Надежда-прим - Александр Берг

Сквер позади памятника Ленину уже не вмещал всех желающих поучаствовать в театрализованном действе. А ведь и Бульман и городские власти по-настоящему опасались малолюдства, и поначалу хотели провести карнавал недалеко от тракторного завода, на скромной Комсомольской площади, вокруг постамента с огромным приваренным к нему танком КВ. Чтобы создать необходимую для таких мероприятий избыточную плотность. Не трудно представить, что сейчас там творилось бы!

Невообразимый энтузиазм масс по такому экзотическому поводу, как карнавал, одновременно радовал и пугал. А ведь совсем недавно на первомайской демонстрации мимо «правительственной» трибуны пришлось прогнать колонны курсантов военных училищ, оперативные комсомольские отряды и все партийные, профсоюзные и комсомольские аппараты области вместе взятые. А рабочий класс, сволочь, проигнорировал мероприятие вчистую! Скорее всего, подобное безобразие произошло по всей территории СССР, потому что, буквально, на следующий день из Москвы пришла секретная директива — впредь до особого распоряжения праздничные демонстрации трудящихся не проводить, заменив их народными гуляниями.

И первое же народное гуляние, кажется, удалось на славу! Правда, пришлось с утра разрешить по всему городу свободную продажу винно-водочных изделий. Но зато народ откликнулся на призыв партии, как никогда: припер на площадь в таком количестве и состоянии, что у первых лиц города, глядящих на нее из окон обкома партии, расположенного как раз напротив, временами по спинам пробегала дрожь и во рту становилось кисло, как у министров Временного правительства двадцать пятого октября семнадцатого года от одного взгляда на Дворцовую площадь из окон Зимнего дворца.

Измученный бездействием Бульман стремительно подошел к стоящему у черной «Волги» милицейскому начальнику с большими звездами на погонах и раздраженно спросил:

— Ну че?

— А вот че! — полковник снял фуражку и носовым платком тщательно протер ее изнутри. — Как видите — полная внутренняя непроходимость, завороток кишок! Может отменим, а?

— Да вы че! — возмутился Бульман. — А карнавал?

— А че — карнавал? — пожал плечами полковник. — Перенесем на другой день. Выберем подожливей да попасмурней! — и сухо, по-милицейски пошутил — Карнавал — не хлеб, авось не зачерствеет!

И, посмотрев на часы, уже не шутя, добавил:

— Если через пятнадцать минут не начнете, прикажу…

Бульман, не дослушав его, рванулся к толпе у памятника Ленину и сперва беззлобно, а потом все с нарастающим гневом заорал в мегафон:

— Господа! Немммедленно освободите проход для проезда машин!

Он повторил это трижды и только тогда в передних рядах обратили на него внимание.

— А то, че будет? — кривляясь, отгаркнулись из толпы. — Война?

— Да нихера не будет! — взорвался Бульман. — Уведу машины и — весь карнавал!

— Ну напугал! — загоготала толпа. — Карнавала не будет! Вали, вали!

Навстречу Бульману выскочила какая-то привокзальная оторва и гнусаво запела:

— Мооой мииилый! Лишь бы не было войны!

Облизывая языком и без того заслюнявленные губы, синявка полезла к Бульману с поцелуем. Защищаясь, он не нашел ничего лучшего, как приставить мегафон к ее лицу и полушутя, полувсерьез гаркнуть:

— Хальт! Хэндэ хох!

Оглушенная баба шарахнулась обратно в толпу, по пути опрокинув стоящую за спиной женщину и локтем расквасив кому-то нос. С диким ревом пришибленный завертелся на месте, разбрызгивая по сторонам смешанную со слюной кровь.

Окна окружающих площадь Павших революционеров домов побронзовели от заходящего солнца, на лысый череп Ленину сел сизый голубь…

Бульман недоуменно разглядывал мегафон, силясь понять, каким образом тот вдруг превратился в столь грозное оружие. И как всегда в таких случаях на Руси над головами пронесся страшный вопль «убивааают!». Он мгновенно достиг самых дальних рядов и, как всегда, оттуда к передним покатилось неудержимое и зловещее, как набат, «беееей!»

Толпа ударила сразу по всем направлениям. Сбитый с ног Бульман еще успел увидеть, словно взрывом подброшенные вверх куски карнавальных монстров, красиво летящие по воздуху лохмотья транспоранта с остатками надписи «Даешь социализм с человеческим лицом!», огненный шар над одной из милицейских машин… и тысячи ног, бегущих к нему, по нему и от него. И что самое интересное, среди них он отчетливо различил сапоги того самого полковника, с которым он только что так мило беседовал. Сапоги прицокивали и выстукивали об асфальт что-то похожее на «кар-на-вал — не хлеб, кар-на-вал — не хлеб!..»

