Фугу - Михаил Петрович Гаёхо

Больше времени — это значит, что успевали спокойно выпить по чашке кофе, и еще оставалось. А время как таковое было иллюзией, это усвоил Нестор из последнего разговора с человеком в шляпе.

Кофе Нестор научился доставать самый разный — как бы заказывать у невидимого официанта. Кофе по-венски, кофе по-турецки, по-варшавски, с молоком или со сливками, эспрессо, капучино, гляссе, — Нестор называл про

себя слово, и в руке у него возникала чашка. Иногда ему казалось, что чашка возникает одновременно со словом, иногда — прежде слова.

Он спрашивал Лилю: «Какой кофе ты хочешь сегодня?» Она говорила, и в руке у него появлялась чашка. Иногда чашка появлялась одновременно с тем, что она говорила, иногда — раньше. Последовательность событий не имела значения. Нестор знал, что все они существуют одновременно в общем облаке. Что из того, что соседние поменяются местами в очереди на выход? Но мельком сказанное «сегодня» настораживало. Сказанное «сегодня» предполагало подразумеваемое «вчера», а о «вчера» не приходило в голову думать.

Что для нее было «вчера», то для него — неопределенное число прыжков с эскалатора на эскалатор, или очередной спуск на бегущей вниз ступеньке — в одиночестве или вдвоем, или подъем вверх, где ожидали розовые лица под козырьками фуражек.

А для нее «вчера» — это, может быть, был тот прошлый раз, когда она сидела с ним на ступеньке или когда пробежала мимо.

Была ли вообще у нее память о совместном прошлом — Нестор мог думать об этом, мог не думать, — все равно части мира не складывались вместе, не подходили друг к другу, словно детали дурной головоломки.

Но однажды, в какой-то очередной раз, когда бегущая вниз ступенька оказалась на угрожающе близком расстоянии от финиша, Нестор сказал свое «до свидания» и уже занес было ногу, чтоб перелезть через перила, а она сказала вдруг: «Подожди».

— Подожди, я хочу сказать. — Она говорила, словно что-то с трудом вспоминая. — Ты вот так меня оставишь одну? Ты каждый раз пугаешь меня тем, что там внизу что-то страшное — что там что-то грохочет — а что там грохочет внизу? — там действительно что-то грохочет — словно железную бочку пинают ногами, но ведь это не бочка — ты очень хорошо знаешь, что это не бочка — и газ, от которого щиплет глаза — ты ведь сам говорил мне про газ — мне страшно.

Нестор молчал.

— Ты испугал меня, и это разве не странно, что ты так меня сразу готов оставить одну, что ты каждый раз оставляешь меня, а сам убегаешь?

«Так пойдем вместе, перепрыгнем через баллюстраду, — хотел сказать Нестор, — я поставил два эль в этом слове, чтоб нам легче было скользить, — и никакой надзирающий голос нас не окрикнет, я обещаю, там, в той стороне есть тихие неподвижные ступеньки, я был там».

Но он не мог выговорить ни слова, и кругом тоже все молчало и не двигалось, словно магнитофон поставили на паузу.

И не было смысла говорить, потому что знал, что Лиля не согласится, он не мог в ту сторону, она в эту. В этом была непреложность закона природы.

Потом кнопку отпустили, и Нестор оказался далеко. На неподвижной спокойной ступеньке.

Это было похоже на бегство.

Это и было бегство.

31

Сидели на ступеньке, пили кофе.

На ступеньке, неудержимо бегущей вниз.

Нестор подумал, что за неимением часов можно измерять время по числу светильников, проходящих мимо. Но все светильники были одинаковы — гладкие белые цилиндры, и Нестор не был уверен, что не проезжает несколько раз мимо одного и того же.

Он помнил, что однажды решил пронумеровать плафоны светильников кривым черным фломастером. Начал не с самого верха и, пронумеровав что-то около девяти, остановился. Решил, что десять за один раз — это более чем достаточно. Но впоследствии ни одного из пронумерованных так и не встретил.

Можно было измерять время по уровню кофе, остающегося в чашке, — и это было бы естественное биологическое время (в отличие от времени, измеряемого движением счетного механизма). И Нестор следил за уровнем напитка. Ему казалось, что теперь он может по своему желанию замедлять время или заставлять идти быстрее, но заметил, что нормальная последовательность событий сбивается — иногда уровень уменьшался до того, как был сделан глоток, а иногда становился больше после сделанного глотка. Что ж, следовало быть готовым к чему-то такому.

В чашке еще оставалось больше половины, когда Нестор решился на серьезный разговор.

— Я однажды видел фильм, — начал он, — и там один человек влюбляется в девушку. Он старше ее — не то чтобы действительно старый, но в возрасте, а она — молодая. Но дело не в возрасте и не в том, что он влюбляется, он скорее даже не влюбляется, а у него возникает желание. — Нестор сделал маленький глоток из своей чашки, совсем маленький, и продолжал. — Есть некоторые вещи, — сказал он, — простые по сути, но если о них задумываешься, они становятся проблемой…

Он хотел сделать еще глоток, но дно чашки оказалось сухим, — значит, времени уже не было.

Сверху послышался стук каблуков по асфальту.

Нестор обернулся, недоумевая. Это был безобидный маньяк Бенджамин в туфлях с каблуками. Он сбежал по лестнице и, поравнявшись, сел рядом с Лилей по левую сторону. Ступенька оказалась как-то неожиданно широкой, и все втроем поместились.

— Есть проблемы? — спросил Бенджамин.

Нестор хотел дать ему кюкеля, но боялся получить тут же обратно.

— Я могу погадать вам на кофейной гуще, — произнес маньяк бархатным голосом и взял из рук Лили чашку вместе с блюдцем.

— Обойдемся без гадания, — сказал Нестор.

В чашке у него все-таки еще оставался кофе — на хороший глоток, который Нестор не знал — делать или не делать.

— Конечно, обойдемся, — ухмыльнулся Бенджамин, — подержаться за коленку — это не проблема.

«А ведь с какой-то стороны он — это я сам», — подумал Нестор, но мысль не успокаивала.

Бенджамин отставил свою чашку в сторону, звякнув о край ложечкой — знакомый стеклянный звук воспользовался случаем.

«Дать ему кюкеля?» — подумал Нестор, но вспомнил, что есть еще топорик Родион на петельке под мышкой. Только годился ли он против маньяка?

— Выходи, есть дело, — сказал Нестор. И тот вышел, в черном длинном пальто, зябко сутулясь, руки в карманах. Ему было холодно, холодно ему было всегда, и тем, кто был рядом, тоже становилось холодно.

— Кровь отдельно, мозги отдельно. — Он уже тянулся вперед голодным ищущим взглядом.

— Меня