это ведь тоже философия, приятель, хоть и попроще да попонятней твоей…