Революtion! - Валерий Соловей

На мой взгляд, различие это скорее врожденное, чем приобретенное. Десятки лет успешной бюрократической карьеры не превратят чиновника в политика. Проблема российской политики в том, что здесь бюрократия практически полностью уничтожила политику.

Отдельно взятый конфликт элитных фракций ведет к перевороту, но не к революции. Отдельно взятая массовая мобилизация – к восстанию или даже гражданской войне, но не к революции. Для революции критически необходим союз части элит и народных масс в их атаке на государственную власть. Без этого объединения усилий успешная революция вряд ли возможна.

В революциях последних двух-трех десятилетий союз части элит и общества сыграл ключевую роль. Так было в ходе «бархатных» революций, обрушивших социалистическую систему, в «цветных» революциях постсоветского пространства, в «арабской весне». Идеологической и культурной рамками таких альянсов обычно выступали смутные, но сильные идеи справедливости и демократического обновления, объединявшие в едином порыве различные группы общества, чьи ценности, мировоззрение и представление о желательном порядке могли изрядно различаться.

Критики революций любят приводить революционный союз элиты и общества как доказательство хитрого замысла и обмана народа – со стороны элиты и/или стоящей за последней кукловодов. Посмотрите, говорят эти критики, вы стояли на баррикадах, проливали кровь, но после революции положение большинства общества ухудшилось, лучше стало лишь небольшой группе элиты, которая стала бенефициаром революции, а значит, и спровоцировала революцию в собственных интересах. Вместо чаемой демократии утвердилось новое издание олигархии – такая оценка положения дел в отношении постреволюционной Украины носит широко распространенный характер.

Эти и подобные им инвективы и сарказмы в адрес мизерабельного экономического и политического положения дел в постреволюционный период во многом справедливы. В большинстве случаев долговременное экономическое развитие революционных режимов отстает от развития сопоставимых стран, не знавших революций. И тому есть просто объяснение.

Даже самая мирная и вегетарианская революция несет дестабилизацию и дезорганизацию, вызванные перестройкой политических институтов. А что уж говорить о масштабных революциях, ведущих к смене экономического строя. Здесь тяжелейший социоэкономический кризис просто неизбежен. Так или иначе, любая революция душит экономический рост, а революционный раскол элит губителен для экономического прогресса.

Но хотя революции вредны для экономики, подобное соображение еще не остановило ни одной революции. И не остановит. Ведь те, для кого оно имеет цену, просто воздерживаются от участия в политике. А на баррикады идут именно и в первую очередь те, для кого идеалы и ценности свободы и справедливости перевешивают соображения экономической рациональности.

Если рассматривать собственно экономическую сторону революций, то общетеоретическое соображение в связи с любой демократической революцией следующее. Формирование и развитие демократических институтов в конечном счете оказывает стимулирующее воздействие на экономическую динамику страны. В этом смысле потери от революционной перестройки и дезорганизации власти рано или поздно должны компенсироваться качеством и темпами экономического роста. Однако открытым и непредрешенным остается вопрос, удастся ли революционным режимам и обществам создать искомые институты, обеспечивающие экономический рост.

По крайней мере, ни Грузия, ни Украина, ни Киргизия не могут похвастать впечатляющими экономическими успехами. Хотя институциональное строительство в Грузии скорее следует назвать успешным, чем провальным, она в целом остается бедной страной, не создавшей серьезных внутренних драйверов экономического развития.

Но если непростое экономическое положение Грузии и Киргизии еще возможно объяснить дефицитом внутренних ресурсов, то вряд ли это применимо к Украине. После распада СССР эта советская республика унаследовала относительно неплохую индустриальную базу, развитое сельское хозяйство, пристойную инфраструктуру, близость к Европе, полное отсутствие внешних долгов, низкие и не полностью оплачивавшиеся (по крайней мере до середины прошлого десятилетия) цены на российские энергоносители. В общем и целом по потенциалу Украина вряд ли выглядела существенно хуже соседней Польши. И точно ее стартовая позиция была лучше, чем у России.

