Юность Куинджи - Виктор Шутов

— Не тварей, а животных и птиц. Если увижу мучителей, эт‑то… Кулаки у меня сильные, — сказал Куинджи и легко перепрыгнул через канаву. Ребята шарахнулись в разные стороны. — Да не бойтесь. Лучше давайте дружить.

В это время на Марии–Магдалиновской церкви ударили в колокола.

— К заутрене звонят, — испуганно проговорил рыжий, стянул с головы картуз и перекрестился.

Осенили себя крестом и остальные. Худой мальчишка подошел к Архипу. Глядя на него доверчивыми синими глазами, сказал:

— Ты сильный. Мне нравятся сильные. А я вот ведра воды не могу поднять. Смеются надо мной.

— Ну и зря.

— Не ем гарбузячую кашу, оттого и такой.

— Эт‑то, ты ешь.

— Не люблю. Она на медузы похожа.

— Кирьян выдумщик, — вмешался в разговор рыжий. — Как соврет что‑нибудь! Ты его не слушай. Как тебя зовут?

— Архипом.

— А я — Гришка Каракаш. Ты тоже в школу?

— Как видишь.

— Теперь вместе будем! — опять выкрикнул Кирьян. — Сядешь со мной на парту.

— Как учитель решит, — ответил Архип.

Мариупольское–Александровское двухклассное приходское училище горожане называли школой. Оно было открыто в честь императора Александра I в доме греческого суда: в июне 1818 года здесь останавливался самодержец всея Руси, когда ехал из Таганрога через Мариуполь в Крым. Три года спустя училище перевели в нынешнее здание — одноэтажный дом с двумя большими комнатами для полусотни учеников, с небольшим директорским кабинетом, учительской, служившей одновременно и библиотекой, в которой было 105 книг шестидесяти шести названий.

На невысоком крыльце училища ребят встречали смотритель купец Константин Григорьевич Попов, старший учитель Семен Степанович Косогубов, законоучитель священник Харлампиевской церкви Илия Юрьевич Юрьев и учитель Федор Федорович Серафимский. Они стояли по обе стороны открытой двери, чопорные и торжественные. Длинный и тощий отец Илия держал в руках массивный крест, прижав его к животу. Тучный и бородатый Попов в начищенных до зеркального блеска сапогах–бутылках переминался с ноги на ногу. Серафимский в клетчатом костюме безразлично глядел поверх голов проходивших мимо мальчиков. Приземистый и широкоплечий Косогубов с коротко подстриженными черными усами во всю губу отвечал на приветствия учеников наклоном лысеющей головы.

Стеснительный Архип нерешительно, боком пошел за Кирьяном, бросая исподлобья настороженный взгляд на незнакомых людей у двери. Кирьян громко поздоровался с учителями. Что‑то невнятное пробурчал Куинджи. В коридоре он огляделся. Высокие потолки и большие окна показались неправдоподобными. В хате Спиридона в окошки вставлена слюда, свет сквозь нее пробивается желтый, безжизненный.

— Ты чего остановился? — спросил Кирьян, дергая Архипа за жилетку, — Давай скорее! Все парты займут!

В классной комнате к Куинджи подошел Каракаш и потянул за собою.

— Давай сюда. У окна все видно будет, — сказал он.

— Зачем перехватываешь? — выкрикнул Кирьян. — Так нечестно! Я первый загадал на него!

Он, как тощий длинноногий петушок, встал между Архипом и Гришей, поворачивая голову то к одному, то к другому и громко повторяя:

— Я первый! Я первый!

Куинджи стоял спиной к двери и не увидел, как в класс вошел Косогубов. Ребята вмиг затихли, и только Кирьян в азарте выкрикивал:

— Я первый! Я первый!

— Что у вас? — спросил Семен Степанович, подходя к ученикам. Каракаша и Кирьяна как ветром сдуло. Они сели за одну парту.

Архип повернулся на голос учителя и насупился.

— Садись и ты, — предложил тот. Потом сощурился, будто хотел получше разглядеть парнишку, и спросил: — Не ты ли работал у господина Чабаненко? Я вроде бы видел тебя у него.

— Работал, — глухо отозвался Куинджи.

Косогубов едва заметно улыбнулся и еще пристальней посмотрел на коренастого, твердо стоявшего на ногах Архипа с чуть наклоненной курчавой головой.

— Господин Чабаненко рассказывал о тебе, — вновь заговорил учитель, — Буду рад поближе познакомиться. Садись на вторую парту. Садись…

«Рассказывал, — подумал с неприязнью Архип, — Наверное, как выгнал меня за рисунок Бибелли». Он неловко втиснулся за низенькую неудобную парту.

— Да тише ты, — раздался шепот соседа. — Как медведь.

