Это я тебя убила - Екатерина Звонцова

раз удивилась: его никогда не смешили туалетные разговоры, тем более кира Мористеоса с его добрым взглядом, щедрыми подарками в виде сладостей и звенящими колечками в бороде мы обожали. Стоило посочувствовать ему, а не веселиться.

– Я не хочу, чтобы за мной и сестрой кто-либо шпионил, – заявил наконец Лин. Он говорил так запальчиво, будто его загоняют в угол и нужно сражаться насмерть. – Я и так вижу слуг достаточно часто, и я не хочу, чтобы они, например, стояли над нами! Они начнут потом на нас жаловаться и передавать тебе наши секреты. – Он поморщился и продолжил с явной неохотой: – И потом, кто из них что сделает, если вдруг Орфо правда…

Если вдруг Орфо правда…

Он не продолжил, но меня прошиб гадкий озноб. Я сделала то же, что за ужином: занавесилась волосами, чтобы никто ничего не заметил, и до хруста сжала кулаки на коленях.

…захочет убить меня. То самое, чего боялся папа. Я. Многие, даже слуги, не разбиравшиеся в волшебстве. Но именно понимание, что Лин, мой Лин, тоже этого боится, боится и допускает, пусть краешком сердца, ощущалось как горькое предательство. Я чуть не плакала. Я боялась, что не сдержусь. Стоило просто вскочить и убежать, запереться в комнате, где есть окно, и, высунувшись из него, посшибать дюжину апельсинов с садовых деревьев. Это всегда меня успокаивало, тем более на апельсины год выдался урожайный. Но я сидела и молила себя потерпеть. Глубоко дышала, понимая: слезы вот-вот побегут по лицу. Как унизительно. Как глупо. Я сама знаю о себе правду, я должна понимать, я должна мириться и…

– Эвер, – сказал папа. Повисла тишина.

– Что Эвер? – мрачно спросил Лин. Украдкой глянув на него, я опять заметила нервный блеск глаз. Еще и пятна какие-то на щеках выступили…

– Если не хочешь слуг и целеров, но хочешь придворную волшебницу, которая, возможно, убережет твой разум вместе со своим, – я скорее начала убирать волосы за уши, чтобы все видеть, – пусть за ней и за тобой заодно присматривает гаситель. Тем более, как я знаю, он делает отличные успехи в бою, пусть техника и… неклассическая. Вот.

Отец переводил взгляд с Лина на меня, ожидая возражений, но мы молчали. Я старалась скрыть радость и облегчение: идеально, просто идеально, это же предел моих мечтаний! Лин же явно растерялся: только хватал ртом воздух. Удивленно. Будто не веря ушам.

– Физалец… – выдохнул он наконец полувопросительно.

– Физалии он больше не принадлежит, – отрезал отец, и слово «принадлежит» резануло меня. Отец вряд ли считал Эвера рабом, но все-таки. – А еще он умная голова. Читает много. Много путешествовал со своим предыдущим… нанимателем, даже более-менее разбирается в политике. Ты зря не дружишь с ним, мальчик замечательный.

– Я… – Теперь Лин не мог подобрать слов. Опустил голову, начал тереть веки. – О боги, папа…

– Да что? – не понимал тот.

– Я обожаю свою сестричку, но почему в довесок к ней должен идти этот белобрысый мертвый груз? – Лин даже глаза опять закатил.

– Не говори обо мне так, будто меня тут нет, – огрызнулась я. Мне не нравился сам тон, не нравились скользкие словечки: ходульное «наниматель», презрительное «белобрысый»… Моего Эвера вдруг захотелось оградить от всего этого. И никому не отдавать, ни брату, ни отцу.

Папа неожиданно поддержал меня – засмеялся и поправил:

– Живой. Более чем живой. И уверен, ты не пожалеешь.

– Правда-правда, – уверила я и, подавшись вбок, ухватила Лина за руку. Пальцы были вялыми, потными и холодными, странно, пугающе холодными, но я заставила себя об этом не думать, потому что они все же легонько сжались в ответ. – Эвер хороший, и он вечно боится кому-то помешать, так что с ним не будет проблем, ты…

– Король и его волшебница, – тихо и грустно оборвал меня Лин. Он снова прикрыл глаза, немного откинул голову. – На веки вечные. Речи ни о ком третьем не было.

– Но истории меняются с течением времени, – отозвался отец. Он снова сосредоточился на игре. – Особенно если там есть правила. А правила есть почти везде.

Оба они были правы. Одну сторону принять бы не получилось, даже если бы я хотела. Ведь в действительности история придворного волшебника Мариона отличалась от моей как минимум одной важной деталью.

Король Арктус родился с клеймом гасителя.

А мне предстояло однажды потерять и своего гасителя, и своего короля.

Чудовище

Две мои нелюбимые легенды – о том, как в мире Тысячи Правил родились первые волшебники и гасители. Они напоминают о том, что правила богов берутся не с потолка. Они появляются по одной простой причине: люди не могут соблюдать свои.

Наши древние предки жили в холодных пещерах, ели сырое мясо и много болели оттого, что любящие промозглость паразиты селились в их внутренностях. Наши древние предки страшно боялись огромного мира вокруг, не умели ни исцелять раны, ни создавать красивое, ни даже нормально драться. Наши предки были ничтожествами, которые, возможно, вообще не понимали, зачем появились на свет такими несовершенными – голокожими, двуногими, нелетучими, бесхвостыми подобиями обезьян. Им оставалось только выживать.

Однажды вожди нескольких племен узнали о необычном месте – Святой Горе. Прячась поблизости, подглядели, как оттуда спускаются красивые животные и… красивые, очень красивые люди. Огромного роста, с ухоженными руками и волосами. Одетые не в засаленные шкуры, а в яркие узорчатые ткани, украшенные самоцветами, золотом, раковинами, венками. У тех людей были зычные голоса, лики сияли, глаза полнились жизнью. Те люди на самом деле не были людьми – даже вожди это поняли и не посмели нападать. Но поняли они и кое-что еще: если чем-нибудь поживиться у этих красивых существ в доме – там, на Горе, – возможно, удастся сделать собственные народы чуть счастливее.

Вожди рискнули и в одну ночь полезли на Святую Гору, к ее серебристой мерцающей вершине. Они нашли там все, что и можно себе представить, – дворцы из мрамора и стекла, сады, полные фруктов, пруды, кишащие рыбой. На Горе было так красиво, что вожди испугались, почувствовали себя совсем жалкими. Они не посмели – благоговение помешало – забрать ничего, кроме одного-единственного колчана со стрелами. Только колчан, без лука, ведь что такое лук, они не знали. Но и этого оказалось достаточно. Коснувшись одной стрелой стопки сухой травы, люди получили огонь. Приложив другую к гноящейся ране ребенка, излечили ее. Воткнув в землю третью, вырастили оливковое дерево. Стрелы очень помогли людям, но, совершив одно-два чуда, каждая рассыпалась. Вскоре волшебство кончилось. И вожди решили повторить свою дерзость.

Они