Жемчужина, сломавшая свою раковину - Надя Хашими

И вот настал день, которого мы все ожидали с большим волнением. Я должна была пойти на рынок за мукой и маслом. Мама-джан сунула мне в кулак несколько купюр и, проводив до калитки, осталась стоять там, с тревогой наблюдая, как я шагаю по нашей узкой улочке. Сестры выглядывали из-за ее спины. Прежде чем свернуть за угол, я обернулась, уверенным жестом вскинула руку и помахала маме-джан, изо всех сил стараясь убедить ее и себя, что волноваться не о чем, я непременно справлюсь со своей задачей.

Центральная улица нашей деревни почти полностью состояла из магазинов и мелких лавчонок. Посуда. Детская одежда. Бакалейные лавки, забитые мешками с рисом и сушеным горохом. Разноцветные тенты, натянутые над входом в магазины, расположенные на первых этажах двухэтажных домишек. На балконах второго этажа сидели старики и поглядывали на снующих внизу прохожих. Женщины, как правило, двигались по улицам целеустремленно и быстро, мужчины же, напротив, выступали неспешно и с достоинством.

Я переступила порог лавки, в которую не раз заходила и прежде.

— Салам, сахиб[9]-ага! Скажите, сколько стоит килограмм муки? — спросила я. Помня наставления мамы-джан, я старалась держаться как можно увереннее: голова поднята, плечи расправлены. Правда, мне никак не удавалось заставить себя взглянуть в глаза мужчине, мой взгляд скользил по полкам у него за спиной, где громоздились разноцветные консервные банки и ярко разукрашенные картонные коробки.

— Пятнадцать тысяч афгани, — бросил он, даже не взглянув на меня. Не так давно килограмм муки стоил сорок афгани. Деньги обесценивались так быстро, что торговцы едва успевали менять ценники.

Я прикусила губу. Цена была в два раза выше той, которую он называл в прошлый раз, да и то мама-джан жаловалась, что это слишком дорого.

— Простите, но даже эмир не смог бы купить вашу муку за такие деньги. Как насчет шести тысяч афгани?

— Эй, парень, ты за дурака меня держишь, что ли?

— Нет, конечно! — Он обратился ко мне как к мальчику, и это приободрило меня. — Но, помнится, Карим-ага тоже продает муку, и цены у него едва раза ниже. Просто мне неохота было идти в конец улицы до его лавки, однако…

— Десять тысяч афгани, — отрезал торговец. — И это окончательная цена.

— Я ведь прошу всего один килограмм муки. Восемь тысяч афгани — больше не смогу заплатить.

— Мальчик, не морочь мне голову! — рявкнул он.

Но что еще ему оставалось делать, когда торговля идет плохо, а покупатель не желает платить назначенную цену? Я не сомневалась, он уступит.

— Хорошо, плачу двенадцать тысяч афгани, но вдобавок к муке возьму еще килограмм кукурузного масла.

— Килограмм масла? Да ты…

— Да, меня не так легко надуть… — выпалила я и заставила себя взглянуть ему прямо в глаза, как и полагается, когда мужчина разговаривает с мужчиной.

Торговец злобно поджал губы и уставился на меня. Мне показалось, под его взглядом я стала в два раза меньше ростом. Я испугалась, что зашла слишком далеко.

Неожиданно торговец усмехнулся.

— А ты парень не промах, верно? Чей ты сын? — спросил он.

Я расслабилась. Он видел, что перед ним бача-пош. Все было именно так, как говорила мама-джан: люди с уважением относятся к древней традиции и принимают ее.

— Я сын Арифа. Мы живем на том краю поля, за ручьем.

— Ну что же, сынок, забирай свою муку и масло и беги поскорее домой, пока я не передумал.

Я быстро отсчитала купюры и, подхватив покупки, поспешила домой. Мне хотелось как можно скорее похвастаться маме-джан, как здорово я торговалась в лавке и сколько денег удалось сэкономить. Постепенно мой торопливый шаг превратился в бег. Я вдруг поняла, что мне теперь не нужно следить за манерами, как подобает воспитанной девочке, и ходить по улицам, потупив взгляд. Решив потренироваться на старике, который шел мне навстречу, я взглянула ему прямо в лицо. Он равнодушно скользнул по мне глазами и прошел мимо. Меня переполнял восторг. Я вприпрыжку мчалась по улице, длинная юбка больше не стесняла движений, ноги несли меня легко и свободно. Больше можно было не беспокоиться, что прохожие с возмущением станут пялиться вслед бегущей девочке. Теперь я была мальчиком, а мальчики просто рождены для того, чтобы носиться по улицам сломя голову.

Мама-джан улыбнулась, когда я, запыхавшаяся и разгоряченная, ворвалась в дом. Я выложила перед ней покупки и с гордостью вручила оставшиеся деньги.

— Ну и ну, похоже, мой сын умеет торговаться на рынке гораздо лучше своей матери, — рассмеялась она.

Постепенно я начала понимать, почему мама-джан так отчаянно нуждалась в помощи сына. Многие повседневные мелочи, которые раньше делал отец, теперь она с радостью поручала мне.

Например, когда резиновые подметки на башмаках моей сестры отвалились и стали похожи на разинутый рот, я отнесла башмаки к старику, державшему мастерскую в конце нашей улицы. У старика было всего три пальца на правой руке, но он мог починить любую обувь, так что она становилась как новенькая. Я приносила хлеб из бакалейной лавки и с воплями прогоняла прочь забежавшую к нам во двор бродячую собаку. Когда отец возвращался домой и увидел меня, вприпрыжку бегущей за перепуганной собакой, он смеялся во весь голос.

— Малыш, попроси сестру принести мне чаю. И пусть приготовит поесть. — Отец потрепал меня по коротко стриженным волосам, прошел в гостиную и уселся на полу возле стены, подложив под спину подушку.

В первый момент я оторопела: почему он не попросил принести чай меня? Но в следующее мгновение сообразила, в чем причина, и вразвалочку направилась на кухню.

— Эй, Рохила, — обратилась я к сестре, — папа-джан просит чаю, а еще велит подать ему ужин. Он ждет в гостиной.

— И что? Почему бы тебе самой не подать ему ужин. Вон в горшке осталось немного курмы.[10]

— Он попросил меня передать сестре, чтобы она принесла ему поесть. А моя сестра — это ты. Ну ладно, мне некогда тут болтать, пойду на улицу. А ты смотри не тяни с ужином, папа-джан голодный и сердитый, — жизнерадостно сообщила я.

Рохила смерила меня испепеляющим взглядом и, отвернувшись к плите, принялась ожесточенно греметь тарелками, накладывая еду для отца. В глубине души я понимала, что, дразня сестру, веду себя как избалованный мальчишка, но ощущение свободы переполняло меня таким восторгом, что хотелось сполна воспользоваться открывшимися передо мной возможностями. Отмахнувшись от чувства вины, я побежала проверить, не вернулась ли к нам во двор бродячая собака, потому что нет интереснее занятия, чем гонять по улице бродячих собак.

Через