Как депутаты заболтали Советский Союз - Сергей Александрович Алдонин

чтобы они блокировали новые подходы к строительству между на родных отношений. В этом мудрость всякой большой политики. И в этом – качественное отличие внешней политики периода перестройки. Отстаивать ее мы теперь можем, опираясь на реальные результаты. Многое уже стало привычным, кажется нормальным. Но где бы мы были, если бы все оставалось, как раньше? Спала лихорадка международной напряженности. Нет прямой угрозы ядерной войны. Люди разных стран как бы посмотрели в лицо друг другу и поняли нелепость вражды. Началось сокращение ядерных арсеналов. Европейцы приступили к снижению военного противостояния, самого опасного в мире. Мы вывели войска из Афганистана.

Начали их выводить из союзных стран. Страна открылась для внешнего мира, чтобы занять достойное место в международном разделении труда и пользоваться его преимуществами. Сняты ограничения и предрассудки, мешавшие нашему действенному участию в решении глобальных проблем, в научном и культурном обмене. Наша внешняя политика обращена ко всему миру. Но в каждом конкретном случае имеются, естественно, своя специфика, свои особо важные акценты как двустороннего плана, так и с точки зрения региональной и международной значимости.

Юрий Карякин

Критерий прогрессивности не в критике Горбачёва

Товарищ президент, народные депутаты, избиратели! Куда девались те времена, когда наш Генеральный секретарь и президент становился трижды Героем Советского Союза и получал орден Победы за то, что его подвиги в фильме прекрасно изобразил актер, которому за это исполнение дали звание Героя Социалистического Труда? Куда девались те времена, когда за Брежнева писали книги, а он получал за них Ленинскую премию по литературе и вручал ему эту премию Марков, а потом сам Марков получал звание Героя Социалистического Труда от свежеиспеченного лауреата? Куда девались те времена, когда на книгах о генсеках делали карьеру, когда даже Черненко издавал труд о торжестве прав человека в Советском Союзе, а один из самых известных журналистов приходил от этого труда в неистовый восторг?

Если бы человек, не знавший обо всем этом, попал сейчас на наш Съезд, то, я думаю, он был бы ошарашен тем, что, по-видимому, решил бы он, нет никого виноватее во всех наших бедах, чем наш Генеральный секретарь.

Возникла такая тенденция. Наш Съезд уже это продемонстрировал, это небывалый прорыв в установление нормальных отношений между властью и народом через депутатов. Впервые все происходит на глазах всего народа – настоящий форум. Резко ускорился процесс размистифицирования власти. Однако возникла и опасная тенденция. Раньше люди так привыкли блюдолизничать перед генсеками, что теперь считают обязательным хамить новому. (Аплодисменты.) Хотя и сейчас блюдолизов много. Кстати, один из них, увидев месяц назад, как Михаил Сергеевич попрощался со мной за руку, тут же решил предложить мне пост главного редактора очень серьезного журнала. (Аплодисменты.)

Когда я говорю о хамстве, честное слово, я никого, особенно здесь, не имею в виду. Я просто вижу, чувствую эту тенденцию и очень, очень ее боюсь. Хорошо бы, заметив ее, покончить с ней с самого начала. Критерий прогрессивности не в огульной критике Горбачева, а в конструктивной помощи делу деловым же образом. Тем более что мы сами убедились воочию, что действительно нет закрытых зон для критики.

Я очень поддержал бы инициативу Горбачева, если я правильно ее понял, на предпоследнем, на апрельском Пленуме, – публиковать материалы заседаний ЦК полностью. (Аплодисменты.) Если я правильно понимаю, у партии нет тайн от народа, у ЦК не может быть тайны от партии и народа, равно как и у Политбюро – от ЦК и так далее, кроме, разумеется, каких-то государственных тайн. Мне кажется, это поможет нам найти конструктивные пути соединения, того очень трудного соединения народной Советской власти и партийной, потому что проблема разделения стоит и никуда от нее не денешься. Не будем питать иллюзий, что мы власть, а вы кто же, товарищи из Политбюро? Наверное, тут должно быть какое-то очень конструктивное, а не нигилистическое решение.

Я очень уважаю Юрия Власова. А требование об импичменте мне, честно говоря, представляется из области мечты. Наш импичмент в старые века определялся так: У нас монархия, ограниченная удавкой, помните? А наш нынешний импичмент – это что-то вроде 14 октября 1964 года. И то в лучшем случае, если все говорить до конца. По-моему, мы не должны забывать об этом. Во всяком случае на ленинградском пленуме в апреле и даже на том, о котором я говорил, элементы такого 14 октября видны невооруженным глазом. И наш Съезд, как я понял, избрал президентом Горбачева, чтобы и защитить, и ускорить перестройку. (Аплодисменты.)

Михаил Сергеевич! У меня к Вам просьба как к президенту. Я хотел бы, чтобы наш Съезд поддержал ее. Просьба такая: вернуть российское наше гражданство человеку, который первым осмелился сказать правду о сталинщине, который первый призвал и себя, и нас не лгать, – великому писателю земли русской, великому гуманисту Солженицыну. (Аплодисменты.)

Вы нашли общий язык с «железной» леди, Вы нашли общий язык с Бушем и Рейганом, Вы нашли общий язык с папой римским – они же не перестали быть антикоммунистами – и нашли этот язык на почве гуманизма. Неужели мы с Солженицыным, с великим гуманистом, не найдем на этой почве общий язык?

Давайте подумаем о том, что если бы жили сейчас Пушкин, Достоевский, Толстой, то неужели бы мы с вами им понравились? Ну и что? За это их выслать? Мне кажется, мы не простим себе (мысль не моя, впервые высказана Астафьевым), мы не простим себе никогда, и потомки нам не простят, если мы не сделаем этого.

Меня давно мучает еще один вопрос. Меня отговаривали говорить о нем. Простите, но я все-таки решусь. Еще в детстве я узнал один тихий, почти абсолютно забытый нами факт. Сам Ленин хотел быть похороненным возле могилы своей матери на Волковом кладбище в Петербурге. Естественно, Надежда Константиновна и Мария Ильинична, сестра его, хотели того же. Ни его, ни их не послушали. Произошло то, что произошло. И это было еще одним, не сразу заметным, не сразу осознанным моментом нашего расчеловечивания. Была попрана не только последняя политическая воля Ленина, но была попрана его последняя личная человеческая воля. Конечно, во имя Ленина же.

Вы только представьте себе, что бы он сам сказал, как бы он поступил с теми, кто это сделал? Он лежал там, внизу, а наверху расхаживал палач в мягких сапогах, а потом и сам улегся рядом. Буфет еще там был, потом убрали. Вот бесовщина. Мавзолей с телом Ленина – это не ленинский мавзолей, это еще по-прежнему сталинский мавзолей.

Идеологических, политических доводов можно против этого набрать тысячу. Человеческих