Оракул Апокалипсиса - Лариса Капелле

– Вы правы, – не без уважения посмотрел Лорис на столь осведомленную особу женского пола.

– Подождите, введите-ка нас в курс дела, – потребовала Марго.

– Мне тоже хотелось бы понять, чем же знаменит этот самый папа Сильвестр, – поддержала ее Ангелина.

– О, это долгая история, – улыбнулся Лорис.

– Я думаю, мы располагаем достаточным количеством времени, – переглянулись Марго и Ангелина.

– Желание дам – закон, – проявил галантность Лорис и с талантом хорошего рассказчика начал свое повествование: – Крестовые походы длились два века, мы все знаем, с каких событий они начались, кто стоял у их истоков и чем они закончились. Но почти никто и никогда не упоминает их преддверие, эту удивительную эпоху начала нового тысячелетия. Тогда многим казалось, что предсказанная в Апокалипсисе тысяча лет кончилась и человечество стоит на пороге новых и удивительных свершений.

Женщины слушали внимательно.

– Это действительно была удивительная эпоха, которую еще называли временем Оттоновского Возрождения, культурного расцвета Высокого Средневековья во время правления германского императора Оттона I и его сына Оттона II. Приближался конец отведенного человечеству тысячелетия. Все ожидали нового пришествия Христа, только какой облик выберет он? Некоторые вполне серьезно полагали, что Сын Божий выберет на этот раз тело царя земного. И самым подходящим на эту роль казался повелитель Священной Римской империи. В логике святым отцам не откажешь. Конечно, циничные люди могли поехидничать на тему, что от этого самого императора во многом зависело благополучие святых отцов. Если перефразировать известное изречение, выходило что-то вроде «Кукушка хвалит петуха за то, что… кормит он кукушку». Так это было или не так, не в этом дело. Главное, что на роль нового земного воплощения Христа выбрали сына Оттона II и византийской принцессы Феофано, будущего императора Оттона III. Его вполне серьезно назвали «Mirabilia Mundi» – «Чудо мира». И связали с его рождением, а потом – воцарением в возрасте трех лет явление новой эпохи всеобщего мира и благоденствия.

Ангелина как-то привыкла считать Апокалипсис явлением малопривлекательным и прямо сказать – трагическим. Впрочем, вслух она ничего подобного выражать не стала. Тем более текст Апокалипсиса помнила смутно, и садиться в лужу в присутствии Флориана Лориса ей как-то не улыбалось. К тому же, похоже, люди конца первого тысячелетия такой взгляд на вещи не разделяли. Может быть, время было таким трудным, что что-то худшее представить им было сложновато. Юному императору с детства вдолбили его божественное происхождение и великое предназначение. Надо полагать, что он поверил. Ребенка понять можно. Кроме того, юному монарху выбрали самого неординарного учителя. Выбор его бабки Адельгейды Бургундской пал на Герберта д’Орийяка, будущего папу Сильвестра II. Эрудиция этого монаха-францисканца была потрясающей не только для того, но и для нашего времени. Он родился в Оверни в 938 году, умер в Риме в 1003. Учился в Бенедиктинском монастыре, был замечен правителем Барселоны. В поисках знаний он не останавливался ни перед чем. О нем существует огромное количество анекдотов. Например, один из них повествует, что монах переоделся мавром, чтобы проникнуть в знаменитую мусульманскую библиотеку Кордовы. Под его влиянием Запад отказался от римских цифр, заменив их более удобными арабскими. Он увлекался математикой и астрономией. Был способен вычислять площади круга, шестиугольника, объемы сферы, цилиндра, призмы и так далее. Первым привез в христианскую Европу астролябию. И задолго до Галилея объяснил устройство Солнечной системы. Рассказывали, что в своем дворце он показывал самые различные диковины: например, удивительную голову, которая отвечала «да» и «нет» на все вопросы, заданные ей Гербертом. А потом объяснял, что эта машина его собственного изобретения просто-напросто использует две цифры. То есть практически изобрел первую бинарную машину, далекого предка современного компьютера.

– Подождите, – остановила его Екатерина Дмитриевна, – так это все-таки была механическая голова? Только что в лаборатории вы говорили про одушевленную голову, отделенную от тела.

– Точная природа этой странной головы неизвестна. Она вполне могла оказаться и оракулом, и механической головой, – пожал тот плечами с загадочной улыбкой, – в любом случае это был один из самых замечательных и уникальных пап, которого только знало католичество.

Дальше повествование было более грустным. Тяга к знаниям сыграла с папой Сильвестром злую шутку. Еще при жизни его открытия удивляли и напрягали. Поэтому неудивительно, что современники и особенно потомки не преминули обвинить его святейшество в сговоре с дьяволом. Что якобы от врага рода человеческого он получил все свои познания и именно дьяволу был обязан своим выдвижением в папы. В общем, ситуация была еще та. С одной стороны, юный император, по совместительству – Сын Божий, с другой – представитель его «Божественного папы» на земле, связанный с его кровным врагом и заодно – врагом всего рода человеческого. Неудивительно, что ни папа Сильвестр II, ни император Оттон III долго не продержались, но это совсем другая история.

