Россия, общий вагон - Наталья Ключарева

Отец Андрей был совсем не похож на священника: щупленький, смешливый, угловатый, он то и дело смущался и говорил не густым басом, а с какими-то мальчишескими интонациями. Да и лет ему, судя по всему, было немного.

- Пойдемте скорее домой, курить хочется, страсть! А на улице нельзя, по сану не положено небо коптить! - отец Андрей направлял Никиту с Гришей к выходу той же хворостиной, с помощью которой только что общался с коровами.

Дома, в маленькой скособоченной избушке на самом краю Горок («Зимой зайцы в окна заглядывают» - сказал Гриша), за стаканом дешевого красного вина, Никита услышал обещанный рассказ про обращенного бандита. Это была его первая хорошая, как хотела Аля, русская история.

- Знаешь, есть такая категория бомжей - бомжи-священники. Они где-то достают облачение и собирают деньги якобы на строительство храма.

И вот однажды стоит один такой ряженый проходимец у Киевского вокзала, на груди коробка для пожертвований, в руках иконка бумажная - все как полагается.

Вдруг подъезжает крутая тачка, из нее выскакивает парень в черной рубашке. И со словами: «Ну, святой отец, молись за меня!» - швыряет под ноги этому лжепопу пачку денег. И уезжает.

Бомж, понятное дело, обрадовался: загулял, запил, веселился как мог. А потом с ним случилось странное. То ли похмелье так скрутило. То ли что другое. Только вспомнил он вдруг того молоденького братка, вспомнил, что так и не помолился за него, да и вообще молиться не умеет… и стало ему стыдно. Впервые в жизни. А на людей непривычных это чувство производит сногсшибательный эффект.

Бросил он все, остатки денег соратникам своим по Киевскому вокзалу раздал и подался, куда глаза глядят. Долго его носило по городам и весям, нигде он не задерживался. Одичал совсем, зарос, на человека перестал походить.

Заснул он как-то раз на ступенях одного сельского храма. А наутро его обнаружил тамошний батюшка. Разбудил, накормил, одел, поговорил. И так вышло, что бывший бомж при храме остался. Сначала свечки догоревшие вынимал да кадило чистил, потом алтарником стал, а потом и духовную семинарию по настоянию батюшки окончил. И сделался настоящим священником.

И вот однажды после службы подходит к нему молодой человек, бледный весь, глаза горят, лицо неспокойное и на колени падает: «Отче, говорит, узнаешь? Нет? А ведь ты мне жизнь спас!»

И оказывается, что это и есть тот самый бандит, после которого судьба нашего бомжа так круто переменилась. И рассказывает он батюшке свою историю. Тогда он ехал на крупную стрелку, где всех его друзей постреляли. Сам он чудом в какую-то канаву закатился и остался жив. Как он думал - благодаря молитвам «священника». После этого бросил бандитствовать, стал по церквам ездить…

В общем, остался бывший бандит тоже при том храме. В алтарниках у бывшего бомжа. А дело было в наших Крестах. Так что, если не веришь, можешь завтра до них дойти и сам расспросить. А теперь спать, завтра опять подниматься с петухами!

Перед сном Никита вышел покурить на улицу. Темные и будто неживые избы смотрели на мир провалами окон. Горки казались пейзажем чужой планеты. После дождя небо очистилось, и Никите в глаза светили яркие деревенские звезды. А где-то там, в необитаемой темноте, спал под портретом Пушкина маленький Ваня, даже во сне продолжая думать о месте человека в мире.

Тут Никиту осенило. Он бегом вернулся в избу, сбив в темноте пустое ведро. Гриша шумно гнездился на печке, а отец Андрей сидел у стола и листал какую-то церковную книгу.

- В богадельнях при монастырях документы спрашивают с человека? - выпалил Никита с порога.

Гриша прыснул, а смешливый батюшка посмотрел на Никиту без улыбки:

- Богу паспорт не нужен. Но богадельня богадельне рознь. Иногда порядки заведут прямо средневековые. Чуть не вериги носить заставляют. У нас ведь не умеют без перегибов… Знаю одно хорошее место. Но далеко. На Урале. Я там раньше служил. В чистом поле монастырь стоит. Начали строить в новогоднюю ночь, в самый первый час третьего тысячелетия. Тамошний духовник, отец Борис, через год собственноручно срубил избу и поселил туда нескольких беспризорников. Потом и старушки появились. Так и живут вместе, стар и млад. Хорошо там. Леса кругом, дали необитаемые. Стен у обители еще нет, всем ветрам открыта. Дети колокольчики на березах развесили. И постоянно этот звон тихий. Отец Борис говорит, так звучат детские души…

Никита зачарованно слушал. Гриша мерно посапывал, выставив из-под рваного тулупа кончик носа.

- Но только довезем ли мы туда твою бабушку? Она у тебя в Москве, небось?

