Эльфийская погибель (СИ) - Рау Александра

Как это было и в начале его речи, после неё я вновь поймал себя на том, что внимательно рассматриваю замок за спиной короля. Я внимательно следил за движением скрипучих доспехов и шуршащих платьев в открытых дверях и не зашторенных окнах, но так и не увидел ни одного смоляного локона. Островитяне, особенно многочисленные в окрестностях дворца, расхаживали в местной броне и символике, словно принц подарил своих подданных для службы короне. Это вызывало ощутимое беспокойство.

Когда от солнца на горизонте остался лишь красно-оранжевый отблеск, а половина неба погрузилась во тьму, к площади в ожидании зрелища стянулся весь город. Огромный костер был готов к празднеству; языки его пламени едва не доставали до небосвода, в и без того теплый осенний вечер обдавая жаром несколько первых рядов зевак.

Когда толпу сотрясла новая волна свиста, я понял, что герои вечера появились в поле зрения, и обернулся к холму. Как и сказал король, это были 12 мужчин. Шестерым из них на плечи надели оленьи шкуры, а к головам прицепили рога, и от увиденного я невольно содрогнулся. К счастью, по шкурам было видно, что они повидали множество подобных танцев; около тридцати лет назад был официально подписан запрет для Греи на охоту на оленей. Хоть негласный запрет существовал и раньше, переговоры проходили долго и мучительно. В итоге Маэрэльд пришлось отдать людям часть Аррума под вырубку и земледелие, но это было малой ценой за то, чтобы более не терпеть истребление священных животных.

Следом вышли мужчины в костюмах шута и музыканта, один — переодетый в девушку с преувеличенно румяными щеками и накрашенными губами, еще двое в костюмах лучников, и последний — в королевских доспехах. Добравшись до самой высокой точки перед спуском к толпе, всадник театрально наклонился, снял шлем и выпрямился.

— Это же принц! — послышалось в толпе.

— Принц Хант!

— Принц из Куориана!

Я неосознанно стиснул зубы. Не слишком ли много почестей для чужеземца? Бронзовая кожа принца светилась на солнце, так же, как и лоснящиеся черные волосы, которые он без конца поправлял свободной от шлема рукой. Он одарил зрителей самодовольной улыбкой, и девушки в ближайших к нему рядах восторженно вздохнули, чем, несомненно, ещё больше потешили его раздутое эго. Получив необходимую долю восхищений, принц вернул шлем туда, где ему и место, и я облегченно выдохнул, обрадовавшись возможности быть избавленным от его лица ещё на какое-то время.

Пока все действующие лица ритуала спускались к костру, зрители отошли на несколько шагов, освобождая место под импровизированную сцену. Суть ритуала проста: это — театральное представление, имитирующее охоту на оленей. Музыкант, что логично, создавал музыкальное сопровождение, потому, чтобы не испортить представление некачественным исполнением, его роль всегда отводилась лучшему королевскому барду. И это действительно было великолепно. По ходу того, как охотники приближались, а противостояние набирало обороты, музыка усиливалась, становилась более резкой и хлёсткой, словно струны рвались под каждым движением пальцев, резонируя с пустым каменным залом, а не отправляя звуки в открытый воздух на заполненной площади. Шут, в свою очередь, комментировал все происходящее на «сцене» в своей особенной манере — не слишком вульгарной, но не без доли юмора, чтобы королевская семья могла не скрывать неловкие смешки, пока толпа гогочет до изнеможения. Дева же, стараясь не слишком перетягивать внимание на себя, ходила вдоль зрителей с большой корзиной в руках, принимая дары от имени Матери Природы. Подношения были самыми разными: фрукты, овощи, сухоцветы, пироги, мясо. Кто-то их глубины толпы непочтительно бросал в корзину камни и прочие твердые предметы, иногда попадая в голову исполнителю роли. Лично я бросил в корзину несколько монет из искреннего сочувствия к мужчине, бывшему явно не в восторге от своего театрального дебюта.

