Тщательная работа - Пьер Леметр

Молчание. Ле-Гуэн:

— Вопросы?

— Какая связь с делом в Трамбле-ан-Франс? — спросил Арман, глядя на Камиля.

— Я просмотрел досье вчера вечером. Нам предстоит перепроверить и сравнить немало данных. Нет никаких сомнений, что отпечаток пальца, нанесенный штемпельной подушкой, в точности повторяет предыдущий. И в обоих случаях он выставлен напоказ, как подпись.

— Все это, безусловно, не сулит ничего хорошего, — сказала судья. — Значит, этот тип стремится к славе.

— Пока что случай довольно классический, — заговорил доктор Кресс.

Он впервые вступил в общий разговор, и все повернулись к нему.

— Прошу меня извинить… — добавил он.

Однако и в его голосе, и в уверенности, с которой он принес извинение, чувствовалось, что оно тщательно взвешено, а сам он ни от кого не ждет снисхождения.

— Прошу вас, — предложила ему высказаться судья Дешам, как если бы, хоть он уже и взял слово, только от нее в силу вверенных ей полномочий зависело, позволить ему высказаться или нет.

На Крессе был серый костюм-тройка. Элегантен. Нетрудно представить, что этого мужчину зовут Эдуардом, сказал себе Камиль, глядя, как тот одним шагом выступил на середину комнаты. Некоторые родители и впрямь знают, что делают.

Доктор прочистил горло, пролистывая свои записи.

— В психологическом плане перед нами случай классический по своей структуре, хотя и довольно необычный по форме, — начал он. — Структурально это маньяк. Вопреки внешним признакам им, безусловно, не владеет мания разрушения. Скорее уж мания обладания, которая граничит с разрушением, что не является первостепенным смыслом его устремлений. Он желает обладать женщинами, но это обладание не приносит ему покоя. Поэтому он прибегает к пыткам. Но никакая пытка также не приносит ему покоя, поэтому он убивает. Но и убийство не помогает. Он может обладать ими, насиловать их, пытать, разрезать на куски, впадать в неистовство — ничто не поможет. То, к чему он стремится, не от мира сего. Он смутно осознает, что покоя не найдет никогда. Он никогда не остановится, потому что его поиск не имеет конца. С течением лет он стал испытывать настоящую ненависть к женщинам. Не потому, что они то, что они есть, а потому, что они не способны дать ему покоя. В глубине души этот мужчина переживает драму одиночества. Он способен испытывать оргазм в общепринятом смысле слова, то есть он не импотент, у него бывает эрекция, как и эякуляция, но всякий знает, что это не имеет ничего общего с наслаждением, которое является самореализацией другого уровня. Уровня, которого данный мужчина так никогда и не смог достичь. А если когда-либо в прошлом и достигал, то это как захлопнувшаяся дверь, ключ от которой он потерял. И с тех пор ищет его. Он не хладнокровное чудовище, нечувствительное к человеческим страданиям, не только садист, если вам угодно. Он несчастный человек, который озлобился на женщин, потому что озлобился на себя самого.

Говорил доктор Кресс неторопливо и умело, явно не испытывая сомнений в своих педагогических талантах. Камиль посмотрел на его шевелюру, поредевшую с обеих сторон до самой макушки, и внезапно проникся уверенностью, что этот человек никогда не был так привлекателен, как после сорока.

— Первый вопрос, который я себе задал — как, полагаю, и все присутствующие, — касался той крайней скрупулезности, с которой была подготовлена вся мизансцена. Обычно такого рода преступники оставляют определенные знаки — в прямом смысле слова, — призванные, если можно так выразиться, «отметить» их произведения. Эти знаки всегда связаны с их фантазмами или даже, чаще всего, с их изначальным фантазмом. Кстати, как мне кажется, именно это и читается в отпечатке, нанесенном на стену, и с еще большей уверенностью — в словах «я вернулся», которые со всей очевидностью служат подписью под преступлением. Но, судя по первым заключениям, которые вы мне предоставили, — добавил он, поворачиваясь к Камилю, — подобных знаков определенно слишком много. Более чем слишком. Предметы, место, инсценировка слишком явно противоречат теории ОДНОГО следа, оставленного, просто чтобы «подписать» преступление. Думаю, теперь придется сменить ориентиры. Мы можем констатировать, что преступник тщательно готовит свою экипировку. У него, очевидно, имеется план, вызревший и продуманный. Каждая деталь, на его взгляд, имеет свое значение, причем значение первостепенное, но было бы бесполезно доискиваться, чему соответствует наличие того или иного объекта. Более того, в отличие от других сходных преступлений бесполезно пытаться определить, какое место занимает тот или иной конкретный предмет в его личной жизни. Потому что отдельный предмет в некотором смысле не имеет никакого значения. Важна только вся совокупность. Стараться выяснить, что может означать каждый знак, — пустое занятие. Это как если бы мы доискивались до смысла каждой отдельной фразы в пьесе Шекспира. При таком подходе было бы решительно невозможно понять «Короля Лира». Мы должны стремиться уловить общий смысл. Но… — добавил он, снова оборачиваясь к Камилю, — моя наука на этом исчерпывается…

— С социальной точки зрения, — спросил Камиль, — что он за человек?

