Бесценный символ - Хиллиард Нерина

— Я не настолько сложен.

— Напротив. Вы так сильно изменились с того вечера, когда пришли в наш дом, что я не знаю, что думать и чему верить. Кто вы? Что вы хотите от меня, Энтони?

У него не было ответа, по крайней мере, такого, который мог бы все объяснить ей… или ему самому. Кроме одного — он боялся ее потерять. В этом единственном он был уверен.

Он наклонил голову и прикоснулся к ее губам своими, его рука соскользнула с ее плеча на спину, и он прижал ее к себе. Страстное желание, резкое и сильное, как удар, пронзило его. Губы неистово прильнули к ее, пока его язык не вошел в ее жаркий рот. Она задрожала, ее нежное тело приникло к нему, а руки обвились вокруг его талии. Она издала нежный приглушенный стон наслаждения.

Но, несмотря на то, что желание мучило его, Энтони не намеревался поддаваться ему. Он слишком хорошо осознавал ее измотанность и настороженность, чтобы не понимать: время выбрано неудачно. Однако ее отклик, мгновенный и полный, подверг такому испытанию его выдержку, что он не был уверен, сможет ли остановиться. Его потребность в ней была почти непереносимой, он ощутил сладостную боль во всем теле и почти громко застонал. Ее губы были такими сладкими и нежными, и так хорошо было чувствовать ее тело крепко прижатым к своему!

Он хотел бы отнести ее в спальню и, положив на мягкую постель, накрыть ее стройное тело своим. Он хотел ласкать ее обнаженные груди руками, нежно прикасаться губами к соскам и трогать их языком, как бы пробуя на вкус. Он хотел почувствовать, как ее атласные ноги обовьются вокруг него, когда он вонзит в ее нежный жар свою ноющую плоть.

Он хотел, чтобы она принадлежала ему. Внезапно осознав, что если он сейчас же не остановится, то будет уже не в состоянии это сделать, Энтони оторвал свой рот от ее губ. Он прижимал ее к себе, стараясь не причинить ей боль, пока изо всех сил боролся с собой, стремясь унять охвативший его порыв. Он совсем не был уверен, что сможет это сделать. Его сердце бешено билось в груди, каждый прерывистый вздох, как огнем, опалял горло, а мускулы от напряжения свело судорогой.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем он смог ослабить объятие, в которое было заключено ее трепещущее тело. Ее руки опустились, и она посмотрела на него широко раскрытыми изумленными глазами, губы ее слегка припухли и покраснели. На ее лице появился нежный румянец. Желание и сознание того, что именно он зажег этот жар, почти заставили его забыть свои добрые намерения.

Наконец ему удалось справиться с собой.

— Иди спать, милая, — сказал он хриплым голосом. — Увидимся утром.

Он с усилием разжал руки и отошел к окну.

— Энтони?

Ее голос тоже был хриплым. Он обернулся и взглянул на нее, пока она, колеблясь, стояла на пороге своей спальни.

— Иди спать, — повторил он, на этот раз более нормальным голосом.

Она болезненно сглотнула.

— Почему? Яне сказала бы «нет».

Признание далось ей с трудом.

— Но ты и не сказала бы «да».

Стефани в замешательстве покачала головой.

— Яне остановила бы тебя.

— Знаю. Но это не одно и то же.

Ему удалось выдавить улыбку.

— Иди отдыхать. Завтра у нас будет трудный день.

Через минуту она повернулась и вошла в свою спальню, мягко прикрыв за собой дверь.

Энтони посмотрел в сторону своей комнаты, зная наверняка, что будет не в состоянии спать. К счастью, ему и не требовался длительный отдых. Его взгляд упал на конверт с бумагами Джеймса. По крайней мере, он сможет занять свой ум и, возможно, даже отвлечется от присутствия Стефани в соседней комнате.

Во всем его теле ощущалась тупая ноющая боль, и когда он двинулся в сторону телефона, то смог сделать это очень медленно. Ему удалось обуздать свое желание, неистовство которого ослабело, но не исчезло совсем. Господи, он ждал ее двенадцать лет и не знал, как долго ему еще удастся выдержать. И тем не менее он не мог задать вопрос, годы преследовавший его, вопрос, ответ на который он жаждал услышать. Почему? Почему она сбежала от него, чтобы выйти замуж за другого?

Он заказал по телефону кофе. Ему предстояло провести длинную ночь.

Очень длинную ночь.

Перед тем как лечь в постель, Стефани позвонила домой, чтобы сообщить Томасу, что она благополучно добралась до Парижа и что ее теперь сопровождает Энтони.

