Что с вами, дорогая Киш? - Анна Йокаи

— Нет.

— Прежде всего, заурядные люди — самые сознательные… они действуют и знают, во имя чего… Работать-то мы и теперь любим, но частенько не видим ни смысла, ни цели… Человек должен смотреть на мир осмысленно! Осмысленно! А не таращиться абы как! Италия для меня — что море для пловца. Нужно много думать, чтоб хорошенько врезалось в память, а потом все использовать… Две недели, полные смысла! Я, конечно, останусь самим собой — и все-таки не совсем… Ведь это, может статься, последний шанс… Это я просто так говорю, себе в оправдание… Я вам, должно быть, дурачком кажусь. Мы, мужчины, как-то иначе…

Голова Марты свесилась на грудь. Тонкие волоски над верхней губой ритмично подрагивали.

Петер встал.

«Еще слава богу, что она заснула, — подумал он, выглядывая в окно. — Большая удача. К чему вся эта болтовня? Пускай себе едет в Рим и покупает свое барахло, а я обойдусь консервами. Без горячего, так без горячего. Несущественно. Вот только консервного ножа нету… И кофеварка бы не помешала, что и говорить…»

Марта спала. В Тарвисио ее разбудил паспортный контроль, но потом она снова заснула и проспала Удине, Болонью…

Петер смотрел на горы. Хотел сфотографировать, но поленился доставать аппарат.

Зловещие, неуклюжие белые глыбы. Расцарапали небо.

Ему стало не по себе. Если сейчас вдруг даст о себе знать камень в почке, он даже не сможет объяснить, что с ним. Дома совсем другое дело. Дома можно сойти на любой станции и пойти домой.

В самом деле, готов ли он к этому путешествию? Хватит ли ему денег? Что за адрес? Петер судорожно ловил ртом воздух.

По возможности не обращать внимания на мелочи — так он решил еще дома, как только попросил заграничный паспорт.

В Болонье подсели итальянцы — супружеская пара. Дама время от времени бряцала длинной золотой цепью, висевшей на шее.

Марта проснулась перед самой Венецией.

— Я что, заснула? — спросила она полусонно.

— И весьма основательно. Поглядите в окно — увидите море.

Марта зевнула.

— Серое какое-то. И солнца не видать.

— Еще появится… Мне нужно собираться. Я помяну вас, когда у меня подведет живот, а вы тем временем будете лихо разжигать спиртовку.

— Нитки, иголка есть у вас? — внезапно спросила Марта. Вопрос прозвучал агрессивно.

— Нитки, иголка? Нету.

— А если что-нибудь порвется? Что делать будете? Итальянского вы не знаете… Слушайте внимательно: prego, синьора, io oglio.

— Я говорю по-английски, — перебил ее Петер, — как-нибудь разберусь… Разумеется, с ангелом-хранителем проще.

— До Рима еще целых двенадцать часов… спина разболелась… — Марта подняла глаза на багажную полку.

— Да, путь не близкий… ничего не попишешь.

— Да ну его к черту. — Марта пнула ногой радиатор. — Блевать тянет. Одни дураки итальяшки кругом.

— Никак, испугались? А вы вспомните своих пьянчужек… — Петер поспешно снимал чемоданы.

Марта согнула руку в локте.

— Мускулатура-то у меня — дай бог… Гляньте, какие бицепсы… Уж если врежу какому наглецу — век помнить будет.

— Бедные мои денежки, кто теперь будет следить за ними бдительным оком?

— Надо же: не взять ни иголки, ни ниток! С ума сойти! Хоть бы венгр какой вошел в этот чертов вагон… Не выдержу я до Рима. Одна-одинешенька… — Марта выхватила из кармана платок и протерла ладони. — Сдохнуть можно…

— Ничего… как-нибудь… — неуверенно проговорил Петер.

— Как-нибудь обойдется, — кивнула женщина. Губы у нее скривились, как у обиженного младенца, лицо стало совсем беспомощным.

— Знаете, хорошо, когда есть с кем словом перемолвиться… Я все сама могу, никого мне не надо. Не в том дело. Венецию-то зачем пропускать? Пару денечков… очень даже стоит… Рынок дешевый… Да ведь если я слезу, вы себе такого напридумываете, уж я-то вас, мужиков, знаю…

— Ну что вы, — запротестовал Петер.

Поезд двигался над водой и свистел, замедляя ход. Нельзя же вот так взять и уйти.

— Если вам хочется, почему бы и нет? Меня вы, во всяком случае, не…

— И то правда. — Марта вскочила и рванула чемоданы. Они шлепнулись на сиденье. — Не пугайтесь, я вам на шею не сяду. Погляжу, чего да как, — и айда. Буду вас кофе поить, спиртовку одолжу… с покупками помогу, если захотите.

Поезд вползал под стеклянную крышу перрона.

— Я собираюсь бродить целыми днями… кое-какие заметки… — робко пролепетал Петер.