— Европеец. Образован. Необязательно интеллектуал, но в любом случае руководствуется рассудком. Между тридцатью и пятьюдесятью годами. Живет один. Возможно, вдовец или разведен… Думаю, что живет, скорее всего, один.

— На какого рода повторы нам следует опираться? — спросил Луи.

— Это деликатный момент. По моему мнению, это не первое его преступление. Я бы сказал, что в его действиях прослеживался капиллярный эффект или, скорее, они развивались концентрическими кругами, от ядра к вовне. Он мог начать с того, что насиловал женщин. Потом мучил их, потом стал убивать. Такова вероятная схема. Возможно, у него не так много неизменных факторов. Мы можем быть уверены только в следующем: это проститутки, молодые, он их истязает, он их убивает. А все остальное…

— А в прошлом он мог прибегать к помощи психиатра? — спросил Арман.

— Возможно. Не исключено, что он обращался в психиатрические службы в связи с поведенческими нарушениями в подростковом возрасте. Но он человек умный, настолько привыкший хитрить с самим собой, что без всякого труда хитрит с окружающими. Никто не может помочь ему обрести покой. Его последняя надежда — женщины. Он ожесточенно требует того, что они не способны ему дать, и пошел на приступ, которому не будет конца, если только вам не удастся его остановить. Он нашел логику в своих побуждениях. Именно эту логику я и имел в виду, когда говорил о сложной мизансцене… Именно благодаря ей, позволю себе так выразиться, его побуждения претворяются в действия. Но его логика, на мой взгляд, не подразумевает завершения. Вы мне скажете, что такова особенность всех серийных убийц. Но с ним все обстоит несколько иначе. Скрупулезность, которую он демонстрирует, доказывает, что его поступками движет высокая идея. Я говорю не о высшей миссии, нет… и все же это нечто близкое. Пока он будет ощущать себя носителем этой миссии, можно быть уверенным в двух вещах. Во-первых, в том, что он будет продолжать, во-вторых, в том, что его действия пойдут некоторым образом по нарастающей.

Кресс посмотрел на судью, потом на Камиля и Ле-Гуэна и наконец окинул всю группу взглядом, в котором сквозило замешательство.

— Этот тип способен устроить такое, что нам трудно даже вообразить… если только уже не устроил, — заключил он.

Молчание.

— Еще что-нибудь? — спросила судья, упираясь обеими ладонями в стол.

7

— Псих!

Вечер, Ирэн. Ужин в ресторане.

С того момента, когда Ирэн объявила о своей беременности, время понеслось дьявольски быстро. Живот Ирэн, а потом и лицо округлились, ее фигура, бедра, походка — все стало иным, более тяжелым, медлительным. И эти изменения, на взгляд Камиля, не были такими уж плавными, как предполагалось. Они накатывали внезапными волнами, ступенчато. В один прекрасный день, вернувшись, он заметил, что ее веснушек вдруг стало намного больше. Он сказал ей об этом — ласково, потому что нашел это красивым, хоть и удивительным. Ирэн улыбнулась и погладила его по щеке:

— Мой милый… Не так уж вдруг это случилось. Просто мы не ужинали вместе вот уже дней десять…

Это ему не понравилось. Картина, обрисованная Ирэн, вполне тривиальна. Мужчина работает, женщина ждет, и он не знал, от чего больше мучается: от самой ситуации или от ее банальности. Ирэн всегда занимала его мысли, саму его жизнь; сто раз на дню он думал о ней, сто раз перспектива скорого рождения ребенка внезапно ослепляла его, отрывая от работы, заставляя по-новому взглянуть на все свое существование, как если бы он только что перенес операцию по удалению катаракты. Поэтому нелепо обвинять его в том, что он оставляет Ирэн одну… Но в глубине души, как бы он ни пытался это отрицать, он понимал, что пропустил поворот. Первые месяцы никаких проблем не было, Ирэн тоже много работала, иногда допоздна, и давно уже они так организовали совместную жизнь, чтобы извлекать удовольствие из подобных трудностей. Не сговариваясь заранее, они иногда встречались вечером в ресторанчике, расположенном на полдороге между их офисами, в ужасе, что уже почти десять, созванивались и мчались на последний сеанс в соседний кинотеатр. Это было простое время, сотворенное из легких радостей. В общем-то, они развлекались. Ситуация переменилась, когда Ирэн пришлось оставить работу. Целыми днями дома… «Он составляет мне компанию, — говорила она, поглаживая живот, — но пока он не очень разговорчив». И вот это Камиль пропустил, именно этот поворот. Он продолжал работать, как и раньше, по-прежнему возвращался поздно, не отдавая себе отчета в том, что их жизни утратили синхронность. Но в этот раз и речи не могло быть о том, чтобы оплошать. В конце дня, после долгих колебаний, он решился обратиться за советом к Луи, который знал толк в хороших манерах.