Еще Бульману показалось, что Ленин на постаменте стал медленно крениться в его сторону и наконец навис прямо над ним, грозя рухнуть ему на голову.

— Ну это уже… перебор! — в глубине души, кажется, усмехнулся Бульман. — Тожжже мне… Пизззанская башня!

И, кажется, закрыл глаза.

Глава 18

Директору базы отдыха «Родничок» в тот вечер решительно не везло. Словно в ответ на вопрос референта о финской бане, Мокрову доложили, что только что какая-то неопознанная молния, может даже шаровая, угодила в трансформаторную будку, оставив без электричества всю подведомственную ему территорию.

Мокров в отчаянии посмотрел на Сапожникова, промямлил что-то насчет проделок снежного человека, существование которого не исключалось в этих местах, и от огорчения не спросив разрешения и даже не попрощавшись, побежал на аварию.

Тихо выматерившись, Сапожников снова хотел впасть в меланхолию, но Нелли Алексеевна не позволила ему расслабиться. Она решительно встала со стула, так же решительно, по-ленински, взмахнула рукой, и, не глядя ни на кого конкретно, резюмировала:

— Бардак! Подумаешь молния… в трансформаторной будке! Это — не повод, чтобы бросить всех нас на произвол судьбы! На растерзание, так сказать, взбунтовашейся черни! С Мокровым партком еще разберется! И, как с коммунистом, в первую очередь! А сейчас есть предложение… вернуться домой, товарищи! Кто за?

И, не дожидаясь ответа, той же рукой рубанула, как шашкой, по головам:

— Тогда по машинам, товарищи!

Повинуясь железной воле «секретаря парткома», почетные гости беззвучно покинули негостеприимный «Родничок» и отбыли в известном им направлении. Причем, Нелли Алексеевна безо всякого приглашения разместилась на заднем сидении директорской «вольво» за спиной у референта Сапожникова.

Уже на полпути к большому городу она недоуменно передернула плечами:

— Если каждый сталевар захочет управлять государством, то будет то, что сегодня в столовой!

Сидевший рядом с шофером Сапожников рассеянно переспросил:

— Вы что же, милейшая, против Ленина? Ильич ясно писал, что каждая кухарка…

— Я вовсе не против Ленина! — возмутилась Нелли Алексеевна. — Но у него, кажется, кухарка, а у нас с вами — сталевар! Вы че не чувствуете разницы?

— Признаться, не чувствую, — демонстративно зевнул Сапожников. — А вы чувствуете?

— Ну, если вы не отличаете мужчину от женщины… — покровительственно начала «секретарь парткома».

— Ах, вы в том смысле, что сталевар — не женщина, — мучительно выдавил из себя Сапожников, ему категорически не нравилось присутствие парткомовской бабы в директорском «вольво», но может, это тоже в духе этого мерзкого времени! — а кухарка, выходит, не мужчина… Ну, если так, тогда конечно! Но, скорее всего… кухарка выйдет замуж за сталевара, и они разом будут управлять нашей несчастной страной. Такой вариант Ильич как-то не предусмотрел! А к этому как раз все и идет! И куда ваш партком смотрит!

— Партком всегда смотрит туда, — Нелли Алексеевна гордо вскинула голову, — куда смотрит вся партия. Точнее, ЦК КПСС и его Политбюро во главе с Генеральным секретарем товарищем Горбачевым. Это — закон природы. Но, — Нелли Алексеевна воодушевилась донельзя, — в любом случае, Мокров — дурак и Азеф! Это он спровоцировал инцидент в столовой. Не так ли?

— А инцидент с молнией? — насмешливо поддел ее Сапожников.

— Причем тут молния? — нахмурилась Нелли Алексеевна. Никакой мистики она не допускала даже от Мокрова и иронии Сапожникова не заметила.

— Ну как же! — мгновенно отреагировал референт. — А сауна? Он же, подлец, обещал нам сауну. А сауны-то у него, по всей видимости, и нет! Пропил, поди, подлец, народные денежки!

— Так он же уже отрапортовал!

— Отрапортовал! — согласился референт. — Как положено. Как все! Мы тоже недавно отрапортовали про миллионный лемех! На всю, понимаешь, страну! А где он? Тут либо, сами знаете, миллион лемехов, либо тралы для Афгана! Крестьяне все равно не сеют и не пашут. А трал — штука деликатная, военная приемка! И сауна — тоже. Отрапортовал — веди! А куда вести, если там… один фундамент и тот кривой!