Властелин замка - Виктория Холт

Я удивленно ответила:

— Да, конечно, пожалуйста.

Я подозревала, что все они говорили обо мне, интересуясь моей дальнейшей судьбой. Я оглядела комнату. Наверное, мне больше никогда не придется здесь спать. С грустью я думала о том, что придется покинуть замок, что я никогда не узнаю этих людей, которые так занимали мое воображение. Мне хотелось больше узнать о Женевьеве, постараться понять ее. Хотелось узнать, как воспримет Филипп де ла Талль возвращение его кузена. Хотелось знать, в какой степени Нуну ответственна за своенравность воспитанницы, а также что привело мадемуазель Дюбуа в замок. И, конечно, еще были Бастиды. Я мечтала сидеть в той уютной комнате и беседовать о винограде и замке. Но самым заветным желанием было познакомиться с графом — не просто увидеть его однажды, чтобы получить отказ, но больше узнать о человеке, который по мнению окружающих был повинен в смерти своей жены, даже если не своей рукой дал ей яд.

Принесли завтрак, но есть мне не хотелось. Однако никто из них не должен был понять, что я от испуга не могла есть, поэтому я, как обычно, выпила две чашки кофе и съела горячий рогалик. Затем я отправилась в галерею.

Работать было нелегко. Я уже подготовила свое заключение, которое, как оказал Филипп де ла Талль, передадут графу по его возвращении. Когда я передала ему бумагу, он улыбнулся и заметил, что выглядела она вполне профессионально. Я была уверена: он питал надежду, что граф оценит ее по достоинству, отчасти потому, что взял на себя смелость позволить мне остаться, отчасти из-за присущей ему доброты — он хотел, чтобы я получила работу, ибо в разговоре с ним я невольно выдала, как я в ней нуждалась. Насколько я поняла, этот человек старался помочь ближнему, если, конечно, это не доставляло ему особых неудобств.

Я представила себе, как граф получает составленное мной заключение, как ему сообщают, что вместо мужчины приехала женщина. Но, по правде говоря, картина была весьма туманной: перед моими глазами стоял только высокомерный человек в белом парике и короне, напоминающий портрет Людовика XIV или XV. Король... Властелин Замка.

В своей записной книжке я постаралась отметить все дефекты, которые обнаружила, работая над картинами. Если он позволит мне остаться, говорила я себе, я буду так поглощена работой, что, убей он хоть двадцать жен, мне будет все равно.

В галерее была одна картина, которая привлекла мое особое внимание. Это был портрет женщины в костюме восемнадцатого века — середины или, может быть, чуть более позднего периода. Он интересовал меня не только из-за мастерства художника — в галерее были картины лучшей работы — но потому, что, хотя картина была более поздней, чем большинство из коллекции, сохранилась она гораздо хуже. Лак слишком потемнел, а вся поверхность была испещрена крапинками, словно сыпью.

Я как раз внимательно рассматривала картину, когда позади меня послышались шаги. Я обернулась и увидела, что в галерею вошел незнакомый мужчина и теперь стоял и смотрел на меня. Я почувствовала, как сердце мое заколотилось и ноги задрожали. Я сразу поняла, что встретилась наконец лицом к лицу с графом де ла Таллем.

— Насколько я понимаю, вы — мадемуазель Лоусон, — сказал он. Даже голос его был необычным — глубоким и холодным.

— А вы — граф де ла Талль?

Он поклонился, но не подошел ко мне, рассматривая меня из другого конца галереи и его манера держаться была под стать его голосу. Я отметила, что он высок и на редкость худощав. В его облике было определенное сходство с Филиппом, но полностью отсутствовала присущая Филиппу мягкость. Он был более темноволосым, чем его кузен; высокие скулы на узком лице придавали ему почти сатанинское выражение. Глаза его были очень темными — иногда они казались почти черными, — как я убедилась позднее, это зависело от его настроения. Веки тяжелые, орлиный нос придавал лицу выражение высокомерия, подвижный рот отражал все движение души. Но в тот момент я видела перед собой лишь высокомерного Властелина Замка, от которого зависела вся моя судьба.

Одет он был в черный костюм для верховой езды с бархатным воротником, белый шейный платок оттенял бледное, почти жестокое лицо.

— Мой кузен сообщил мне о вашем приезде, — он соизволил направиться ко мне и шел так, как мог бы идти король через зеркальный зал.

Самообладание мгновенно вернулось ко мне и я снова была во всеоружии, что было моей обычной реакцией на надменность окружающих.

— Я рада, что вы вернулись, господин граф, — сказала я, — потому что вот уже несколько дней жду решения — пожелаете ли вы, чтобы я осталась и выполнила работу.

— Должно быть, для вас было очень утомительно находиться в неизвестности — теряете вы свое время или нет.

— Я нашла галерею очень интересной, уверяю вас, и это вовсе не было пустой тратой времени.

— Жаль, — сказал он, — что вы не сообщили нам о смерти вашего отца. Это избавило бы вас от многих хлопот.

Итак, я должна уехать. Я пришла в ярость, чувствуя всю глубину своего унижения. Снова в Лондон... Придется искать жилье. И на что я буду жить, пока не найду работу? Грядущие годы промелькнули передо мной, и я увидела себя все более и более похожей на мадемуазель Дюбуа. Какая ерунда! Как будто со мной это может произойти! Я могу поехать к кузине Джейн. Нет, никогда, никогда!

В тот момент я ненавидела его, потому что думала, что он прочел мысли, промелькнувшие в моей голове. Он, должно быть, понимает, что лишь полное отчаяние могло заставить такую независимую женщину, как я, приехать без приглашения, и развлекается, мучая меня. Как, должно быть, она его ненавидела, эта несчастная жена! Может быть, она покончила с собой, чтобы избавиться от него. Меня бы, по крайней мере, это не удивило.

— Вот уж не думала, что во Франции придерживаются столь старомодных взглядов, — сказала я не без сарказма. — Дома я выполняла эту работу вместе с отцом и, представьте, никто не возражал против того, что я женщина. Но поскольку у вас здесь иные представления, мне больше нечего сказать.

— Я с вами не согласен. Еще очень многое нужно сказать.

— В таком случае, — сказала я, поднимая глаза и глядя ему прямо в лицо, — может быть, вы начнете беседу?

— Мадемуазель Лоусон, вам ведь хотелось бы реставрировать эти картины, не так ли?

— Реставрация живописных полотен — моя профессия, и чем больше они в этом нуждаются, тем интереснее работа.

— И вы находите, что моим картинам требуется реставрация?

— Вам ли не знать, что некоторые из них просто в плачевном состоянии. Я изучала вот эту картину, когда вы вошли. Что с ней делали, чтобы привести ее в такой вид?