Паустовский. Растворивший время - Олег Д. Трушин

Осенью этого же года Костя Паустовский становится студентом естественного отделения физико-математического факультета Императорского университета Святого Владимира в Киеве.

Выбор этого учебного заведения не был для Паустовского случайным – все выпускники Первой киевской гимназии гарантированно поступали в университет. А вот сказать, почему питающий интерес к литературе Паустовский изначально выбирает для себя весьма «непрофильный» факультет, очень далёкий не только от филологии, но и всего того, что так интересовало его в эти годы, трудно. Да и говорить о том, что точные науки были столь любимыми в предметном списке Паустовского-гимназиста также не стоит – в аттестате зрелости единственная оценка «удовлетворительно» именно по физике.

Возможно, в выборе факультета повлияло мнение, к примеру, того же старшего брата Бориса, который к этому времени продолжал жить в Киеве и, по словам Паустовского «не одобрял моего увлечения философией и литературой».

Осенью будущего года Паустовский всё же перейдёт на историко-филологические отделение, тем самым разрешив для себя свои внутренние противоречия между реальным и желаемым.

Об учёбе Паустовского в университете знаем очень мало.

В повести «Золотая нить» Паустовский отметит: «…детство, полное уютного сумрака, гула сосновых лесов, печальных глаз моей матери, одиночества и беспричинных слёз в канун тихих праздников, когда на восковых паркетах играл свет лампадок и бродили по низеньким залам, мурлыкая, серые кошки. И эта одинокая хрупкость, щемящее чувство, непонятое мною самим, стало забываться на войне, как давно прочитанная книга»43. Что уж тут говорить о коротких университетских летах!

Киевский университет, основанный в 1833 году, состоял в числе лучших имперских учебных заведений и, как указывает Паустовский, «был средоточием передовой мысли в городе». В его стенах работали этнограф Тарас Шевченко и историк Николай Костомаров, юрист Константин Неволин и географ Павел Тутковский, врач Николай Склифосовский и философ Алексей Гиляров и многие-многие другие подвижники отечественной науки.

«Поначалу я, – будет впоследствии вспоминать Паустовский, – как и большинство новичков, дичился в университете» и «долго не мог привыкнуть, что слушать лекции вовсе не обязательно и в часы университетских занятий можно безнаказанно сидеть дома над книгами или бродить по городу»44.

И всё же из всех преподавателей университета Паустовский выделяет лишь одного – Гилярова, читавшего на факультете лекции по истории философии. «Седой, небритый, в мешковатом люстриновом пиджаке, обсыпанном табачным пеплом, он торопливо подымался на кафедру», и, когда начинал говорить, «мы, студенты, уже ничего не замечали вокруг». Он прочитал «перед нами речь о познании самого себя. После этой речи у меня появилась вера в безграничную силу человеческого сознания». «Гиляров говорил об обогащении жизни человеком. Но мы не знали, каким образом добиться этого. Вскоре я пришёл к выводу, что для этого нужно с наибольшей полнотой выразить себя в своей кровной связи с народом. Но как? В чём? Самым верным путём казалось мне писательство. Так родилась мысль о нём, как об единственной моей жизненной дороге»45.

Так, Гиляров предстаёт своеобразной точкой отсчёта в понимании и осознании Паустовским своего жизненного предназначения.

При всём этом говорить о столь сильном влиянии Гилярова на становление Паустовского как писателя, наверное, всё же не стоит.

Гиляров, как художник в философии, всего лишь смог тронуть в Паустовском струну свободы духа, тем самым ещё больше породив желание последнего в поиске «истины ума и истины сердца» посредством слова.

Природа творчества Паустовского – человеческая, порождённая его собственной жизнью. И первые его рассказы родились на фоне личной трагедии – внутреннего одиночества. Писательство для Кости Паустовского явилось подобием «ложки противоядия» от всего того, что его окружало в те годы, отчего металась его душа. Именно сочинительством он хотел победить жизнь, находя в слове ту самую осмысленность, о которой говорил в своих лекциях Гиляров. Вот почему лекции Гилярова были для Паустовского той самой родниковой водой, которую хотелось пить без устали.

Он по-прежнему жил в Киеве в Лукьяновке «во флигеле в глубине сада» в имении своей тёти Веры Григорьевны. «Моя комната была заставлена вазонами с фуксией. Я занимался только тем, что читал до изнеможения». И это было не просто признание. Это откровение! К этому времени окрепла не только любовь Кости Паустовского к книге. Он реально почувствовал «вкус» печатного слова – 11 августа 1912 года в 32-м номере киевского журнала «Огни» был напечатан рассказ «На воде», автором которого был Константин Паустовский. Рассказ был подписан псевдонимом «К. Балагин»46.

Журнал «Огни» был своего рода печатной платформой Киевского религиозно-философского общества, существовавшего с 1908 по 1919 год и являвшегося одним из самых крупных прогрессивных религиозно-философских объединений в России того периода.

Весьма примечательно, что казначеем общества был тот самый Селиханович, преподаватель литературы Первой киевской гимназии, чьё влияние на становление Паустовского как писателя не подлежит никакому сомнению47.

Естественно, что Селиханович, игравший в обществе весьма влиятельную роль, не мог не привлечь к работе в обществе ряд отмеченных им гимназистов, питающих особый интерес к литературе (пусть даже в качестве слушателей), в том числе и Паустовского. Понятно, что в годы жизни Константина Георгиевича говорить об этой «стороне» его литературной биографии было, мягко сказать, недозволительно.

Вполне вероятно, именно Селиханович, прочитав рассказ «На воде», повлиял на то, чтобы он был передан именно в журнал «Огни», к которому Александр Брониславович имел прямое отношение.

Впрочем, есть и другие версии. Биограф писателя Леонид Хинкулов предполагает, «что обращение гимназиста Паустовского в редакцию этого журнала было вызвано, во-первых, слабой осведомлённостью юноши, а во-вторых, возможно, и какой-то случайностью, например, тем фактом, что в одном доме с редакцией “Огней” на Фундуклеевской улице, 26, во дворе гостиницы “Эрмитаж”… жил один из самых близких товарищей – одноклассников Паустовского – Арсений Боремович, переехавший сюда в 1909 году с другой квартиры.

Да и самим автором визит в редакцию “Огней” изображается как случайность, а не заранее продуманная акция»48.

Всё же первое, приведённое выше предположение куда ближе к реальности, а значит оно более жизнеспособно, нежели доводы Хинкулова. А «случайность» в выборе Паустовским журнала «Огни», на которую ссылается автор статьи, – всего лишь литературная изобретательность Паустовского и возможность отвести читателя от чрезмерной реальности в описании своей биографии.

«На воде» – рассказ-воспоминание, рассказ-размышление, рассказ-метафора… Предполагайте, как хотите! Автор проникновенно описывает своё путешествие на теплоходе, но главное в повествовании всё же не впечатления от «маленького, грязного, торгового» города, а наслаждение природой, созданными ею образами – рекой, небом с тучами, несущими «с собой серебристые полосы тёплых дождей», далёкими лесами… И город словно мираж, проступающий вдали. Чуждый городской пейзаж, нарушающий