Имя Бога (готичный детектив) - Марк Вайс

Река?

Точно, она может помочь – если предположить, что на карте Прут. Нужно наложить старую карту на современнную и посмотреть что получится; правда, современную придется ваять самостоятельно, чтобы не напутать с масштабом. Ну ничего – даром, что ли, я убил лучшие годы своей жизни в учебных заведениях?

Когда уже стало казаться, что мои мозги вот-вот вскипят, я, наконец, смог сделать окончательный вывод: место, обозначенное стрелкой, находится здесь, в городке. В крайнем случае, совсем рядом с ним. А чтобы сказать наверняка, нужны очень точные приборы и самое главное – человек, который сможет ими воспользоваться.

Я сфотографировал старую карту и по электронке отправил Станчу, в стомиллионный раз пожелав здоровья тому, кто изобрел мобильный Интернет. Снимок был прикреплен к самому трогательному письму, которое я только смог сочинить. Подожду, решил я, пусть его любопытство замучает, а потом объясню все по телефону.

Буквально через пятнадцать минут начпресс позвонил сам.

– Марк, дорогой, где ты это откопал?

– У меня свои источники, Василь Петрович, и вы же знаете, что выдавать их – не принято, – отшутился я.

– Ладно, я тебя все равно запытаю, – добродушно загудел Станчу. – А она что, настоящая?

– Нет, конечно, ну, то есть, да – пацаны местные нарисовали, исследуют округу. Но я же тут в гостях, надо ж чем-то отблагодарить, а для вас это раз плюнуть, вы же все можете. Выручите, а? Они просят определить точные координаты места, обозначенного стрелкой. А река – это Прут.

– Вот делать мне больше нечего…- заворчал Станчу. – Ладно, сейчас передам в топографический.

– Я ваш должник, Василь Петрович, – проворковал я.

– А то как же! Да не забудь еще сообразить привет для ребят, которые будут с твоей картой возиться, – и он отключился.

Взглянув в мутное зеркало, прислоненное к переплету оконной рамы, я увидел, что уши и щеки у меня горят. Да и вообще, честно говоря, видок безумный. Хорошо хоть, не надо никому отчитываться, в чем дело.

И еще хорошо, что Алекс выручил меня с этим рецептом: я вспомнил свои чудовищные то ли видения, то ли галлюцинации и поморщился.

Неприятно чувствовать себя маньяком.

И тут, на мое счастье, тетя Дуся позвала обедать.

Радиоточка на кухне разливалась церковным многоголосьем, дядя Миша со степенным видом сидел во главе стола. Увидев меня, он тут же взялся за пробку графина.

– Михаил Гаврилович, мне еще работать, – запротестовал я.

– Ничего, поработаешь, я же работаю – и ничего! А что, говорят, ты к Наташке Бойке ходил?

– Ага.

– Ну не хочешь объяснять, зачем, я и не спрашиваю, только чтоб ты знал: у нее племянник – ворюга! Так что ты держись от него подальше. Он хоть и молодой, а пропал уже совсем! Говорят, что и наркоманит – и живет прямо там, с ней вместе, между прочим! Во втором полдоме, там, где бабка ихняя лежит.

– А что он ворует? – я не выдержал, улыбнулся: роль обличителя мало подходила дяде Мише.

– Все что под руку попадется! То счетчик открутит, то кабель смотает, то вот крышку люка канализационного снял. А вчера возле церкви Валя медичка рассказывала, как он к ней приходил – наркотики кончились, наверное. И принес шкатулку с драгоценностями. А там был старинный браслет на пряжке, с красными камнями. Настоящими, а не стекляшками какими-нибудь! Вот и думай, где он его мог взять?

…Узкое запястье, и на нем – массивный антикварный браслет со светлыми, почти розовыми, рубинами, в которых от каждого толчка поезда вспыхивают неожиданно темные, кровавые всполохи…теперь понятно, почему эта Наталья такая железная – прикрывает племянничка.

За воротами кто-то кричал – звал хозяина. Дядя Миша вышел.

– Вот я все тут поставлю, Марик, и вы с Михаилом Гавриловичем обязательно поужинайте. А если он у соседа застрянет, так ты сам покушай, хорошо? – хлопотала тетя Дуся. – Потому что я поздно вернусь, а не пойти не могу – обещала давным-давно, не знала же, что гости будут… Не очень-то хорошая я хозяйка, да? Плохо тебя принимаю…

– Да бог с вами, тетя Дуся…

– Да, плохо, – решительно сказала она. – Так что еще один грех на мне, а ведь понедельник только. Ну что делать? Такая жизнь. Будет суббота, исповедуемся, помолимся, и снова начнем. Так ведь? Если виноват, должен мучиться – а как же еще?

– Ну, не мучиться, – мне было неловко.

