Серенада для Грейс - Сан-Антонио

Но выходит так, что сразу мне не удастся получить это удовольствие.

И возможно, никогда не придется. Обернувшись, я прихожу к печальному заключению, что в комнате я не один.

В проеме двери стоят двое. Один — это Стоун, а другой — молодой, высокий, в коричневом замшевом жилете. Стоун держит руки в карманах, но второй в отличие от первого держит револьвер с вместительным барабаном и коротким стволом. Это то самое оружие, которое делает в теле дырки шириной с входную дверь универсального магазина.

А если бы вы видели молодого блондина, то не сомневались бы, что у него одно-единственное желание на свете — стрелять.

У парня выдающаяся квадратная челюсть, а злые холодные глаза настолько безжалостны, что от страха сделал бы под себя даже удав-констриктор. На лбу морщины от напряжения, на глаза падает челка.

— Маленький хитрец, а? — говорит он на чистом французском.

Даже если этот малый и не родился в Париже, то по крайней мере рос в пригороде, как сорняк…

— О! — ликую я. — Земляк… Сумасшедшее удовольствие услышать наконец родную речь… Так приятно, будто в моей душе колокольчик зазвенел. Причем в мою честь.

Он пожимает плечами.

— В твою честь скоро будет звонить колокол, это точно, легавый!

— Да ладно тебе, счастье мое, не надо горячиться

— Прибереги слова, чтоб умаслить Господа! — отвечает белобрысый и слегка приподнимает руку, чтобы угостить меня свинцом. — Нет, — вмешивается Стоун, — не здесь… А то повсюду будут брызги крови и мозги — нет ничего противнее…

— Благодарю вас, мистер Стоун, — кланяюсь я, — вы очень чистоплотны…

Его любовь к чистоте и гигиене продлит мое существование на несколько минут. Но и эти несколько минут надо прожить с толком для себя и вас, мои читатели, особенно если эти несколько минут последние.

Блондин опускает пушку к бедру, но отверстие ствола не сводит с меня своего внимательного взгляда…

— Как вы сюда вошли? — спрашивает Стоун.

— Как Мальчик с Пальчик в сказке, слышали? Расскажи ему! Эй, ты, пулеметчик!

— Отвечайте! — повторяет Стоун вкрадчивым голосом. — И как узнали шифр сейфа?

— Угадайте!

С рекордной скоростью я прокручиваю в голове все, что знаю. Я должен во что бы то ни стало выиграть время, если хочу спасти свою шкуру.

Значит, Стоун стоит во главе крупной торговли наркотиками. Мой недавний визит нагнал на него страху, и он решил, что самое время отправить меня на корм червям. Он приставил следить за мной быка в замшевом жилете (а тот не знал, что я о нем, о Жилете, знаю) с целью замочить меня при первой же возможности.

Так что смертный приговор мне был вынесен, я бы сказал, на всякий случай.

Отправить на тот свет меня не удалось, более того, появился еще один очень важный факт: я обнаружил склад дури и я знаю, как открыть сейф. Но Стоун не может меня убить до тех пор, пока не выяснит, откуда у меня эти сведения. Просветить его было бы очень неосторожно с моей стороны…

Хоть бы Стоун думал сам точно так же, как я…

Короче, если я буду молчать да еще мне удастся спрятать пуговицу, то есть шанс продлить свою жизнь и, кто знает, может быть, вырваться от них…

— Не знаю, правильно ли вы понимаете ситуацию, — прерывает мои размышления хозяин кабинета. — Но сейчас не время для глупых шуток. Вы заговорите, и заговорите быстро. И все нам расскажете…

— О! Мистер Стоун, — подхватываю я, — вы были во Франции?

— Что?

— Вы знаете, что французская кухня лучшая на свете?

— Вы это о чем?

— Вы же просили меня говорить, вот я и говорю…

Он бледнеет, его узловатые пальцы трясутся.

— Дурака валяет, — хмыкает блондин. — Никогда не знал, что легавые бывают такими забавными. Сколько я их отправил на тот свет — у всех мозги были тяжелые, как бордюрный камень… Что ты тут приехал вынюхивать? Французские полицейские на то и французские, чтобы отравлять жизнь французам…

— Представь себе, я люблю путешествовать.

Вы не поверите, но в таких случаях трепотня — первое средство. Я выкручивался из самых безнадежных ситуаций, когда начинал словесную перепалку с теми, кто хотел меня уничтожить.

Но если бы вы видели, как я смотрю на ствол пушки… Хорошо хоть, что револьвер, нацеленный на меня, весит не менее двух кило и что довольно затруднительно держать такую тяжесть долго…

И действительно, дуло неизбежно опускается, когда мой светловолосый собеседник держит речь.

