Одинокий путник - Ольга Денисова

– Приютские дети очень часто относятся к послушаниям без должного рвения. Их работу приходится проверять, они все время ищут способа увильнуть от нее, и сегодняшний случай – не исключение, а закономерность. И это твоя недоработка! Стоит побольше внимания уделять детям, а не своим амбициям. Почему бы не разъяснить ребятам, что монастырь – наш дом, и оттого, как каждый будет трудиться, зависит, насколько хорошо мы будем жить.

Эконом сделал паузу, но Дамиан молчал, и, слушая рассказ Лытки, Лешек живо представлял его лицо: с виду спокойное, но с горящими глазами и бегающими по скулам желваками.

Эконом продолжил, так и не дождавшись ответа:

– Благодаренье Богу, каждому из мальчиков повезло оказаться здесь, и мы заботимся о них не ради того, чтобы они на нас работали, но трудиться нам заповедал Господь, и вот этого-то как раз твои воспитанники не понимают. Может быть, воспитателям надо почаще говорить с детьми о божественном? Как ты считаешь?

На это Дамиану пришлось ответить, и голос его был как будто спокоен:

– Разумеется, отец Гавриил. Мы сегодня же поговорим с детьми о божественном.

– Иди с глаз моих! – добродушно хмыкнул авва, – надеюсь, ты сделаешь из этого разговора верные выводы.

Лешек отлично видел, как Дамиан вывел Лытку на крыльцо, сжимая его руку чуть выше локтя. Лицо Полкана перекосила гримаса брезгливой ярости:

– Ну что? Поговорим о божественном? – рявкнул он и тряхнул Лытку за руку.

Лытка и тут не испугался, и Лешек с ужасом смотрел на то, как его друг сам роет себе яму: ему достаточно было пересказать, что он услышал, для того чтобы Дамиан сменил гнев на милость. Но он промолчал, с вызовом глядя Полкану в глаза.

– Шкуру спущу, – прошипел Дамиан и сдернул Лытку с крыльца вслед за собой. Видно, его задело бесстрашие мальчишки, потому что он поспешил добавить, – и не надейся на розги, это для тебя будет слишком ласково.

Лешек зажал рот рукой – Полкан хочет наказать Лытку своей страшной плетью! И в этом нет ничего удивительного: если авва не поверил, что Полкан Лытку шпионить не посылал, то Дамиану придется избить мальчика до полусмерти, если не до смерти, чтобы убедить авву в обратном.

Они проходили в двух шагах от головы Лешека, и тот зажмурился от страха – ему казалось, что Дамиан насквозь видит заросли иван-чая.

– Тебе запретили бить приютских плетью! – с вызовом ответил Лытка на его угрозы, и Лешек зажал рот еще крепче – что же Лытка делает! Зачем он грубит Полкану? Или считает, что ему нечего терять? Так ведь есть, есть!

– Поговори, щенок! – Дамиан дернул Лытку за руку сильней и потащил вперед, ускорив шаги. Если бы он так сжал руку Лешека, она бы наверняка сломалась.

– Не думай, что об этом никто не узнает! Я расскажу об этом Паисию! – злобно процедил Лытка.

– Не успеешь… – хмыкнул Дамиан. Лешек не видел его лица, но легко его представил, и ему стало так страшно, что пересохло во рту. Надо что-нибудь сделать! Надо подбежать сзади и наброситься на Полкана, чтобы Лытка успел вырваться и убежать! Но вряд ли они смогут одолеть взрослого мужчину даже вдвоем, а Дамиан славился силой и среди взрослых монахов. И если они не смогут убежать, то тогда будет ясно, что Лешек подслушивал тоже, и тогда… Нет, так действовать следует только для того, чтобы очистить совесть и говорить себе потом: «Я сделал все, что мог».

Может быть, войти в трапезную и сказать авве, что Дамиан собирается убить Лытку? Лешек вспомнил, с каким цинизмом монахи обсуждали дела обители, и понял, что им наплевать, убьет Дамиан Лытку или нет: они, чего доброго, с улыбками восхитятся находчивостью Дамиана и возведут это ему в заслугу. И потом, ему и тут придется признаться, что он шпионил тоже…

Дамиан уже провел Лытку через открытые ворота, а Лешек никак не мог решиться на какой-нибудь поступок, и мучился, разрываясь между страхом, совестью, любовью и жалостью к другу и желанием ему помочь. Лытка бы на его месте не рассуждал – он бы действовал, отчаянно и бесстрашно.

Паисий! Вот единственный человек, который может помочь! Ему на Лытку не наплевать, он не любит Дамиана, он обязательно Лытку спасет! Но Паисий в летней церкви, а мимо нее лежит самая короткая дорога к приюту от восточных ворот.

Надо обогнать Полкана, во что бы то ни стало! Успеть! Лешек хотел вскочить, но вовремя опомнился: Дамиан уводил мальчика по тропинке в лес, и ему стоило лишь оглянуться, чтобы увидеть Лешека и все понять. Но как только они скрылись за деревьями, на крыльцо вышел монах-сторож, и внимательно оглядел скит. Лешек прижался к земле и зажмурился: он не успеет! Если он будет прятаться и дальше, то не успеет! Монах его не догонит, надо немедленно вставать и бежать! От страха дрожали коленки, Лешек собирался с духом, глубоко вздыхал, подбирался… но так и не решался подняться на ноги.

Монах стоял на крыльце целую вечность, но потом, оглядевшись как следует, все же начал снова обходить трапезную кругом. Лешек дождался, когда он скроется за ее задней стенкой – теперь надо было действовать тихо и быстро, а это он умел.

Он бежал через лес со всех ног, как заяц перепрыгивая через кочки, ныряя под развесистые еловые лапы, спотыкаясь о корни и разбивая коленки. Ему пришлось огибать прямую тропу, ведущую к скиту от восточных ворот, чтобы Дамиан не только не увидел его, но и не услышал.

Но как только он выскочил на открытое пространство перед монастырской стеной, так сразу понял, что опоздал – Полкан подводил Лытку к воротам. Ни обогнать его, ни пробежать незамеченным, Лешек ну никак не успевал! Ему пришлось снова ждать и мучиться страхом и угрызениями совести, до тех пор, пока Дамиан не зашел на монастырский двор.

Лешек перелетел открытое поле, которое отлично просматривалось со всех сторон, быстро как ласточка – вперед его подгонял страх быть замеченным, и побоялся бежать к летней церкви напрямик, пустился в обход, прячась в тени ограды скотного двора. Он видел удаляющуюся спину Дамиана, которому до дверей приюта оставалось всего несколько шагов.

Из окна летней церкви доносилось пение взрослых – красивый высокий голос выводил сложную мелодию канона, и снизу его подхватывал хор, разложенный на нескольких голосов. Мальчики так петь не умели, им было положено сидеть, слушать и учиться такой же слаженности и чистоте звуков. Лешек подумал об этом машинально, между делом.

Спевки Паисий устраивал на хорах, чтобы не мешать прибирать храм и готовить его к новой службе, да и голоса сверху звучали красивей и звонче. Лешек вбежал в церковь с бокового входа, наиболее близкого к хорам, и крикнул, так громко, что у него самого заложило уши:

– Отец Паисий! Скорей! Пожалуйста!