Убийственно хорош (СИ) - Саша Стрельна

— Ты весь вечер была какая-то потерянная, а я еще не подарил тебе свой подарок… В общем, я пошел за тобой. Правда не сразу — никак не мог вырваться…

— Ты имеешь бешеный успех у дам, — ядовито заметила я, поражаясь своей способности думать о подобной ерунде, когда сама я только что чуть богу душу не отдала. Наверно, разговоры об особенностях женской логики не совсем уж беспочвенны.

— В тот момент моей парой был муж твоей племянницы… — В темноте я почти не видела его лица, но по голосу поняла, что он улыбается. — Этот милейший молодой человек пытался выяснить у меня, хороша ли ты в постели, и не буду ли я в обиде, если он приударит за тобой.

— Вот… — от возмущения я потеряла дар речи.

— Я сообщил ему, что ты имеешь привычку кусаться до крови, а для разогрева предпочитаешь приковывать партнеров к батарее и пускать в ход плеть…

— Ты правда это сказал?

— Шучу. Просто сделал ему небольшое внушение и побежал за тобой, но ты уже пропала. Василек водил меня на это место, и я решил поискать здесь. Уже видел твой силуэт на фоне неба, потом споткнулся, а когда поднял глаза, ты исчезла… Как же я перепугался, дуреха ты, дуреха!

— А уж как перепугалась я сама, — судорожно всхлипнув, призналась я, осознавая, что только благодаря несвоевременному, то есть что я говорю — как раз очень своевременному! — появлению Ивана осталась жива. Не желая иметь свидетелей, убийца предпочел уйти, не завершив начатое.

— Ну не реви. Все, слава богу, благополучно. Ты не ударилась, цела?

Я покачала головой.

— А что это за подарок, о котором ты говорил?

Он рассмеялся с явным облегчением — еще не встречала мужчину, который мог бы спокойно переносить потоки женских слез.

— На, держи, только тут не видно ни фига.

— Что это?

— Я заметил, что у тебя почти закончились те духи, которыми ты все время пользуешься, а мне очень нравится этот запах…

— Иван, это же очень дорого! Ты с ума сошел!

— Нехорошо считать деньги в чужом кармане… И вообще мне этот эпизод в пьесе «Вручение подарка» всегда не нравился. Может, мы его опустим и сразу перейдем к следующему?

— Я, кажется, забыла, что должно быть потом. Ты… Ты не напомнишь мне?

— Ты должна сказать: «Спасибо тебе!» и поцеловать…

— А что после?

— Я поцелую тебя в ответ.

— И?

— Ты или залепишь мне пощечину, или мы займемся любовью прямо здесь и сейчас.

— Здесь нет батареи, и ты забыл принести плеть, — слабеющим голосом пролепетала я, чувствуя, как тысячи крохотных иголочек-пузырьков начинают щекотать мое тело изнутри, словно вся кровь в одно мгновение обратилась в шампанское.

Он рассмеялся низким приглушенным смехом, медленно привлекая меня к груди, и поцеловал… Поцелуй словно стал мостиком от цивилизованной рассудочности к… К чему? Я сама до конца не могла понять это, испытав подобное и с такой силой, пожалуй, в первый раз. Начавшись мягким касанием, уже через мгновение поцелуй этот стал голодным и требовательным, заставляя меня дрожать и прижиматься к Ивану. Я запустила пальцы в его волосы и с наслаждением сдернула сдерживавшую их резинку — боже, как давно мне хотелось это сделать. Безумие бурлило в крови, и я, как кошка о пузырек валерьянки, привстав на цыпочки, жадно терлась о его бедра своими. Сходя с ума от наслаждения, скользила ладонями по эластичным мышцам его спины, охватывала упругие ягодицы, потом принялась стаскивать с него футболку, рассерженно дергая глупую вещь… Наконец что-то треснуло, и ткань подалась.

— Ты ее порвала! — с веселым изумлением шепнул он, но мне было все равно. Я порвала бы и джинсы, если бы это было по силам.

Его плоть была тяжелой и бархатистой, и прикосновение к ней окончательно лишило меня рассудка. Я отдалась ему прямо на траве, среди корней дерева, только что спасшего мне жизнь, позабыв обо всем на свете, кроме безмерной, ни с чем не сравнимой радости от его страсти, нетерпения и почти мальчишеской торопливости, с которой он стремился коснуться меня, овладеть мной…

Полнота жизни — вот что ощутила я чуть позже, когда лежала под его еще вздрагивавшим последними спазмами страсти телом, уперев немигающие глаза в небо, покрывшееся мелкими звездочками, словно мурашками. Я хотела жить и не собиралась позволить каким-то неизвестным сволочам покончить со мной. Они объявили мне войну? Ну что ж! В конце концов, война — это в какой-то степени моя профессия. У войны свои правила и своя бессмертная душа. Она бесцеремонна и эгоистична, откровенна и бесчестна, глупа и хитра… В конце концов она баба! Смерть — баба. И война тоже — баба! Я не любила ее, презирала, но понимала. Итак: а la guerre come a la guerre! И да здравствует фамильное упрямство!

Иван зашевелился, приподнялся надо мной, и я встретила его столь воинственным поцелуем, что он рассмеялся.

— Как самочувствие? — он нежно отвел от моего лица растрепанные волосы, в которых наверняка можно было устроить гнездо — травы и веточек в них понабилось более чем достаточно.

— Не дождетесь!

— Вставай, земля, наверно, холодная.

— Не больно-то ты беспокоился об этом десять минут назад.

— Прости.

— Дурачок! — я поцеловала его еще раз, а потом еще…

— Остановись! Стой! Прошу пощады! — он застучал ладонью по земле рядом с моим ухом, как борец по татами. — Даже Гераклу, говорят, нужны были передышки между его подвигами.

— Помнится, их было двенадцать, — ласковой кошечкой уточнила я, и он возмущенно вытаращил глаза в ответ, а потом легко поднялся сам и, подхватив за руку, поставил на ноги и меня.

— Ты поверишь мне, если я скажу, что совсем не собирался делать это?

— Что это? Заниматься любовью на холодной земле?

— Нет. Вообще подходить к тебе ближе, чем на пушечный выстрел.

Я вздохнула:

— Поверю. Отчего ж не поверить в такое?

Мы поправили на себе одежду, минут пятнадцать шарили в темноте, чтобы