Рассказ оказался увлекательным. Поэтому после него совсем другими глазами они рассматривали макет лаборатории алхимика, несколько средневековых астролябий. Правда, было указано, что они относятся к более позднему периоду и никакого отношения к астролябии, привезенной папой Сильвестром, не имеют. Пока дамы продолжали осмотр выставки, подтянулись другие участники конференции, исключительно мужчины. Вообще, представительницы женского пола присутствовали в этом заведении Синей Бороды только в роли обслуживающего персонала, и то по минимуму. Похоже, что слабую половину человечества в качестве ученых коллег представители фонда не видели.

– То есть для вас, дорогой Флориан, магия – часть науки? – поинтересовался промежду прочим один из присутствовавших.

– Собственно говоря, в это время никакого отличия между магией и наукой не было. Что такое магия? Возможность управления материей человеческим мозгом, ни больше ни меньше.

– Оригинальный подход, – не без сарказма заметил другой участник.

– Ничего оригинального в нем нет. Средневековые ученые в отличие от нашего уважаемого коллеги Лоуренса не отделяли одну область знания от другой, все для них заслуживало внимания и изучения. Может быть, в этом была их слабость, а может быть – сила!

Ученые продолжили осмотр музея, а Лорис вернулся к своей даме-благотворительнице и ее подругам.

– Кстати, дорогая Марго, знаете ли вы, что ваша фамилия представлена в нашем музее? Не знаю, известно ли вам это или нет, но третьего Великого магистра ордена тамплиеров звали Эврар де Бар. Ваш однофамилец – удивительное совпадение, не правда ли?

– Он не однофамилец, а дальний предок! – просто заявила Марго.

– Так вы происходите из этой знаменитой семьи! – глаза Лориса засветились восторгом.

– Если бы у меня был выбор, я бы из нее не происходила! – с присущей ей прямотой заявила Марго.

– Как вы можете так говорить! – возмутился Лорис, подбородок его малосимпатично задрожал, и тридцатидвухимплантовая улыбка исчезла. Даже загар как-то поблек. Было видно, что на этот раз Марго его доконала всерьез.

Как ни странно, но на этот раз сцена Ангелину не возмущала, а скорее забавляла.

– Это был один из самых лучших магистров! – с пафосом героя античной трагедии взвыл руководитель фонда, только заламывания рук не хватало. – Это чудовищно, если бы я мог похвастаться подобной родословной, я бы боготворил подобного предка! Именно с ним начинается настоящая слава ордена, именно он стал первым банкиром короля. Правда, он добровольно сложил с себя тунику, и никто не знает, почему. А потом постригся в монахи знаменитой Клервосской обители, где провел последние двадцать два года жизни до 1174 года!

– Наверное, было что отмаливать, – абсолютно равнодушно заметила Марго.

Ей было искренне наплевать на собственного предка и на славную историю своего рода, потому что она была твердо уверена, что история рода историей рода, но никакого влияния на жизнь современников оказать она не может, только накладывает дополнительные и совершенно неинтересные обязательства. В ее сознании все это ассоциировалось с обязательными рождественскими каникулами в бабушкином замке с температурой, изредка превышающей двенадцать градусов. Далее в программе было непременное утреннее посещение мессы с нравоучительными проповедями кюре, больше подходящими прошлым векам, нежели нынешнему. И хоть тресни, хоть лопни, не отвертишься, а то старуха могла запросто оставить без обеда, а то и без ужина. И хоть пища была отвратительной, но голод был еще хуже. И, наконец, финальной вишенкой на вершине этого малоаппетитного торта были напыщенные рассуждения вечно всем недовольной прародительницы. Но родители Марго, прекрасно зная зловредный характер старушенции, упрямо отправляли дочь в замок на каникулы – боялись, что лишит наследства. Чем, впрочем, дело и закончилось: Беатриса де Бар так и не простила сыну женитьбы на простолюдинке Мари, матери Марго, дочери каких-то, стыдно даже сказать, владельцев мыловаренного завода. Впрочем, второму сыну тоже не повезло. А бедняга старался, жену нашел благородных кровей, правда, с удивительно стервозным характером. Поэтому не жил, а маялся, но с надеждой стать хозяином родового замка. Но старая ведьма и этого брака не одобрила. Род невестки восходил всего лишь к какому-то семнадцатому веку. В общем, показав сыновьям кукиш, Беатриса де Бар передала замок местным властям для создания музея собственного имени. На этом история родового замка, к искреннему облегчению Марго, закончилась. И ни один из де Баров не присутствовал на открытии старухиного музея.