— Он приходил к нам, — сказал Томас своим обычным голосом. — Расстроенный, но не сердитый. Он догадался, что вы улетели в Париж.

— Он добрался сюда раньше меня. На «Конкорде».

— Он сможет вам помочь.

— Похоже на это, — вздохнула Стефани. — В любом случае я позвоню вам завтра.

Повесив трубку, она забралась в постель и мгновенно уснула. Проспав более восьми часов, она проснулась в незнакомой комнате. Затем вспомнила — она в Париже в отеле, и Энтони также здесь.

В ее доме Энтони был жестоким и агрессивным, пообещав овладеть ею и поработить ее. На следующий день на ферме — сначала холодным, затем слегка насмешливым, после сердитым, но не таким, как до этого. Он говорил с пей, не испытывая желания разорвать ее на куски. Прошлой ночью — осторожным и бережным, ей показалось, что он пытался перевести их отношения в иное русло. Он даже извинился за то, что неправильно судил о ней. И когда он держал ее в своих объятиях и жадно целовал, когда она полностью была в его власти, то отпустил ее. Не сказать «нет» не значило, по его словам, сказать «да».

Стефани посмотрела на дверь в гостиную, гадая, какой человек встретит ее там. Он сбивал с толку. Действительно ли его мнение о ней изменилось? Или же он все еще жаждал мести? Она не знала.

И, кроме того, было еще распятие. Согласится ли он с ее выводами? Надо сообщить об украденных бумагах. Теперь ему необходимо знать об этом.

Она открыла дверь и вошла в гостиную. По телевизору передавали программу новостей. Энтони сидел на кушетке. Перед ним на подушках и кофейном столике были разложены бумаги и большая карта.

— Доброе утро, — сказал он.

— Едва ли, — улыбнулась она. — Не думала, что встану так поздно.

— Пустяки.

Он кивнул в направлении накрытого стола.

— Кофе еще горячий, есть фрукты и булочки. Если вы хотите что-либо более существенное…

— Нет, этого достаточно.

Завтракая, она искоса поглядывала на него. У нее было такое чувство, что он вообще не ложился, и взгляд на нетронутую постель в его комнате убедил ее в этом. Его светлые волосы были еще влажными после недавно принятого душа, он переоделся в джинсы и темный свитер. Медленно и методично он изучал бумаги, которые держал в руках.

Стефани не могла догадаться, о чем он думает. Она кончила завтракать и подвинула свой стул поближе к нему. Энтони взглянул на нее без всякого выражения, затем сложил бумаги аккуратной стопкой на кофейном столике.

— Ну? — сказала она, наконец, не в состоянии выдержать больше ни минуты.

Его холодные глаза медленно потеплели, на губах показалась улыбка.

— Вы — дочь своего отца, — сказал он мягко.

6

Она почувствовала облегчение.

— Думаете, я права?

— Думаю, вы проделали чертовски трудную работу. Как вам удалось вычислить место назначения?

— Долгое время у меня ничего не выходило. Месяц я мучилась над этими бумагами и не получила ничего, кроме головной боли. Поскольку многие эксперты считали, что распятия не существует и никогда не существовало, папа большую часть своего исследования посвятил тому, чтобы доказать, что Максимилиан I приказал изготовить его в 1446 году, когда он устроил брак своего сына с дочерью короля Испании. Я решила допустить, что он прав, и убрала все материалы до 1618 года, когда распятие предположительно исчезло.

Энтони внимательно слушал ее, удивляясь, как уверенно и с каким знанием дела она говорит. Она могла не учиться у Джеймса, но явно взяла от него больше, чем подозревала.

— Итак, вы оставили в стороне приблизительно четвертую часть его записок.

— Правильно. Я начала с момента восстания протестантов в Богемии в 1618 году. Есть свидетельство современника — донесение одного священника в Рим, в котором упоминается, что протестанты похитили распятие, которое отец считал принадлежащим Габсбургам. В этом я не увидела смысла. Зачем им было нужно это? Они боролись за свои права, а распятие является также и протестантским символом.

Я предположила, не возникло ли у кого-либо мысли спрятать распятие в каком-либо безопасном месте и заявить, что его украли, ради личной выгоды. Или же, чтобы раздуть огонь вражды. Протестанты многократно отрицали кражу, но обвинения Габсбургов имели больше веса. Кроме того, свидетельство священника — единственное, в котором упоминается, что именно украли.

Насколько Энтони помнил, такая теория никогда не выдвигалась никем из так называемых экспертов и показывала со стороны Стефани понимание человеческой натуры, удивительное в женщине, прожившей под крылышком отца большую часть своей жизни.