Жажда - Таня Карвер

Картина эта занимала центральное место в очень маленьком и тесном кабинете — узкой, увешанной полками комнатке, которая с таким же успехом могла быть какой-нибудь кладовкой либо частью коридора, ведущего в никуда. Полки были сплошь заставлены книгами: учебники, романы, старые, новые — никакой особой системы в их расстановке Анни не уловила. Между книгами были засунуты журналы, папки, какие-то бумаги. Там же, где оставалось место, стояли немногочисленные безделушки и разные пустячки. За каждым из всех этих предметов, небольших и разноплановых, скрывалась, вероятно, какая-то история или, по крайней мере, шутка, но теперь они выцвели на солнце и были покрыты толстым слоем пыли. Напротив полок располагался письменный стол, занимавший остальную часть комнаты. Компьютер в центре него был окружен стопками книг, что все вместе напоминало вид современного города в миниатюре. Вокруг картины на стене висело расписание, настенный ежедневник, несколько открыток, пара пожелтевших газетных вырезок с комиксами. Но все внимание притягивала к себе картина. Анни была уверена, что сделано это было намеренно.

Она была вставлена в изящную, хотя и старую позолоченную раму со сколами. На картине был изображен мужчина, — высокий молодой и красивый, голова откинута назад, подбородок поднят, — который стоял в каком-то зале, отделанном мрамором. Он держался за лацканы пиджака и смотрел вперед с выражением крайнего высокомерия и заносчивости, которое граничило с презрением. Однако при более внимательном рассмотрении можно было увидеть, что это только первое впечатление. Надменность, которая буквально пропитывала его черты, никак не касалась глаз. Они были озорными и насмешливыми. Они говорили, что все это лишь притворство и мужчина в любой момент может разразиться веселым смехом.

Рядом с картиной к стене кнопками была приколота еще одна более скромная иллюстрация. Над землей, с развевающимся за спиной американским флагом, парил Супермен с мощной грудью, могучими руками и в узеньком трико.

У этого человека серьезные проблемы с собственным эго, подумала Анни.

Она уселась между столом и проходом к двери на очень старый деревянный стул, темный и ветхий, с потертой гобеленовой подушкой на сиденье. Он явно не соответствовал обстановке комнаты. Его скорее можно было бы встретить где-нибудь у камина в старинном пабе с деревянными стропилами, чем в функциональном кабинете профессора университета со стенами из бетона и окнами с металлическими ажурными рамами.

Человек, изображенный на картине, сидел напротив Анни за уставленным книгами столом, и это был далеко не супермен. Его нынешняя внешность лучше всяких сколов на золоченой раме, лучше выцветших масляных красок и осевшей на картине пыли красноречиво говорила о том, насколько давно это было написано. Он по-прежнему был высок, но черные волосы сейчас в основном стали седыми, а на висках появились легкие залысины. Надменное и заносчивое выражение лица углубилось и стало постоянным, словно маска, которую он надевал так долго и так часто, что она в конце концов превратилась в истинное его лицо. Впрочем, больше всего изменились как раз его глаза. Вместо веселой насмешливости, изображенной на картине, сейчас в них читались только скука и усталость. А после того как Анни представилась, в них появилась еще и настороженность.

— Вам повезло, что вы меня застали, — сказал он. — Я уже собирался идти домой.

Она улыбнулась.

— Итак, профессор…

— Просто Энтони, пожалуйста, — сказал он, вкрадчиво улыбаясь. — Зачем нам лишние формальности?

— Хорошо.

Найти профессора Энтони Хау было несложно. Анни сделала всего один звонок в университет и поймала его в кабинете. Лекции на сегодня уже закончились, и он проверял студенческие работы. Если она хочет заехать, то он будет здесь еще несколько часов, но в чем, собственно, дело? Однако когда она упомянула Сюзанну Перри, он тут же заявил, что собирается ехать домой. Она предложила приехать к нему туда, но профессор сказал, что у него срочная встреча. Нет проблем, тогда она заедет к нему утром. Она обязательно должна побеседовать с ним. Потому что это важно.

После этого он вздохнул и сдался, поняв, что она не отстанет и для него будет лучше отделаться от нее как можно скорее. И вот Анни здесь.

— Должен сказать, — заметил он, продолжая экспериментировать со своей улыбкой, — что я представлял вас другой.

— Правда? — Анни удивленно приподняла бровь и с трудом сдержалась, чтобы не зевнуть. — Это потому, что я чернокожая?