Дорогу придется спрашивать по-итальянски. Марта сумеет.

— Мне не хотелось бы вас обидеть, но ведь всякий сам знает…

— Ясное дело, — сказала Марта, — мы же не сиамские близнецы. Будете свободны, как птичка!

— Отдал… отдал-таки за тысячу восемьсот, мошенник! Не зря полчаса потратили! Совсем новенький, не заношенный. Наденьте-ка, а я погляжу! — Марта торжествующе потрясала жилетом.

— Только не здесь, — смущенно запротестовал Петер, — да и жарко к тому же…

— Другими словами: тащи сама, а мне неохота… Ну не дура ли я после этого?

— Сколько мне еще повторять, что я чрезвычайно вам благодарен? — раздраженно буркнул Петер. Третий день одно и то же. Рынок с раннего утра и до заката. У кого после этого хватит сил на вечернюю прогулку?

У кого? У Марты. Вчера подцепила какого-то простофилю итальянца, заставила угостить себя ужином, а потом оставила с носом. «Вот чудак». Что ж, можно и так сказать.

— Я уж вижу, мы нынче не в настроении. А ведь пока что все идет отлично. Помните тот шарфик болотного цвета, ну, тот, что утром видали? Надо бы за ним вернуться. Хорошенький шарфик, да и дешевый — дешевле не попадалось.

— Марта, дорогая! Возвращайтесь! У меня ноги гудят от этого бессмысленного шатания… Я пойду домой, отдохну, а вечером доберусь наконец до площади Святого Марка.

— А кто вам до сих пор-то мешал? Мы вроде еще в поезде сговорились: каждый сам по себе. И нечего меня упрекать… Будто я виновата, что вы выдыхаетесь в два счета, — быстро заговорила Марта, размахивая руками. — Помогли бы лучше, а то нашли себе тягловую лошадь… Вот он, терилен ваш, три метра. Вам небось такой и не снился, и все удовольствие — три тыщи лир.

— Не так громко, ради бога… Вдруг кто-нибудь поймет. К чему такое унижение?

— А чтоб не лезли! Мы и так унижены — дальше некуда! Только скажешь: «Унгерия», сразу носы воротят.

— Ничего удивительного… помните, вчера, на рынке, вы сцепились с торговцем из-за каких-то паршивых ботинок? Со мной рядом стоял хорошо одетый мужчина, так вот, он указал на вас своему приятелю и произнес: pure Italia! Настолько моих знаний хватает! Бедная Италия! — с горечью сказал Петер, забирая у Марты покупки.

— Бедная Италия? Да они же кормятся за наш счет! Всю эту Венецию давно бы морем затопило, кабы не паршивые иностранцы, что скупают их барахло, — выкрикнула Марта и принялась, сопя, штурмовать ступени моста Риальто.

— С чего это вас понесло на мост? — Петер грубо дернул ее за руку. — Опять заблудиться хотите? Утром мало было? Нужно пересечь эту улочку… с покупками я на сегодня покончил, поймите же наконец. Меня уже тошнит от бесконечных пестрых прилавков.

— А меня от каналов… Вода здесь какая-то тухлая, — в ожесточении заявила Марта. — По-моему, вот он, поворот. Хотя вы ведь мужчина, вам лучше знать… Об одном жалею: нечего было квартиру дешевую вам искать. Платили бы себе по две тыщи в день…

— По-моему, я еще в Вене сообщил вам, что деньги меня мало интересуют.

Они свернули в узкий переулок и пошли вперед, отбрасывая с дороги скользкую апельсиновую кожуру.

— Совсем неплохое было место. Рядом с площадью Святого Марка. Зато теперь мы рядом с рыбным базаром. Чудный вид открывается из окна — рыба при последнем издыхании. Пауки да раки куда ни глянь…

— Все вы одним миром мазаны… — Марта наугад повернула направо. — Эту вывеску мы как будто уже видали. Значит, правильно идем… Одним миром. Насчет красоты все поговорить горазды, а коли надо пальцем пошевелить — так нет, мы лучше поспим. Я на площадь Святого Марка еще позавчера сходила. Мне-то почему сил хватает?

— Вам-то? Да вы же машина… колосс, — грубо ответил Петер. — Мы снова не туда идем! Смотрите по сторонам!

— Да ведь это подло, в конце-то концов! — Марта остановилась, с трудом переводя дух. — Я ему жратву разогреваю, рубашку нейлоновую постирала, я — то, я — се, а он что себе позволяет! У меня, между прочим, билет в кармане, от Неаполя до Капри! А я торчу тут по вашей милости… Все жалость проклятая!

— По моей милости? — Петер сделал несколько шагов, пытаясь сориентироваться, потом вернулся обратно. — Я, что ли, просил вас оставаться в Венеции? Сами же побоялись путешествовать в одиночестве.

— Я побоялась? — Марта саркастически расхохоталась и уселась на каменный выступ. — Машина… колосс… чего мне бояться?