Принц Куориана, одержав победу над оленями, поставил их на колени, “отрубил” им рога и поднял трофей в воздух, сообщая о своем триумфе. Триумфе человека над природой. Его жест вызвал во мне новую волну отвращения, но от смакования этого чувства меня отвлекло легкое касание в районе пояса. На мгновение я подумал, что какой-нибудь предприимчивый малец решил обокрасть эльфа-неумёху, срезав с пояса мешок с монетами, но, опустив глаза, я обнаружил, что мешок находился там, куда я его и повесил, и из него торчало что-то белое. Свернутый кусок бумаги. Он был оторван от большого листа наспех, что видно по неровному краю, а чернила растеклись, делая посланием сложным для прочтения. Учитывая, что мои уроки по людской письменности начались лишь недавно, прочесть записку было ещё сложнее.

«В…е…им… в ба. е».

От напряжения я по привычке сдвинул брови. Каким образом я должен был понять это? Что это вообще могло значить? Я знал слишком мало букв, чтобы даже попытаться это прочесть. Я не имел представления даже о том, как писалось моё собственное имя.

— Благодарю вас, благородный народ Греи, за участие в празднике осеннего равноденствия! — произнес король в полнейшей тишине, и я заметил, что, отвлекшись, пропустил момент самого Танца, когда всадник вовлекает других артистов и желающих подданных в ритуальный танец. — И так как этот праздник восхваляет Природу и её женское начало, я хочу, чтобы вас также поздравила и прекрасная часть моей семьи.

Эвеард сделал три шага назад, а из-за его спины возникли три статных фигуры. Его жена, королева Ровена, шла посередине; её оливковая кожа и миндалевидные глаза выдавали южные корни, а темные волосы тугой косой лежали на левом плече. Слева от неё гордо вышагивала высокая девушка — вероятно, одного роста с королем, хоть я и не имел возможности сравнить, — и её пшеничные волосы в свете костра словно служили ещё одним источником света. Лисица же, стоящая по правую руку от матери, была напряжена; грудь её часто вздымалась, словно она вбежала к своей позиции за секунду до выхода к народу.

Записка.

«Встретимся вбашне».

Я, до того держащий записку в руках, торопливо засунул её туда, куда её пыталась спрятать Ариадна. Сердце на мгновение сжалось; она хотела меня видеть. Я приходил к ней по первому зову, но никогда не решался спросить, так ли сильно она ждет нашей встречи, как я, или вежливость не позволяла ей нарушить данное обещание. В ее полномочиях было не просто отказать мне; она могла приказать никогда не поднимать на нее взгляда, и я бы беспрекословно повиновался. И все же она продолжала зажигать огонь в башне Восхода, а я продолжал откликаться на зов, на время отметая тревожные мысли.

Сейчас же принцесса нарочно не смотрела в мою сторону, не желая встретиться глазами. Корсет ее платья выглядел таким тугим, что на мгновение у меня сочувственно заныли рёбра. Прямая юбка с небольшим шлейфом удачно оттеняли её мягкую фигуру, а треугольный вырез на груди соблазнительно оголял острые ключицы. Темно-зеленый цвет платья, подобный цвету хвои в разгар зимы, в темноте сливался с распущенными волосами, мелькая лишь, когда движимые ветром языки пламени освещали ее лицо.

— Мы желаем, чтобы ваши запасы пережили зиму. Говорят, она будет морозной, — нарушила тишину королева. Её бархатистый голос прокатился по толпе, окутывая материнским теплом, как одеялом.

— Желаем, чтобы весна наступила как можно скорее, — продолжила Минерва, и её голос оказался самым высоким и колким среди всех. Я бы назвал его холодным, в противовес королеве, хотя лицо её озаряла невинная улыбка, не позволяющая усомниться в искренности слов.

— А лето принесло свои плоды, — лениво закончила Ариадна. Я сдавлено усмехнулся, не в силах наблюдать её скучающее выражение лица; оно должно бы было оскорбить меня, но её упорное безразличие лишь позабавило.

Толпа не обратила внимания на выходку принцессы и довольно зааплодировала, благодаря правителей за праздник. Принц Куориана, стоявший всё это время у костра с шлемом в руке, поклонился королю, вновь вышедшему вперед. Ариадна сопровождала отца; он подхватил ее под руку, утягивая за собой и показательно игнорируя скромные попытки сопротивляться.