Гостеприимная Арктика - Вильялмур Стефанссон

Выйдя на палубу и поднявшись на мостик, я вдруг увидел остров почти перед самым носом судна. Для всех, кто знаком с местными условиями, это означало непосредственную опасность. На мой вопрос лотовой, которому было поручено производить промеры через каждые 15 минут, ответил, что глубина 16 м. Я знал, что это неправда, так как в заливе Гаррисона, находясь на подобной глубине, нельзя было бы видеть остров с мостика судна. Очевидно, матрос считал промеры излишними и лишь делал вид, что бросает лот. Поэтому я вызвал наверх капитана Бартлетта; но, прежде чем он успел взять пеленги, наш океанограф Меррей прибежал, сильно взволнованный, и сказал, что судно уже на мели.

Когда судно идет под парами, хотя бы со скоростью не более 6 миль в час, то при посадке на мель обычно чувствуется некоторый толчок. Но в данном случае мы находились недалеко от устья реки Колвилль, где дно состоит из мягкого ила и настолько полого, что на протяжении мили его глубина изменяется менее чем на полметра. Поэтому киль начал врезываться в ил так постепенно и плавно, что, когда «Карлук» остановился, никто, кроме Меррея, не заметил этого. Меррей находился тогда возле кормы, забрасывая драгу, чтобы добыть представителей морской флоры и фауны; увидев, что трос драги дал слабину, он пошел на корму: оказалось, что вода выходила из-под винта мутной от ила и что судно остановилось.

Выше уже упоминалось, что в здешних водах прилив почти незаметен. В течение суток уровень воды меняется лишь на 15–20 см. Но иногда наблюдается так называемый «штормовой прилив». По-видимому, когда в районе Берингова пролива поднимается сильный югозападный или западный ветер, то, вероятно, вследствие изменений барометрического давления, возникает приливная волна, которая движется на восток и доходит до устья р. Колвилль или до о. Гершеля в качестве предвестника шторма, примерно за 8–12 часов до его начала. Этот подъем воды иногда достигает 1,5 м даже при умеренном ветре составляет около 0,5 м[6]. И вот, к счастью для нас, подобный «штормовой прилив» надвинулся с юго-запада, и через несколько часов уровень воды поднялся настолько, что «Карлук» всплыл с мели. Мы взяли курс в открытое море, причем на этот раз шли самым тихим ходом и забрасывали лот через каждые 5 минут.

К востоку от устья р. Колвилль мы снова оказались среди большого скопления льдов, медленно надвигавшихся с моря; они постепенно смыкались, становясь непроходимыми для нашего судна.

Нам предстояло решить, что делать дальше. Если бы следовать теории, которой обычно придерживаются в северной Атлантике, то мы должны были бы взять курс в море, так как, согласно этой теории, чем дальше от суши находится корабль, тем больше у него шансов оказаться среди разреженных льдов, между которыми возможно плавание; поэтому в Атлантике во время плавания среди льдов принято идти на расстоянии не менее 20 миль от берега. Однако опытные капитаны судов, плавающих по морю Бофора, у северного побережья Аляски, утверждают, что «атлантическая теория» здесь не применима, так как в здешних водах условия совершенно иные: в Атлантике кораблю, затертому льдами, часто удается освободиться, потому что во многих местах существуют течения, уносящие льды к югу, в открытое море, где льдины расходятся; но в море Бофора судно, застрявшее во льдах и движущееся с ними, дрейфует не на юг, а на север, т.е. в область сплошного льда, откуда оно уже никогда не сможет освободиться. По словам этих капитанов, моряки, впервые плававшие в здешних водах после Атлантики и пытавшиеся применить здесь «атлантический метод», погубили во льдах много судов (например, одна американская китобойная флотилия потеряла в море Бофора свыше полусотни кораблей), пока, наконец, не было усвоено местное правило — всегда держаться между сушей и льдами. Некоторые суда, соблюдавшие это правило, тоже погибли; но подобные случаи происходили гораздо реже. Кроме того, когда погибали суда, державшиеся далеко от берега, командам было очень трудно спастись на лодках или на санях, и весь груз оказывался безнадежно потерянным, тогда как в противоположном случае, если судно погибло, будучи прижато льдами к берегу, или же, раздавленное ими, тонуло в прибрежных водах, команда не подвергалась серьезной опасности. В отдельных случаях удавалось спасти даже весь груз или, во всяком случае, более ценную его часть. Эти факты были настолько общеизвестны, что если китобойное судно погибало возле берега, причем ценный груз не был спасен, молва утверждала, будто потерпевшие предпочли не утруждать себя его спасением, так как рассчитывали на высокое страховое вознаграждение.

Таковы были доводы местных моряков. Но в ответ можно было бы возразить, что для судов, преследующих коммерческие цели, уместен осторожный образ действий, исследователи же должны действовать смелее, так как их главная задача заключается не в спасении грузов и не в получении страховых сумм. Кроме того, те пятьдесят судов, которые потеряла китобойная флотилия, может быть, освободились бы через месяц или через год и были бы спасены, если бы их команды не оробели и не поторопились их покинуть. Мы решили, во всяком случае, не покидать наш «Карлук», если он будет затерт льдами.

Обсудив все обстоятельства, Бартлетт и я сначала выбрали более осторожный вариант и, держась у берега, вели корабль вдоль кромки льдов, пока они не преградили нам окончательно путь на восток. Это произошло возле о. Кросс, где начинается прерывистая цепь рифов, отстоящая на 15 миль к северу от побережья Аляски и отделенная от него извилистыми каналами, по которым, имея хорошую карту и опытного лоцмана, могли бы пройти даже суда, сидящие глубже, чем «Кар-лук». Если бы мы послали вперед шлюпку, чтобы производить с нее промеры лотом, то «Карлук» без риска прошел бы за ней по каналам на 30–40 миль к востоку, а затем снова вышел бы в море. Но, конечно, могло случиться, что северо-западные ветры, пригнавшие лед к побережью, продержались бы до наступления морозов и что, войдя в каналы, нам пришлось бы остаться там до следующего лета.

После того как мы несколько часов простояли у острова Кросс, обсуждая оба метода плавания во льдах, — «смелый» атлантический и «осторожный» местный, я, наконец, остановился на первом. Мы снялись с якоря и повернули на север, удаляясь от суши. «Карлук» расталкивал и разламывал льдины, пробивая себе путь.

Все одобряли принятое решение, так как считали, что риск — благородное дело. Один лишь Хэдлей сказал: «Возможно, что так будет лучше, но я в этом сомневаюсь».

Неумолимая действительность доказала, что это решение было самой серьезной моей ошибкой за всю экспедицию.