переКРЕСТок одиночества 2 - Руслан Алексеевич Михайлов

на десять прямоугольников. На каждом прямоугольнике синеет жирная печать, еще имеется чья-то витиеватая роспись и цифра 1.

Надо же… талонная система. И чего помимо стирки можно получить за один талон? Дополнительный обед? Это уж наверняка. А чего-нибудь еще дают? Осторожно оторвав талон, вручил Клаше и покинул душевую.

Войдя в комнату, рассмеялся в ответ на изумленный взгляд Шерифа, окруженного старушками. Скользнул к своей кровати, пояснил:

— Одежда в стирке.

— А я уж думал ты в карты решил сыграть на интерес. Мне уж рассказали тут дамы о здешних нравах.

Дамы рассмеялись, прикрывая морщинистыми ладошками рты.

— Не буду — пообещал я, натягивая джинсы — Такой вопрос — на талоны что тут получить можно?

— Ой много чего! Одни десерты чего стоят! И на целый талон на трех человек сладостей хватает — оживилась одна из старушек — Опять же заварка, мыло, вязаные вещи, алкоголь. Много чего!

— Ясно — кивнул я и, проделав уже знакомую манипуляцию, вложил в руку Шерифа пять серых талонов — Прошу.

— Это еще что?

— Да это радость бытия, шарман! — встряла вторая дама — Чистая радость! Ты готов тратиться на женщин?

— Конечно!

Набросив на плечи куртку, я подмигнул старику и, прихватив книгу с вложенной тетрадью и ручкой, покинул комнату. Не буду мешать им развлекаться. Нож на ремне взял с собой, перепоясав джинсы. Не забыл и верную отвертку, приткнув ее за ремнем. Здесь, конечно, мирно. Но все же…

Составленных столов в Холле прибавилось. И какой только разнокалиберной посуды на этих столах не было. Большей частью пластик и металл. Но встречалось и стекло. Вот только посуда все больше из тех, что в обычных домах на столы не ставят — тазики, к примеру. Обычные разноцветные и практически вечные пластиковые тазики исходили паром, заполненные доверху густым супом. Над столами поднимались облака пара — температура все же низкая, не зря народ у печи кучкуется. Греются. Глянув на потолок, вздохнул — опять работает только одна линия. Боятся дергать за рычаги и предпочитают жить в холоде.

Протолкавшись к печи, поискал знакомого старика, но не нашел. Обнаружил его у ворот, рядом с несколькими другими жителями. Тут было особенно холодно — ниже нуля. И люди стояли молчаливо у длинного тряпичного свертка. Сквозь ветхую ткань угадывались знакомые очертания.

— Что случилось?

— Федор преставился — вздохнула старушка, мелко крестясь — Схватился за грудь. Осел. Да так и помер.

— Федор?! Мы же только с…

— Ну да. Охотничек… подкосила его вылазка. Перенервничал видать. Ох… оно и понятно — ему почитай далеко за семьдесят было. Вспомнить бы фамилию его, да никак на ум не идет. Милай… ты не поможешь его на кладбище оттащить, а?

— Конечно — не задумываясь ответил я.

— Вот спасибо. Втроем с мужиками и справитесь. Идти-то недалече.

Кладбище было под боком. И не снаружи. Имелась неприметная узкая дверь в стене Холла, раньше явно бывшая природной трещиной, но позднее заделанная каменными блоками и снабженная жестяной створкой. Никакой надписи над дверью не имелось. Оно и понятно. К чему лишний раз напоминать людям в возрасте о том, что дверь ведущая к пункту последнего назначения находится прямо под боком. Кладбище бы подальше от жителей Бункера, но учитывая условия снаружи.

Там я еще не был. И, неся свою часть тяжелой ноши, шел туда даже с интересом. Хотя мысли невольно возвращались к Федору — отчего умер? Физическое перенапряжение? Или психическое? Испугался, подвел и подставил других охотников, чувство вины подкосило. А ведь мы его забыли, даже не проследили куда он пошел, когда покинул круг. Не ободрили парой слов, не хлопнули успокаивающе по плечу. Ничего мол такого, с кем не бывает, в следующий раз выйдет лучше… Мы не сделали этого и оставленный в тоскливом самобичевании человек довел себя до инфаркта…

Уф… надо встряхнуться. А то еще начну чувствовать невольную вину. Только этого мне и не хватало. Я тут новенький. Его почти не знал. Но у Федора должны были быть друзья способные его ободрить. Вот только всем было на все плевать. На все кроме свежего мяса, доставленного в Холл.

Кладбище представляло собой большую пещеру, наполненную ледяным холодом. И через несколько шагов стало ясно почему никто не попытался сделать пещеру частью Бункера. Все ее дно представляло собой хаотичное переплетение широких черных трещин, уходящих на неведомую глубину и достигающих в размере не меньше метра. Некоторые и того шире. Выглядело так, будто в незапамятные времена великан ударил по дну пещеры гигантским молотом. Но это я понял позднее, после похорон, потратив несколько минут на изучение местного кладбища с помощью чужого фонарика.

Похороны…

Не хотел бы я чтобы меня так похоронили.

Закутанное в саван тело Федора положили на край ближайшей ко входу трещины, старушка в платке прочитала коротенькую молитву. С ее губ срывались жидкие облачка пара. Лучи фонарей плясали на тряпичном свертке еще недавно бывшем человеком.

— Толкайте — тихо сказала старушка.

Легкий толчок… и лежащее на самом краю тело беззвучно кануло в черноту трещины. Исчезло. Спустя несколько секунд послышался легкий шлепок удара. Сколько же здесь метров?

Тогда-то, попросив фонарик, я повернулся и, пока остальные с опущенными головами стояли у трещины поглотившей очередного старика, прошелся до дверей кладбища. И насчитал два длинных извилистых уже посеревших ледовых языка присыпанных каменной крошкой. Да уж… тут не требовалось семи пядей во лбу, чтобы догадаться — это запечатанные льдом трещины, что уже до отказа заполнились трупами почивших жителей Бункера. Пока шли к еще не заполненной трещине, шагали прямо по братским могилам. Крутнувшись, посветил фонариком по сторонам, глянул на стены. Ничего. Ни единой таблички с именем или датой. Все братские могилы безымянные. И кто знает сколько там тесно прижатых друг к другу трупов в тряпичных саванах. Бункер уже стар…

И вот это нормальный конец? Получить местечко в ледяной безымянной братской могиле спустя сорок лет заключения и еще скольких-то лет бездумной и по сути бессмысленной жизни в Бункере? Ежась от холода, старушка прочтет торопливую поминальную молитву, тело сбросят в глубокую могилу и человека тут же забудут навсегда.

Я такого не хочу.

— Идешь, парень?

— Я сейчас — отозвался я и заметавшееся эхо многократно повторило мои слова.

Здесь надо разговаривать потише.

— Фонарик верну — уже тише добавил я.

— Хорошо. Не задерживайся здесь, парень. Не надо.

— Ага.

Когда тяжело шагающие старики ушли, я, подсвечивая себе фонариком, задумчиво прошелся по кладбище, изучив его размеры и поглядев в глубокие трещины. На одном