С веселым видом я продолжаю свои наблюдения. И теперь думаю, что если парень и выстрелит в меня, то пуля, скорее всего, попадет в ногу, что вообще-то не смертельно, хоть и неприятно…

Я благодарю небеса за то, что надел свои черные мокасины, то есть обувь, которую легко снять, не развязывая шнурков. Я делаю вид, что устал стоять неподвижно, и начинаю переминаться с ноги на ногу. В действительности же моя пляска имеет всего одну цель: освободить левую ногу. Как только я чувствую, что ботинок держится на честном слове, я бормочу:

— Ладно, ребята, так можно болтать здесь целую вечность! Давайте договоримся: я выкладываю вам все, а вы оставляете меня в живых, идет?

Они переглядываются.

— Идет, — решается Стоун.

Его голос звучит так же невинно, как голос юноши, который продает свою младшую сестру, чтобы на эти деньги купить себе новый костюм. Нужно быть полным кретином, чтобы попасться на эту удочку!

Но я делаю вид, что принял их брехню за чистую монету.

— Так вот… — начинаю я и резко выбрасываю ботинок вперед, стараясь точнее поразить цель.

Пущенный как из пращи, он описывает короткую траекторию, заканчивающуюся прямо посреди физиономии блондина…

Он изрыгает ругательство, которое, возможно, перебудило аборигенов в Конго, и стреляет наугад, подняв оружие, как на смотре инкассаторов. Пуля пролетает рядом с моим ухом.

Я не люблю терять время даром, вы меня знаете! Тем хуже для револьвера — в барабане на один патрон меньше. Я делаю прыжок почище леопарда, получившего диплом в спортивной академии, и приземляюсь точно на нетерпеливого стрелка. Толчок такой силы заставляет его выдохнуть «а-ах» и рухнуть на спину. Второй прыжок — и я обеими ногами на его красивом жилете. Мой вес около девяноста килограммов, вы это знаете, и он давит туда, куда надо, можете мне поверить.

Кислород покидает легкие блондина, как крысы тонущий корабль. Разрывающиеся легкие издают веселенький звук проколотой шины. Я вне себя и не чувствую, что делаю. Бью ему носком правого ботинка в рожу, затем в висок. Короче, парень не скоро очухается, а когда придет в себя, не вспомнит, кто он: Рамзес II или Георг V.

Я сопровождаю свои удары столь же энергичными репликами:

— Получи, скот! На, гад! Вот еще, сволочь! Он мычит:

— Нет! Хватит! Стой…

Но потом перестает и мычать…

Кровь течет у него изо рта, другая струйка из уха. Его глаза похожи на глаза тех кроликов, которых можно увидеть на рынке в рядах, где продают дичь.

— Ты получил, что хотел, а? — рычу я.

Но ответа не слышу…

Я быстро нагибаюсь, чтобы подобрать его пушку.

Но, похоже, вставать мне больше не придется. Здесь обслуживают на таком уровне, что делают за вас вашу работу. Я получаю то, что каждый полицейский рано или поздно получает в своей жизни…

Как вы догадались, папаша Стоун тоже принял участие в общем веселье. Если даже он огрел меня по башке не мраморной крышкой своего замечательного стола, то все равно это была не подушка из утиного пуха!

Я пытаюсь встать на ноги, как смертельно раненный на корриде бык, но тут же медленно стекаю вниз на пол.

Долгое время у меня впечатление, будто меня положили на надувной матрас и я плыву в открытом море.

Море голубое, или синее, — неважно, главное, что страшно муторно…

И оно танцует, танцует…

Я закрываю глаза и испускаю дух.

Глава 11

Где пойдет речь о воздухозаборнике

Я открываю глаза. Первое ощущение, будто кто-то под моей головой завел авиационный двигатель. Я снова закрываю глаза.

Но это ощущение медленного и мягкого движения повторяется вновь, и мне опять кажется, что я плыву в синеве моря…

Я еще раз пытаюсь открыть глаза, но ничего не вижу. Двигатель продолжает работать…

Нужно прийти в себя, Сан-Антонио, начать шевелить мозгами… Ты всегда думал, что ты самый сильный, но жизнь все время стремится доказать обратное. В этом мире никто не может быть самым сильным. Всегда найдется кто-то покруче.

В этот момент я понимаю, что с моей жизнью покончено. У меня, по-видимому, проломлен череп… Или его распилили надвое.

Вашему покорному слуге, не способному сейчас даже пошевелиться, остается только подписать джентльменское соглашение непосредственно с Господом Богом…

Не только моя голова сейчас взорвется, но еще у меня, похоже, страшный жар. Зубы стучат, как вставные челюсти, которые старая дева положила на ночной столик, прочитав перед сном главу из романа ужасов.

Мало того, я чувствую не только температуру под сорок, но меня еще страшно тошнит. Будто по случаю пришлось сожрать на халяву банку селедки. Меня выворачивает наизнанку, я чувствую, что внутренности прилипают к горлу, язык набух. Вот уж классное состояние!