Куинджи сердито сверкнул глазами. Радостное настроение, с которым шел в школу, пропало. Положив руки перед собой и чуть наклонившись, он стал наблюдать за учителем. Косогубов, напоминавший Архипу широкогрудого дядю Гарася, несколько раз почти неслышно прошелся от двери к окну и обратно. Остановился возле кафедры, потер широкие ладони и заговорил ясным и ровным баритоном:

— Ну, что ж, господа мои ученики. Поздравляю вас. Отныне вы стали на стезю, прямо скажу, нелегкую, но светлую и необходимую человеку. Наше училище углубит полученные вами начальные знания в словесности и арифметике. Мне же предстоит познакомить вас с азами великой географии — науки о земле, которая тесными узами связана с историей всего человечества.

Он замолчал, вытащил из брючного кармана желтый носовой платок. Вытер глубокие залысины на высоком лбу, сложил платок вчетверо и снова положил в карман. После этого, до самого звонка, говорил без передышки, все время прохаживаясь от двери к окну или между рядами парт.

Архип не заметил, как спало его напряжение и как он увлекся рассказом Косогубова о Мариуполе, о родной Карасевке, о земле, по которой он ходит и не знает ее историю. Он даже не догадывался, что в семи верстах от города за рекой Кальмиус есть Ляпина коса, а в другой стороне, в двадцати верстах — Белосарайская коса. Мариуполь — не просто город у Азовского моря. Он стоит на водном пути, который соединяет север Российской империи с Черным морем.

По Азовскому морю к нынешним мариупольским берегам много веков назад плавали греки. Они торговали со скифами, жившими здесь. Тогда море называлось и Меотийским озером, и Скифскими прудами, и Матерью Понта. А место торговли именовалось Кремны. Оно находилось где‑то вблизи Мариуполя, который расположен на обрушившейся, стертой веками скале. Слово «кремны» и означает‑то скалы, утесы, крутизну. Именем Кремны и сейчас называют скалу между городом и Белосарайской косой.

В двенадцати верстах от нынешнего Мариуполя, в долине, где протекает речушка Белая Межа, или Вежа, находился город Саркель.

В десятом веке его разрушил русский князь Святослав. Он вступил в союз с византийским императором Фокой, разбил хазарского владыку и отвоевал земли по рекам Миус и Кальмиус. На берегах Азовского, тогда называемого Сурожским, моря возник город Белосарай.

На итальянских картах 14–15–го веков указывается город Палластра, как раз на месте Белосарая. А коса называется Балестра. Капитаны греческих судов и сейчас называют Белосарайскую косу Балестра…

Учитель Косогубов слился в воображении Куинджи с дедом Юрком. На завалинке маленький Архип слушал рассказы старика затаив дыхание, а потом, уединившись, пытался запечатлеть их в немудреных рисунках угольками на дощечках и на стенах. Теперь желание оживить события рождалось незамедлительно, хотелось отобразить их на бумаге сразу. Это как потребность человека передать словами охватившее его чувство радости или гнева.

Архип вытащил из сумки тетрадь и карандаш. Импровизировать стал без раздумий. Море, крутые скалы на берегу, на волнах — корабли–парусники. На него с удивлением посмотрел сосед по парте, а потом шикнул. Но для юного художника уже ничего не существовало вокруг — ни вредного мальчишки, ни учеников в классе Лишь ровный голос учителя властвовал над ним, то приближаясь, то удаляясь.

Был момент, когда Косогубов обратил внимание на склонившегося над тетрадью Куинджи. Он подошел к парте. Ученики привстали с мест в предвкушении первого наказания их товарища. Семен Степанович по на–ступившей тишине понял это. Он обвел класс прищуренным взглядом, поднял кверху палец и тихо произнес:

— Тс–с!

Отошел от ничего не заметившего Архипа и продолжал рассказ:

— Как гласит одно из преданий, на месте нашего Мариуполя был казацкий город Домаха, или Адамаха. Вот послушайте легенду, которую записал архиепископ Гавриил. — Учитель взял со стола тетрадь и начал читать: — «Близ устья Кальмиуса при втечении в море находился небольшой овраг, или по здешнему наименованию «балка». Рядом с ней жила запорожанка Домаха. Ей надоело ходить на Кальмиус за водой через балку, и она придумала средство облегчить себе труд. Мало–помалу перекопала она узкий слой твердой земли, отделявший овраг от речки, и часть воды хлынула в новое ложе. Таким образом, у Кальмиуса составилось двойное устье, или по местному выражению «два гирла». Новое устье получило от народа название речка Домаха».

Куинджи оторвался от рисования, посмотрел на учителя, но, казалось, видел не его, а что‑то другое там, за спиной Косогубова, за школьными стенами, проникая сквозь годы в далекое и совсем недавнее прошлое…