Грибник - Михаил Васильев

Откуда-то издалека слышались звуки настраиваемых инструментов, голос распевающейся примадонны. Донесся еще один голос, недовольный, усиленный микрофоном. Из репетиционного зала, рядом с которым оказался Артур — топот и крики, будто там дрессировали лошадей.

"Скользите! Скользите, когда делаете диагональ, — услышал Артур. — Спину держать. Держать!"

Навстречу по коридору шел танцовщик, один из ведущих в театре, Фролов. Человек, напоминавший Щелкунчика, плебейской внешности, с квадратной челюстью, с густыми вьющимися, чуть седоватыми уже волосами. Будто в шапке непонятного фасона.

"Народный головной убор. Непонятно какого народа. Будет забавно, если он получит в "Соборе" роль Фролло. Фролов танцует Фролло. — Кажется, Артур тоже включился в размышления о том, кому какие роли достанутся в новом спектакле. — Может даже, заставят его выбривать лысину. Фролло ведь лысый был. Но на роль Квазимодо он бы тоже сгодился.

Подчеркнуто свысока посмотрев на Артура, тот прошел мимо. Артур собирался спросить, где сейчас люди из его труппы, но так и не решился.

По коридору быстро шел еще кто-то. Явно тоже танцовщик, судя по тому, как он выворачивал на ходу ступни ног. С бакенбардами, густыми и длинными, почти, как у Пушкина. Впрочем, на Пушкина он все равно не был похож. Был красавцем особо театрального, артистического облика. С вьющимися, антрацитово-черными, может быть, завитыми волосами. С продуманно отпущенной щетиной. Очень высокий и широкоплечий, но — Артур обратил внимание — широкоплечий не как какой-нибудь рабочий крепкий мужик, а как-то искусственно, декоративно. Артур пока еще не знал, кто это такой.

— Скажите, — осмелился остановить его Артур, — а где здесь раздевалка танцовщиков?

— Какая раздевалка? — отозвался тот, глядя сверху вниз. Видимо, это было местной традицией. — Гримерная? Вот она, — Указал на дверь рядом, и сам первый вошел туда.

Гримерная была чем-то похожа на коммуналку, длинная комната со старой, по-казенному потертой мебелью, дизайна семидесятых годов и рядом старинных трюмо, с приемниками-"радиоточками" возле каждого.

Здесь копошились мужики, пахло мужским потом. Что-то было в них необычно, не то… Потом Артур заметил, что все они густо и нелепо накрашены.

"Театральный грим", — понял он.

— Входи. Чего там застрял? — послышался чей-то голос.

— Это из библиотеки. Новый библиотекарь в театре завелся.

— Давай заходи в наш вертеп, — сказал кто-то, совсем не похожий на танцовщика, грузный и лысый. — Жмись поближе. — Закатил дочерна подведенные глаза.

— Может, к нам в подруги пришел записываться? Давай определяйся, — тоненько произнес другой, умывавшийся у раковины в дальнем конце. — Хватит балансировать.

— Здесь тебя только плохому научат. Нюхнешь дорожку?

"Козлы!" — подумал Артур, поспешно выходя. Вслед заржали, уже настоящими мужскими голосами.

Еще раз проходя мимо репетиционного зала, услышал, что внутри опять скандалят. Артур не в первый раз слышал это, все репетиции проходили таким образом. Создавалось впечатление, будто то, что называется репетицией — это скандал и есть.

— Каждый день здесь такое, — доносилось оттуда. — Каждый сраный божий день…

Артур уже видел этот зал, заглядывал в него. Помещение старинного облика с колоннами и полукруглыми деревянными балкончиками-ложами, как будто беспорядочно, несимметрично торчащими на одной стене.

Сейчас, поднявшись по лестнице, он как раз очутился напротив входа в одну из таких маленьких лож. Решившись, вошел туда.

Сверху были видны танцовщицы кордебалета в разноцветных трико, хореограф и сам худрук Великолуцкий. Тот сидел на стуле у стены, как будто весь погруженный в себя. С полузакрытыми веками, с продуманно брошенной на лоб, наверняка, специально отпущенной прядью волос.

Хореограф сновал среди танцовщиц, похожий на переодетого в дорогой костюм алкоголика. Сморщенными, как пустой кошелек, щеками, вислым носом, темным; не загорелым, а каким-то бурым лицом.

— Апломб! Апломб! — перекрикивал музыку хореограф. — Делайте апломб. Арабеск. Третий арабеск. Балансе! Вы что, русский язык забыли?

