Убийственно хорош (СИ) - Стрельна Саша

— Это было грубо, Саша. И, положа руку на сердце, ты должен извиниться. Но лучше помолчи. А ты, Маша, в следующий раз думай, прежде чем действовать! Это во-первых, а во-вторых… Во-вторых, вопрос, хоть и задан в очень грубой форме, требует ответа. Итак, что связывает тебя и этого человека?

Сначала я было собралась упереться рогом и возмутиться подобному вмешательству в мою личную жизнь, но потом поняла, что сил у меня на это просто нет. Да и, если я рассчитывала получить здесь совет и помощь, самое малое, что я должна была дать в ответ — это полная откровенность.

— Мы… стали близки только вчера ночью… После… Когда он вытащил меня из той ямы.

— Это была целиком его инициатива?

— Да. Нет. Не знаю! Я люблю его… — почти шепотом закончила я и отошла в сторону, прочь от испытующего взгляда Пряничникова и презрительных глаз отца.

— Так это, видно, обыкновенный альфонсик! — прозвучало за моей спиной. — А мы с тобой, Венька, целый огород вокруг развели! Моя дочь всегда умела выбрать себе достойного мужчину. Сначала был слизняк, потом импотент, после убийца, а вот теперь…

Я больше не могла это выносить. Какой идиоткой я была, когда решила… Я уже почти дошла до выхода, когда отец догнал меня и, грубо развернув к себе, бросил:

— Ты покинешь этот дом так же, как и появилась в нем, — в багажнике моего джипа! Нечего подставлять человека, который старается тебе помочь!

Он отодвинул меня с дороги, и вышел, видимо для того, чтобы завести машину. А я оцепенело замерла, всеми силами стараясь не расплакаться.

— Машуня!

Голос прозвучал сверху, и я подняла голову. Пряничников смотрел на меня через перила галереи жалостливо и с пониманием.

— Не бери в голову, девочка. Он всегда был чурбаном солдафонским, сама знаешь, но, уж поверь мне, отец любит тебя и сделает все ради тебя. Что касается остального, помни: весь наш уговор остается в силе. Достань медицинскую карту, не забудь передать Ивану мою записку, проследи, чтобы он, прочитав, уничтожил ее, и жди известий.

Я шмыгнула носом, вытерла лицо и улыбнулась через пелену все-таки победивших мое сопротивление слез.

— Спасибо, дядя Веня.

— И будь осторожна, девочка.

До дачи я добралась только поздним вечером и не своим ходом. Сначала не хотела терять время и тотчас же занялась подготовкой похищения собственных анализов мочи из районной больницы. В качестве вводной я даже заготовила проникновенную речь, в которой доказывала немыслимую потребность в этих самых анализах в некоей клинике, где я якобы собиралась излечиваться от гастрита — штуки оптимальной по причине присутствия ее практически у каждого из ныне живущих россиян. Однако все оказалось проще и страшнее. Молоденькая, еще не выработавшая в себе защитную броню наглости и хамства медсестричка, старательно извиняясь, сообщила мне, что карту найти не смогла — потерялась где-то.

Это одновременно и не говорило ни о чем, потому что сама я неоднократно делала материалы о полной неразберихе в наших медицинских учреждениях (теряли трупы, не то что какие-то бумажки!), и наоборот, доказывало слишком многое, потому что и так в моей истории было достаточно «совпадений», чтобы допустить появление еще одного. Как это ни дико звучало, но я вынуждена была склониться к мысли, что с картой уже подсуетился кто-то до меня. А значит… О господи! Значит, в ней действительно было что-то, доказывающее, что дело не в кошатине…

Короче, начав день ранним утром с поездки к отцу, я закончила его ближе к вечеру, по сути, у разбитого корыта. Для порядка зашла на работу, хотя делать сегодня было совершенно нечего. И там-то вляпалась по самые ушки, потому что мне с порога припомнили «зажатый» день рождения. Сбегали. Потом еще раз.

В любой другой день я бы легко свинтила, бросив этих пьяниц «на производство судьбы», но, видно, именно сегодня бесшабашная и по большому счету абсолютно не интересующаяся моей особой компания была нужна и мне самой… Короче, покинула я контору довольно поздно. За руль меня не пустили, а заботливо заказали «развоз» — в ночные часы специально выделенные для этого машины нашей телекомпании развозили задержавшихся на службе сотрудников по домам. За город дальше десяти километров, правда, везти не хотели, но для меня сделали исключение — то ли ввиду приключившегося дня рождения, то ли по причине очевидной недееспособности.