Но эти достоинства и преимущества были бездарно проедены, растрачены и разграблены украинской элитой. На фоне баснословной коррумпированности и неэффективности последней российская элита выглядела просто образцом веберовской рациональной бюрократии и моральным эталоном.

Более того, по многочисленным экспертным оценкам, после прихода к власти правительства Порошенко – Яценюка положение дел с коррупцией в государственном аппарате лишь ухудшилось. Причем ухудшилось серьезно. А с точки зрения внешних наблюдателей, в первую очередь западных, украинская элита поглощена разрушительной для страны фракционной борьбой. На Украине, по их словам, отсутствует консолидированная власть, способная принимать решения и контролировать их выполнение. И это лишает Украину возможности проведения остро необходимых стране политических, социальных и экономических реформ.

Украинский случай демонстрирует важную революционную закономерность. Хотя революционный режим не в состоянии обеспечить экономический рост, он просто обязан обеспечить более высокую эффективность государственного аппарата в сравнении с дореволюционной ситуацией.

Обеспечивать эффективность можно разными способами: якобинцы и большевики предпочитали использовать открытое насилие и террор; в современную эпоху речь идет о формировании новых институтов и повышении качества работы старых, унаследованных механизмов.

В сущности, чтобы обеспечить кредит доверия населения на период формирования новых институтов и запуска экономических драйверов, новой власти достаточно одного: добиться, чтобы унаследованный от прежней эпохи аппарат стал работать хотя бы немного лучше. И уже это будет воспринято обществом в качестве важного позитивного результата революции.

А революционному режиму нужны хоть какие-то позитивные результаты именно здесь и сейчас, а не в отдаленной перспективе. В противном случае он теряет доверие общественного мнения и передает инициативу в руки контрреволюции.

Здесь сразу же встает еще один важный вопрос: в состоянии ли политическая демократия per se компенсировать ослабление экономики и долговременное отсутствие экономического роста? Не уверен, что существует универсальный ответ.

В истории нередко можно наблюдать, как экономически неуспешные революционные режимы уступают место прагматикам, а на смену революционной демократии приходит контрреволюционная диктатура. В то же самое время экономический рост неизбежно формирует средний класс, который рано или поздно выдвигает требования демократии и свободы. Качели между революциями и контрреволюционными диктатурами характерны для стран Латинской Америки. Но не только для них.

Вот несколько общих выводов, касающихся революционных результатов. Первый. Результаты революции всегда непредсказуемы. Из соотношения политических и социальных сил в начальной фазе революции вовсе не следует, что подобное соотношение сохранится в итоге. Динамика революции и ее результаты оказываются равнодействующей множества структурных факторов и переменных.

Поэтому непредсказуемы и бенефициары революции. Это не обязательно те люди, которые глубоко вовлеклись в революционный процесс и двигали его. Афоризм о революциях, пожирающих собственных детей, в общем-то, верен. В конечном счете вопрос проигрыша и выигрыша в революции зависит скорее от везения, чем от структурных факторов. Проще говоря, насладиться плодами революции удается вовсе не тем, кто находился на баррикадах и в первых рядах атакующих твердыни старого режима, а тем, кто оказался рядом с местом раздачи кормлений и постов в новой власти.

Второй. Даже если политическая демократия выигрывает, а миф свободы и справедливости горделиво расправляет знамя, экономика проигрывает. Всегда. Вне зависимости от того, какая это была революция – демократическая или не очень демократическая, системная или поверхностная, – ее влияние на экономику всегда негативно.

Правда, есть шанс, что расчистка завалов и тромбов старого режима, формирование новых институтов откроют шанс для ускоренного развития, что экономические потери окажутся временными и их удастся отыграть и даже вырваться вперед. Признаем честно, этим надеждам далеко не всегда суждено сбыться. Чаще всего они оказываются иллюзорными.