Не поднимая головы, Великолуцкий что-то заговорил, совсем тихо. Хореограф, близко наклонившись, слушал его с выражением преувеличенного внимания. Потом, резко выпрямившись, крикнул: Гротесковее! Готичнее! Жутче. Жутчее! И не ломайте линию, еще раз повторяю…

— Стоп! — внезапно рявкнул Великолуцкий. — Все остановились, смешавшись. — Почему на репетиции посторонний?! Вы что там делаете? — громко крикнул он. — Вы, вы!.. Там, наверху.

Артур, наконец-то, понял, что это, оказывается, относится к нему.

— Я не посторонний. Я из библиотеки, книги принес. Гюго. Вы же сами велели, Абрам Кузьмич!

— И что, вы собираетесь кидать их сверху? Засыпать нас этим вашим Гюго? Быстро спускайтесь и оставьте все здесь. — Главный режиссер величественно вытянул руку. — И избавьте меня от этой прозы, от всего земного!

Артур осознал, что ему указывают на дверь. На выход из ложи. Внизу, складывая штабель из Гюго у двери, он успел увидеть, как Великолуцкий встал и замер, странно скрючив руки, будто изображал гусака. Оказывается, ждал, пока на него наденут пальто.

Удивительно, но возникла непонятная самому Артуру гордость — с ним, пусть таким образом, но общался сам великий Великолуцкий.

В библиотеке Октябрины не было. Артур опять взялся за журнал.

Вы ведь спортсменка. Дзюдо. Альпинизм. Среди балетных это редкость.

КМС по альпинизму. Только не говорите "скалолазка моя". Мне эти слова так надоели. А я еще в детстве любила всюду лазить, прыгать.

А не страшно наверху?

Люблю побояться. Мне это нравится. Хотя теперь придется оставить горы на пару лет. Потерпеть. Вы ведь знаете о том, что со мной случилось несколько лет назад.

Конечно. Все об этом знают. О трагедии в 2007 году. У вас ведь была страшная травма, перелом ноги. Как состоялось ваше возвращение в театральную жизнь?

Это случилось во время генеральной репетиции "Парижского веселья". Я должна была танцевать Продавщицу перчаток и вот — так и не сумела выйти в этом спектакле. Очень жаль, я ощущала, что так хорошо готова к роли. Мир театра жесток, здесь у всех жесткие локти. У нас не испытывают жалости к павшему. И меня после травмы хотели отодвинуть в сторону. Пытались. Но я совсем не Золушка и не собираюсь никому ничего уступать. Хоть театральные интриги не люблю. В этом я не похожа на других. Вообще, в Среднем нездоровая атмосфера, здесь правят бал злоба, зависть, высокомерие и конкуренция. Даже иностранные артисты сразу замечают это. Появляются в театре, чтобы поработать несколько дней и ужасаются тому, что здесь творится. Коллектив индивидуалистов.

"Неужели здесь такое?" — пока Артур еще ничего не замечал.

…Не стало никакой дисциплины. Капризы актеров, считающих себя ведущими, превосходят все мыслимое, все пределы. Раньше никто не мог и подумать, а не то, что позволить швыряться пепельницами в кабинете режиссера.

Как, в кабинете Великолуцкого?

Ну, что вы!.. Абрам Кузьмич такого никому не позволит. Он просто не впустит к себе кого попало. В театре еще много режиссеров, и это не такие выдающиеся личности, как наш художественный руководитель. Было бы еще хуже, если бы не он. Просто страшно представить, как могло бы быть. Посмотрите, что делается в Москве, в Большом театре. Просто "Ласковый май"! Они идут чесами, выезжая на Запад. Одновременно действуют по полдесятка групп, танцуют там все кто угодно. Чуть ли не администраторы и уборщицы. Мы еще так низко не пали, но все плохо, очень плохо…

"Наверное, пепельницей это тот, с бакенбардами", — почему-то подумал Артур.

Кто же виновники такого положения в Среднем театре?

А скажу. Это попечители театра. Весь их совет.

Ходят слухи, что Шекспир тоже не был автором пьес, которые ему приписывают. Он тоже был кем-то вроде попечителя.

Наши попечители — совсем не шекспиры. Они не разбираются в искусстве — это им не интересно. Их интересует только прибыль. Я все думаю, а на что они могут пойти ради денег, до какого предела. Наверное, мне это невозможно представить.

Все говорят про ваш прямой и пылкий нрав. Вы просто северная Кармен. Идеально выглядели бы в роли ее. Слышится святотатством, но даже лучше, органичнее самой Плисецкой. Эта роль будто создана для вас, в вас ощущается этот неукротимый дух великой цыганки.

Сейчас покраснею. (Театрально закатывает глаза вверх). Но не отказалась бы ее станцевать.

Вы уже выступали в заглавной партии в "Спящей красавице". Кажется, это первое выступление после вашего возвращения?