Царь и Бог. Петр Великий и его утопия - Яков Аркадьевич Гордин

обстоятельством, что весной 1713 года светлейший тяжело заболел, харкал кровью, у него подозревали туберкулез, и было мало надежды на его выздоровление. Но к возвращению Алексея Меншиков был уже здоров.

Можно было бы усомниться в достоверности известий Фалька, если бы они фактически не подтверждались таким строгим историком, как Сергей Михайлович Соловьев. «…В конце 1714 года, приехавши к Меншикову по старинке на семейный праздник, царь укорял его в самых строгих выражениях за его поведение и поведение его креатур, говорил, что все они в короткое время обогатились от грабежей, а казенные доходы истощились. Вслед за тем были перехватаны все чиновники ингерманландской канцелярии, также городской и адмиралтейской 〈…〉. Петербургский вице-губернатор Корсаков подвергнут был пытке: царь видел в нем самого тонкого и хитрого из слуг Меншикова 〈…〉. В апреле 1715 года Корсакова публично высекли кнутом. Ходили слухи, что светлейший потеряет свое ингерманландское наместничество, которое перейдет к царевичу Алексею Петровичу»[49].

Главная здесь – последняя фраза. Соловьев счел возможным поместить в свою строгую историю слухи, которые, если они в какой-то степени соответствуют реальности, еще более усложняют и без того достаточно загадочную систему взаимоотношений отца и сына.

Вспомним, что это был конец 1714 года, а в конце 1715-го Петр написал Алексею роковое письмо, содержание которого исключает и инспекционную поездку июля-августа 1713 года, и гипотетическую возможность замены Меншикова Алексеем на одном из ключевых постов государства.

Все это чрезвычайно существенно, ибо подкрепляет подозрение, сформулированное еще Погодиным относительно сознательного искажения Петром в октябрьском письме реальных событий. Есть основания подозревать, что Петр закладывал основы мифа, который должен был оправдать перед современниками и тем более потомками ту судьбу, которую он тогда уже готовил своему сыну…

И донесение Фалька, и текст Соловьева, суммировавшего дошедшие до него свидетельства, заставляют усомниться в традиционной истории отношений между Петром и Алексеем.

Что же произошло за тот период, когда, по сведениям Фалька, царевич инспектировал наместничество Меншикова, а через какое-то время общественное мнение прочило его в ингерманландские наместники, и октябрем 1715 года, когда Петр обвинил его во всех смертных грехах?

Обратим внимание на знаменательные совпадения.

Маккензи: «Царь не знает, кому довериться».

Шарлотта в пересказе Фалька: «Он обнаружил, что ему служат мошенники и предатели, что бо`льшая часть его людей его обманывает».

Вполне вероятно, что в этой ситуации Меншиков, почуявший смертельную опасность и увидавший носителя этой опасности не только в князе Василии Владимировиче Долгоруком, расследовавшем его деяния, но и в Алексее как в реальном наследнике престола, сделал всё от него зависящее, чтобы усилить подозрительность царя по отношению к сыну. И при поддержке Екатерины в этом преуспел.

К сожалению, мы находимся в сфере обоснованных, но всё же предположений. Трудно с полной уверенностью сказать, насколько нарастающее психологическое напряжение, вернувшееся после прутской катастрофы и появления в Европе Карла XII с его планами реванша, ощущение внешней и внутренней опасности, горькое осознание того, что «ему служат мошенники и предатели», и не менее горькое понимание, что он не может справиться с безудержным воровством своих ближайших соратников, – насколько все это отразилось на отношении Петра к Алексею.

Но очевидно, что внезапная попытка сделать из царевича доверенное лицо, в известном смысле противостоящее Меншикову, развития не получила.

Нет оснований отметать свидетельство Фалька об инспекционной поездке Алексея и не придавать значения сведениям Соловьева о гипотетической замене Меншикова Алексеем на посту ингерманландского губернатора. Такие слухи не возникают на пустом месте.

Однако не была ли это игра со стороны Петра, имевшая целью напугать Меншикова и показать ему шаткость его положения? Или очередная проверка дееспособности и лояльности царевича?

Утверждение самого Алексея, уже во время его переговоров с императором в Вене, что виновники его опалы – Екатерина и Меншиков, выглядит вполне правдоподобным и не оспаривается историками. Хотя суть трагической ситуации этим не исчерпывалась.

Как помним, роковое письмо было написано в канун рождения сына Алексея и Шарлотты и в ожидании скорых родов Екатерины. Это был переломный момент. Недаром Петр еще две недели не решался обнародовать свой миф о непутевости и злонамеренности Алексея и сделал это только после рождения внука, когда под угрозой оказалась судьба его с Екатериной потомства.

29 ноября 1714 года Маккензи доносил: «Прошлую субботу вице-губернатор этой столицы Ингерманландии (губернатором был Меншиков. – Я. Г.) Яков Никитич Корсаков по приказанию царя подвергнут пытке. Он человек очень тучный, поэтому когда его, по обычаю здешнего застенка, подвесили с руками, закрученными за спину, одна сломалась от тяжести тела прежде, чем успели прибегнуть к другим терзаниям пытки. Боль оказалась столь сильной, что он немедленно показал все, что от него требовали.

Такой же пытке подвергся и такое же признание сделал сенатор, князь Григорий Иванович Волконский».

Волконского Петр ценил и доверял ему. Тем яростнее он возненавидел князя и всенародно назвал его Иудой.

Не меньшим потрясением для Петра было и то, что среди тех, кто под чужими именами наживался на поставках в армию и флот, оказался Александр Васильевич Кикин.

Роль и значение этого персонажа принципиальны для нашей истории, и потому к Александру Васильевичу стоит приглядеться особо.

Поскольку Кикин во время азовских походов числился денщиком царя, то даже серьезные историки определили его в круг безродных сотрудников Петра – таких, как Антон Девиер или Курбатов. Это крупная смысловая ошибка. Кикин был не из тех денщиков, которые прислуживают своему патрону. Денщик Кикин был особо доверенным лицом при Петре.

Он происходил из старого дворянского рода, чей основатель заседал в Раде Великого герцогства Литовского у герцога Ягайлы, будущего короля Польши, после объединения Польши с Литвой. Он выехал на службу к великому князю Дмитрию Донскому и стал русским боярином. Кикины служили московским великим князьям на различных значительных постах.

Отец нашего героя – стольник Василий Петрович Кикин – был одним из дипломатов, сыгравших ключевую роль в переговорах с Хмельницким о воссоединении Украины с Московским государством.

Александр Васильевич родился в 1670 году, то есть был на два года старше своего государя, но Петр в письмах называл его «Gross Fater», или – по-русски – «дедушка». Это было ласковое прозвище, так как Кикин был не только, как мы увидим, близким сотрудником Петра, но и человеком, так сказать, домашним. Первые бурные и опасные четверть века царствования он прошел рядом с Петром, начиная с Потешных полков. Он служил в привилегированной бомбардирской роте под началом самого молодого царя. После азовских походов отправился в Европу в составе Великого посольства. Обучился корабельному строительству. По возвращении совершенствовался в профессии