Властелин замка - Виктория Холт

— У вас большая семья и все заняты виноградарством? Она кивнула.

— Это семейная традиция. Когда подрастут Ив и Марго, они тоже будут заниматься этим.

— Как это должно быть приятно, и вся семья живет вместе в этом прекрасном доме! Пожалуйста, расскажите мне о них.

— Мой сын Арман — отец детей. Жан-Пьер самый старший из них, ему двадцать восемь лет, скоро двадцать девять. Он сейчас у нас главный. Еще есть Габриэль — ей девятнадцать, как видите, разница между ними в десять лет. Я думала, что Жан-Пьер будет единственным ребенком, а потом родилась Габриэль. Потом опять большой перерыв, а затем появился Ив и чуть позже Марго. У них разница в один год. Слишком мало, да и мать была уже не молода.

— Она...?

Она кивнула. Это были тяжелые времена. Арман и Жак, один из рабочих, были на подводе, когда лошади понесли. Оба они сильно пострадали. Жена Армана, бедняжка, думала, что он умрет и не вынесла этого.

Она заболела и умерла, оставив Марго... ей было только десять дней.

— Как это-печально.

— Трудные времена проходят, мадемуазель. Это случилось восемь лет назад. Сын мой выздоровел и может работать, внук — хороший мальчик, он сейчас действительно глава семьи. Он стал мужчиной, когда нужно было взять на себя ответственность. Что поделать, жизнь такова, — она улыбнулась мне. — Пожалуй, я слишком много говорю о Бастидах. Вы, наверное, уже устали.

— Нет, что вы, все это очень интересно.

— Но ваша работа, должно быть, гораздо интереснее. Как вам понравился замок?

— Я там совсем недавно.

— Вам предстоит увлекательная работа?

— Я еще не знаю, буду ли я ее выполнять. Все зависит от...

— От господина графа, естественно. — Она посмотрела на меня и покачала головой. — Это человек тяжелого нрава.

— Он непредсказуем?

Она пожала плечами.

— Он ожидал, что приедет мужчина. Мы все так считали. Слуги говорили, что приедет англичанин. В Гейяре быстро распространяются слухи. По крайней мере, мы не умеем держать язык за зубами. Мой сын говорит, что я слишком много болтаю. Он, бедняга, не отличается разговорчивостью. Смерть жены изменила его, мадемуазель, это очень печально.

Она прислушалась, и я тоже услышала топот конских копыт. На ее лице появилась гордая улыбка, и оно неуловимо изменилось. — Это, — сказала она, — Жан-Пьер.

Через несколько минут он появился в дверях. Среднего роста, светло-каштановые волосы — видимо, выгоревшие на солнце; когда он улыбался, темные его глаза превращались в щелочки, загорелое лицо имело оттенок темной меди. Было видно, что это человек необыкновенной жизненной силы.

— Жан-Пьер! — сказала женщина. — Это мадемуазель из замка.

Он подошел ко мне, улыбаясь так, будто, как и остальные члены семьи, он был счастлив видеть меня и церемонно поклонился.

— Добро пожаловать в Гейяр, мадемуазель. Очень любезно с вашей стороны навестить нас.

— Это вышло случайно. Ваш младший брат и сестра увидели меня, когда я проходила мимо и пригласили зайти.

— Вот и отлично! Я надеюсь, что это не последний визит. — Он подтянул стул и сел. — Как вам понравился замок?

— Это великолепный образец архитектуры пятнадцатого века. У меня пока еще не было возможности изучить его, но я считаю, что он похож на замки Ланже и Лош.

Он засмеялся.

— Клянусь богом, мадемуазель. Вы знаете о сокровищах нашей страны больше, чем мы, ее жители.

— Вы заблуждаетесь, но чем больше узнаешь, тем больше понимаешь, как много предстоит еще узнать. Для меня это — картины и памятники архитектуры, для вас... виноградная лоза.

Жан-Пьер засмеялся. Смех его был непринужденным и потому приятным. — Невозможно сравнивать: Духовное и материальное!

— Как это должно быть интересно — я уже говорила об этом мадам Бастид — сажать лозу, выращивать виноград, ухаживать за ним, а потом превращать его в вино.

— Это рискованное дело, — сказал Жан-Пьер.

— Как и любое другое.

— Вы даже не представляете, мадемуазель, какие страдания выпадают на нашу долю. Не померзнут ли побеги? Не будут ли ягоды слишком кислыми из-за холодного лета? Каждый день приходится проверять лозу на плесень, на черную гниль, на различных насекомых, которые грозят испортить урожай винограда. Мы спокойны только тогда, когда урожай собран — и нужно видеть, как мы тогда радуемся.

— Надеюсь, что увижу.

Он удивился. — Вы уже начали работу в замке, мадемуазель?

— Еще нет. Меня еще не приняли. Мне придется подождать...

— Решения господина графа, — вставила мадам Бастид.

— Это естественно, — сказала я, движимая необъяснимым желанием защитить его. — Ведь могут сказать, что я явилась под фальшивым предлогом. Ждали моего отца, а я не сказала им, что он умер и что я продолжаю выполнять его заказы. Все зависит от господина графа.

— У нас всегда все зависит от господина графа, — покорно согласилась мадам Бастид.

— Что, — добавил Жан-Пьер со своей лучезарной улыбкой, — мадемуазель сочтет естественным, потому что замок принадлежит ему, как и картины, над которыми она собирается работать, и виноградники... в некотором смысле мы все принадлежим ему.

— Ты так говоришь, будто мы живем в дореволюционное время, — проворчала мадам Бастид.

Жан-Пьер смотрел на меня.

— Здесь, мадемуазель, с тех пор немногое изменилось. Замок служит защитой городу и его окрестностям так же, как и на протяжении веков. Он сохранил свой древний дух, и мы, чьи предки зависели от щедрот его владельцев, продолжаем надеяться на них. В Гейяр мало что изменилось. Так считает господин граф де ла Талль, и так оно и есть.

— У меня такое чувство, что его не очень-то любят те, кто от него зависит.

— Наверное, только те, кому нравится быть зависимым, любят своих патронов. Независимые всегда поднимают бунт.

Я была немного заинтригована этой беседой. В этой семье отношение к графу было совершенно определенное, но мне все больше и больше хотелось узнать все, что возможно о человеке, от которого зависела и моя судьба. Поэтому я сказала:

— Ну, меня пока все терпят — в ожидании его возвращения.

— Месье Филипп не осмелился бы принять решение, из боязни оскорбить графа, — сказал Жан-Пьер.

— Он так боится своего кузена?

— Он просто трепещет перед ним. Если граф не женится, Филипп будет наследником, потому что де ла Талли следуют давней традиции французских королей и Салические законы, которым следовали Валуа и Бурбоны, имеют такую же силу и для них. Но как и все остальное, это во власти графа. До тех пор, пока наследование идет по мужской линии, он может заменить своего кузена на любого другого родственника. Иногда мне кажется, Гейяр можно принять за Версаль времен Людовика XIV.