Он кивнул и только потом сообразил, что она могла подумать.

— О нет, вовсе не потому, что вы… В общем, совсем не из-за этого. Нет. Просто… когда мы говорили по телефону, у меня сложилось о вас совершенно другое впечатление.

— В каком смысле?

Он снова попытался улыбнуться.

— Тогда вы говорили как полицейский. А сейчас, сидя здесь, вполне могли бы сойти за студентку. Вот и все.

Анни вспомнила о том, что произошло с Сюзанной Перри, и порадовалась, что она не студентка. Она вежливо улыбнулась.

Он тоже улыбнулся в ответ.

Он очень старается, подумала она. Быть вежливым, быть непринужденным. Но чая он ей не предложил.

— Кстати, хорошая картина.

Его улыбка стала несколько более искренней.

— Спасибо. Я люблю ее, она немного необычная. Я к ней очень привык. Даже забываю о ней, пока кто-то не напомнит.

— Должно быть, написать ее стоило немалых денег.

Он усмехнулся.

— У меня была подруга, честолюбивая художница. Ей нужны были модели, натура. Так что это мне ничего не стоило. — Ему не удалось скрыть гордость, прозвучавшую в голосе. — Но… — Он взмахнул рукой, словно отгоняя воспоминания. — Все это уже в прошлом.

Анни продолжала смотреть на стену и на этот раз указала на Супермена.

— А как насчет этого парня?

— А-а, этот… — Профессор снова улыбнулся. На этот раз он выглядел как преподаватель, обращающийся к своей аудитории. — Как, по вашему мнению, он должен звучать?

— Не поняла.

— Супермен. Его голос. Как он должен звучать, как вы думаете? Робкий? Застенчивый? Заикающийся?

— Ну, не знаю, — сказала Анни, пытаясь сообразить, к чему он клонит. — Повелительный. Командный. Что-нибудь такое. Американский.

Он кивнул.

— А Кларк Кент?

— Кто?

— Его второе «я» по сюжету этой истории. Кларк Кент. Как разговаривает он?

— Хм… — Анни никогда особо долго не раздумывала. — Как обычный парень?

Энтони Хау кивнул, как будто она только что подтвердила лично им разработанный тезис.

— Вот именно. Если бы он разговаривал, как Супермен, то никогда бы не приспособился, разве не так? Не смог бы работать в «Дейли плэнет». Это не был бы кроткий, тихий Кларк Кент, верно?

— Верно.

Энтони Хау откинулся назад и скрестил руки на груди. Тезис подтвержден.

— Мы меняемся. У нас не один голос. У нас их несколько. В зависимости от того, где мы находимся, с кем говорим, как хотим выглядеть или какое произвести впечатление. Разные голоса для разных ситуаций. — Элегантная улыбка. — Это одна из первых вещей, которым я учу своих студентов. Если вы собираетесь стать логопедом, выясните, какой голос — голос какого человека — вашему пациенту необходимо использовать чаще всего.

Она больше уже не могла сдерживаться. Его высокомерное заявление подтолкнуло ее к этому.

— А каким человеком вы были с Сюзанной Перри?

Выражение его лица, как и манера держаться, тут же изменилось. Губы сжались. Глаза прищурились. Теперь они горели темным, неприятным огнем. Он подался вперед.

В этот момент Анни уже не была уверена, что Сюзанна Перри все выдумывала.

Глава 18

Сообщать людям о смерти близких… Фил ненавидел это больше всего. Это заставляло его думать о своих собственных родителях, Доне и Эйлин. Представлять, каково было бы им, если бы кто-то из его коллег появился на пороге их дома с плохими новостями. А теперь, к тому же, есть еще и Марина. И их дочь Джозефина.

С ее рождением все в его жизни изменилось. Он присутствовал при родах, держал Марину за руку, когда она кричала, выталкивая младенца наружу. Позже он попытался разобраться в противоречивых чувствах, которые тогда испытал. Это был совершенно полярный жизненный опыт. С одной стороны, на свет рождался ребенок, его дочь. Радостное событие, конечно, но в то же время и пугающее. Еще одна жизнь. Огромная ответственность. И еще Марина. Кричащая, извивающаяся от боли. И кровь… Он не ожидал, что при этом будет столько крови. Она хлестала из Марины струей и собралась на простынях в лужу. Ему было больно видеть ее страдания, но еще больше он переживал из-за того, что бессилен ей помочь. А потом появилась девочка. И это оказалось более чем достаточной компенсацией за все пережитые страдания.