- В Москве, - шепотом ответил Никита. - Моет шестнадцать этажей элитного дома, из Грозного беженка, восемьдесят лет ей. А вы как догадались, что бабушка?

- Потому что дедушки, как правило, до такого возраста не доживают, когда их в богадельню пора отдавать, - улыбнулся отец Андрей. - Знаешь что? Вези-ка ты ее лучше сюда. У нас, вон, половина избы пустует.

Будет нам с Гришкой вместо матери. А то два мужика в доме - это жуть! Занавесочки какие-нибудь повесить - и то соображения не хватает! А с остальным хозяйством мы неплохо управляемся, хоть и городские! Привози, не пропадет она тут, не дадим!

23

Таисию Иосифовну они с Юнкером нашли между пятым и шестым этажами. Никита вдруг дико застеснялся, как в отрочестве, забыл все слова, кроме «здрасте», и вцепился в спасительную дужку ведра.

Таисия Иосифовна Никиту узнала и удивилась:

- Вроде дождя нет. Неужели просто так зашел?

Юнкер, который был смущен не меньше Никиты, буркнул:

- Вы тут разбирайтесь, я в машине подожду. - И торопливо стал спускаться по свежевымытой лестнице.

Никита схватил ведро и вслед за Юнкером бросился вниз, чувствуя, что щеки его пылают. Такого с ним тоже не случалось лет с одиннадцати.

- Ты куда ведро-то потащил? Вода еще чистая! Я только-только поменяла! - кричала ему вдогонку Таисия Иосифовна. Но Никита летел, перепрыгивая через несколько ступенек, и не мог остановиться. Юнкер курил, прислонившись к машине. Никита выплеснул воду в кусты и перевел дух. Сердце колотилось, как после марафонского забега. Никита посмотрел на Юнкера.

Юнкер посмотрел на Никиту. Прошло несколько секунд. Никита убедился, что выплывать придется самому, и, набрав полные легкие воздуха, нырнул в подъезд.

- Послушайте, Таисия Иосифовна! Я вам сейчас скажу важное. У меня плохо получится, я не умею, и вообще плохо в школе учился, но вы простите, я от чистого сердца, - Никита с ужасом почувствовал, что опять вязнет в словах. - Давайте, мы… то есть вы… я хочу сказать…

- Да не волнуйся ты так, не надрывайся, - Таисия Иосифовна положила на руку Никиты, судорожно сжимавшего перила, свою высохшую, почти невесомую ладонь. - Чего ты меня боишься? Я тебя не обижу. И на тебя не обижусь. Меня уже невозможно обидеть.

У Никиты потемнело в глазах, и он сел на ступеньку, пытаясь вернуть себя обратно в подъезд элитного кондоминиума. Таисия Иосифовна присела рядом, заглядывая ему в лицо.

- Таисия Иосифовна! Там товарищ мой внизу на машине ждет. Мы приехали, чтобы вас отсюда забрать. И не спорьте, пожалуйста, потому что так, как вы, так нельзя, так не должно быть… - Никита заметил, что кричит. - Там деревня, там спокойно. Там не надо полы мыть и ведра тяжелые таскать. Там полдома, а на другой половине - батюшка хороший, он о вас позаботится. Там воздух свежий, яркие звезды, просто огромные. Еще там мальчик Ваня, замечательный, ему десять лет всего, а он о мире больше многих взрослых понимает…

Никита нес уже полную околесицу, потому что замолчать и взглянуть на Таисию Иосифовну ему было страшно. Мыльная вода в ведре пенилась разноцветными пузырями. Юнкер внизу у подъезда закуривал четвертую подряд сигарету.

Почти всю дорогу до Горок они молчали. Потом, уже въехав в Ивановскую область, увидели разрушенную колокольню, внутри которой свила гнездо семья аистов. Большие белые птицы бесшумно отделялись от молочных стен звонницы, делали круг в надвигающемся закате и возвращались обратно.

Три человека, запертые в проезжавшей мимо машине, облегченно заговорили. Об аистах. Никита никогда бы не подумал, что эта тема может содержать в себе столько интересного. Юнкер, биолог по одному из своих незаконченных высших, посвятил их во все подробности жизни этих удивительных птиц.

- А у нас в Чечне не то что аистов, воробьев не осталось, - вздохнула Таисия Иосифовна. - Нефтепроводы горели. Воздух стал ядовитый. Все живое оттуда разбежалось. И я в том числе.

Тут они, к счастью, доехали до Горок. На главной и единственной улице села, посреди бескрайней лужи их ждал грозный Ваня.

- Наконец-то! - крикнул он Никите. - Я столько уже успел передумать, а ты все где-то шастаешь!

Ваня осторожно выбирался из лужи по доскам, рассыпанным пьяным трактористом-лихачом, и исподтишка разглядывал Юнкера. Таисию Иосифовну он как-то сразу принял за свою, одарив смущенно-покровительственным: «Ну, что, мать, добралась с Божьей помощью?»