– Нет, так нельзя. Вот, например, которые говорят, чтобы стариков и больных усыплять – они что себе думают? Человек, он же должен по порядку умирать, правда? Наделал дел – лежи, болей, плачь, кричи, пока не раскаешься, пока не смиришься. А когда Бог решит, что хватит с тебя, тогда он тебя и заберет. Он решит! А не мы.

– То есть мы совсем ничего решать не должны?

– Нет, ничего. Только одно решать – делать или не делать. А если уж сделал – пожалуйста, получи!

– А если просто подумал?

– Ну, тут, я считаю, все от человека зависит. Одни, например, больше в бога верят, другие – меньше, третьи совсем коммунисты, а вот соседкина дочка вообще за турка вышла.

– Это плохо?

– Да нет, почему – просто у каждого своя вера. Соседка вот говорит, что туркам сколько хочешь можно плохое думать – по религии можно. А нам – вроде как нельзя. Но еще больше нельзя забывать свое место. Смириться надо: какие мы есть, такие и есть. Грешим, что поделаешь. Вот и бывает, что думаем плохое.

– А вот если подумать «чтоб ты пропал»? Или вслух сказать – смерти кому-то пожелать? А он возьмет и умрет…

– Ну и что? Ты тут при чем? Если он сам умер – так это его бог прибрал, если убил кто-то – тот и виноват, а твое дело маленькое – исповедуйся батюшке, он задаст пятьдесят поклонов, десять «Отче наш»; еще свечку поставь потолще – и забудешь к понедельнику. В общем, Марик, пойду я, хорошо? Не обижаешься?

Я едва смог помотать головой. Только понедельник, а на мне уже столько грехов: я сотворил себе кумира по образу и подобию тети Дусю, да еще и по самые уши завяз в болоте самой черной на свете зависти. А если бы старина Фрейд услышал то, что тетя Дуся говорила-вообще удавился бы, несчастный.

Цирк имени Залмоксиса

Вернувшись к себе, я прочел ответ Станчу. В письме были уже знакомые мне цифры:

46°36'33"

Да что ж такое, куда ни кинь – всюду клин, как говорит моя бабушка. Я раскашлялся от злости, а потом, с отвращением глотнув застывшего кофе, стал собираться: камера, фонарик, несколько листов бумаги, скотч. Что еще? Да ничего – диктофон, хоть и паршивенький, есть и в мобильном, ноут тащить – нет смысла. Веревки бы моток на всякий случай… мало ли что. Ладно, веревку куплю по дороге, а еще бутылку воды – тоже на всякий случай. И, значит, придется брать сумку. Так, вроде все. Нож, спички – то есть батарейки, – и физкультпривет юным следопытам.

Цирк – я поглядел на себя в мутное зеркало, – просто цирк.

Надо было дождаться темноты, и я, чтобы не терять времени, позвонил Алексу: утром, решив отдохнуть от теорий, навороченных вокруг раскопа в Рудь, я взялся читать про летаргию. И у меня созрел медицинский вопрос, ответить на который мог только профессионал.

Хорошо что Алекс был свободен: подкинул телефон «узких спецов», и замолвил им словечко за меня, так что через пятнадцать минут я уже разговаривал с местным светилом в области психиатрии.

– Конечно, могло быть и такое, – легко согласился он, – ее могло напугать и что-нибудь незначительное: выскочила собака неожиданно, и бах! – спровоцировала приступ.

– А вы могли бы в двух словах объяснить, какой механизм у этого «бах»?

– Парасимпатическая нервная система. Все дело в ней. В момент стресса именно она отвечает за то, чтобы человек мог успокоиться. Известны даже случаи – хотя, конечно, их не так много, – когда под действием гормонов, которые вырабатываются этой системой, человек умирает. То есть умирая от ужаса, он, грубо говоря, успокаивается навсегда.

– Но почему же все подряд не засыпают на каждом шагу? Стрессов-то, слава богу, хватает.

– Гены. Надо расспросить родственницу: если, допустим, у них в семье проблемы такого плана повторяются из поколения в поколение, то вот вам и объяснение. Хотя, конечно, опасность все-таки должна быть очень серьезная – если рассуждать в общем, – даже если наследственность оставляет желать. Но как я вам и сказал, теоретически можно предположить такую ситуацию: женщина уже находилась в состоянии стресса – неважно, какого рода,

– плюс генетическая предрасположенность, а фактор внезапности – та же собака – послужил спусковым крючком. Вы меня понимаете?

– Да, я все понял, Игорь Анатольевич, Понял, спасибо.

Из кухни донесся бодрый радиосигнал. Четыре. Нервы натянуты до предела, но еще слишком рано. Почитаю-ка что-нибудь завлекательное – да вот хоть про этого готичного Залмоксиса. Что он за птица такая: все про него так важно рассуждают, а я впервые услышал пять дней назад?