Поляна перед домом уже была пуста. Не было и Иркиного опелька. Свет горел только на кухне. Сквозь распахнутые ночному ветерку окна, ведущие с террасы на кухню, я увидела Ивана, что-то кашеварившего у плиты. Вот он отошел к рабочему столу и взял было нож, но потом внезапно с коротким проклятьем метнул его в стену. Будто что-то лопнуло в нем самом, будто прорвалось наружу долго сдерживаемое чувство. Широкое лезвие вошло в отливавшее янтарем бревно чуть не по рукоять, и Иван как-то изумленно и даже испуганно уставился на него. Все это показалось моим пьяным мозгам таким смешным, что я не удержалась и прыснула в кулак. Он вскинул голову, мгновение изучал меня через оконный проем, а потом отвернулся.

Я открыла рот, видимо для того, чтобы выразить свое недовольство таким его поведением, но вместо этого громко икнула. Он вновь глянул на меня, и губы его дрогнули то ли в презрительной гримасе, то ли в усмешке — понять это мне было не по силам.

— Идите в кровать, Мария Александровна. Счастье, что Вася уже спит.

Водка еще во всю играла в моей крови, и я тут же разозлилась гневливой и глупой пьяной злостью:

— Ах-ах! Как страшно! Тоже мне — шеф Райбек! «На кухне я непобедим!»

— Где ты была, Машка, черт тебя дери? — вдруг устало и почему-то печально спросил он. — С тобой все в порядке? Хоть это-то я имею право узнать?

На вспыхнувший во мне огонь злости словно накинули одеяло. Гнев задохнулся и опал. Осталось опустошение.

— Я была у отца… И со мной совсем не все в порядке, Ванечка, — жалобно проговорила я и неуклюже полезла через подоконник.

Он довольно-таки неделикатно подобрал меня с пола, встряхнул, а после, развернув в сторону дверей, ведущих вглубь дома, тихонько подтолкнул в спину.

— Иди спать.

— Но…

— Иди. Все разговоры оставим на завтра. Если, конечно, протрезвев, ты захочешь мне что-то рассказывать.

— А ты… Ты не пойдешь со мной?..

— Нет.

Коротко и ясно. Вздыхая и сопя, я взобралась на второй этаж, постояла минутку, а потом, открыв дверь ванной, заглянула в зеркало.

— Я бы тоже не захотела, — шепотом сказала я отвратительной роже, которая маячила там, и торопливо погасила свет.

Голова утром, как ни странно, не болела. Возможно, потому, что болеть там уже просто было нечему. Более того, меня преследовало ощущение, что если бы кто-нибудь крикнул мне в ухо, то после, прислушавшись, уловил бы внутри моей черепной коробки лишь многократно повторенное эхо.

Как это обычно и бывает с пьяницами, проснулась я очень рано. Долго стояла в душе, потом спустилась в кухню и заставила себя проглотить чашку горячего и крепкого чая — больше ничего организм не принимал. Заглянула в комнату сына. Он еще спал, обхватив подушку обеими руками и приоткрыв свежий ротик. Боясь разбудить, я не стала входить и, тихо притворив дверь, пошла по коридору дальше. Следующей была комната Ивана… Я потратила почти четверть часа, чтобы решиться войти. И, как выяснилось, совершенно напрасно. Постель была аккуратно застелена. Или не разбиралась?

Я обошла дом. Потом, вымочив в траве ноги и подол сарафана, прочесала участок. И лишь выйдя через заднюю калитку, наконец нашла его. Он стоял на изгибе узкой тропинки, убегавшей к лесу, со всех сторон окруженный высокими ярко-розовыми соцветиями Иван-чая. Однако вряд ли замечал эту красоту.

— Ванечка, — робко позвала я, и он вздрогнул так сильно, что ему самому стало неловко за свою нервозность.

— Прости меня, я должна была вчера позвонить и предупредить.

— Да, твои родные были сильно удивлены внезапным исчезновением хозяйки дома. Чтобы не сказать резче.