От сентября до сентября - Валентин Гринер

Мы снова забрались в кузов грузовичка и поехали кружным путем но дамбам и разбитым отрезкам грунтовых дорог, мимо гигантских хранилищ активного ила, о которых я теперь кое-что знал и воспринимал их, как некую суровую и грозную необходимость. За илохранилищами шли не менее удручающие взгляд «карты» шламо- и шлаконакопителей — неизменных спутников всех теплоэлектроцентралей. Возле них копошились бульдозеры, подгребая пастообразную массу, стекающую прямо на проезжую часть дороги…

— Приходится круглосуточно эксплуатировать большое количество техники, чтобы содержать хранилища в относительном порядке, — пожаловался Олейник. — Все это, как понимаете, обходится комбинату в круглую сумму…

Минут через пятнадцать машина остановилась у многоэтажного бетонного сооружения. Из широченных ворот здания выполз самосвал, из кузова которого выплескивалось зеленовато-коричневое месиво.

— Что это за продукт? — поинтересовался я.

— Все тот же активный ил, но несколько в другом состоянии. Мы ищем пути сокращения складских площадей. И это одна из полумер, но не самая, по-моему, удачная.

Олейник взял меня под руку и повел внутрь здания, где на высоте десяти-двенадцати метров крутились и громыхали огромные барабаны, пропуская через себя коричневую жижу, какую в самом начале знакомства с очистными сооружениями я видел в аэратенках. Технология превращения жижи в более концентрированное состояние была довольно простой. На барабанах вода отделялась и шумно падала вниз, а по транспортерной ленте плыли и ломались на ходу ковриги зеленовато-коричневого месива, которым внизу заполнялись кузова самосвалов.

— Так вот, я обещал рассказать вам об одной из актуальнейших проблем целлюлозно-бумажной промышленности. Пройдемте наверх — я все объясню.

По узенькой боковой лестнице мы поднялись на плоскую крышу здания, откуда как на ладони был виден и комбинат, и неправильных форм «карты» илохранилиш, и Вычегда с одиноким катерком на фарватере, и обагренные осенним солнцем уходящие за реку леса.

— Буду говорить так, чтобы было понятно самому непосвященному читателю, — начал Олейник. — Так вот…

После биологической очистки сточных вод образуется активный ил. Кроме того, имеется большое количество осадков от механической очистки. Суточный объем всех наших отходов — около 250 тонн. Скопище этих отбросов производства вы уже видели вблизи, а теперь можете полюбоваться им с высоты здания, именуемого цехом обезвоживания осадков. Этот цех мы построили и запустили недавно с единственной целью: сократить количество отходов методом их сгущения и таким образом сократить складские площади. Но это тоже не панацея, потому что активный ил в чистом виде воду практически не отдаст. Перед поступлением на барабаны его приходится смешивать с осадками из первичных отстойников. Полученный при этом концентрат вывозится самосвалами. Заметьте: в каждую смену работает восемь машин, в сутки — двадцать четыре…

— По-моему, обезвоженная масса далека от сухого вещества, — заметил я. — Она довольно-таки легко выплескивается из кузова.

— Совершенно верно, — согласился Олейник. — Беда в том, что обезводить удается на 25–30 процентов. Поэтому предусмотрено строительство еще одного мощного цеха — сушки и сжигания. Проектная стоимость его примерно пять миллионов рублей. Но дело даже не в больших затратах. Помните, я подарил вам название проблемной статьи: «Белок под ногами». Теперь поясню: активный ил, какого в переводе на абсолютно сухое вещество мы можем получить до 100 тонн в сутки, содержит в себе до семидесяти процентов белка. Что такое белок вы, надеюсь, представляете. Достаточно напомнить, что уже сегодня человечество ощущает колоссальную нехватку этого жизнетворного продукта и дефицит продолжает расти. Мы же выбрасываем белок, а теперь собираемся сжигать его. Парадокс? Да! Вот здесь и заключается один из характернейших случаев возможного превращения опасных веществ в вещества полезные. И не нужно для этого больших капитальных затрат. Необходима всего лишь дополнительная установка по превращению ила в высокопитательные кормовые продукты и не заменимые ничем органические удобрения… Кстати, вы были в нашем биохимическом цехе?

— Был. Видел бродильные чаны, где методом выращивания специальных культур на питательной среде синтезируют белок и получают кормовые дрожжи. Если не ошибаюсь, двенадцать тонн в сутки…

— Примерно так, — подтвердил Олейник мои скромные познания в области производства кормовых дрожжей. — А мы можем, — добавил он с пафосом, — давать в десять раз больше кормового продукта с таким же содержанием белка. Потому что процесс, какой вы наблюдали в специальных бродильных чанах, происходит в наших открытых аэратенках на очистных сооружениях. Там микроорганизмы синтезируют белок из питательной среды, которой служат легкоокисляемые органические соединения… Вот и вся химия… Если учесть, что только на территории нашей области три огромных целлюлозно-бумажных комбината: Котлас, Архбум и Соломбала, то легко представить, какую мощную кормовую базу для развития животноводства может получить северный край. Белок — это чистый прирост веса животных, органическое вещество, полностью усвояемое. А удобрение наших небогатых почв! Вспомните буйную траву по берегам илохранилищ! Если будет желание, прокатитесь на дачи, попытайтесь найти огородников, удобряющих почву активным илом, попросите, чтобы показали вам выращенные на этих удобрениях овощи. Но только дипломатично. Вам не каждый признается, чем и как удобрял…

Я прерываю нашу беседу на крыше и увожу читателя на дачи работников комбината, которых уже более двух тысяч. А желающих получить садовые участки — еще больше…

В ближайшую субботу я сел в один из утренних автобусов и занял место среди разговорчивых членов общества «Садоводы Севера». Разговоры вертелись вокруг небывало дождливого лета и связанного с этим неурожая картофеля и овощей. Вот только всяких цветов много. А картошка — натуральные бобы.

— Смотря у кого, — возразила дородная женщина в спортивной нейлоновой куртке. — Вон у соседа моего, у Ивана Степановича, каждая картошина — с поллитровую банку. Копали в один день. У меня под кустом одна завязь, а у него каждый клубень — во! — Она сложила два кулака. — Аж смотреть завидно. Чем же, спрашиваю, ты удобрял свой огород? Брешет: пометом с птицефабрики. Но я-то знаю: привез ночью с комбината машину ила.

— Почему же вы не привезете, когда его девать некуда? — спросил я.

— Запрещают. Добра-то этого пропадает море, а садоводам не дают. Вроде, говорят, вредная штука. Какая ж вредная, когда на ней такой овощ произрастает? На вредном бурьян не вырастет, погибнет. Это коню понятно…

На конечной остановке я пошел следом за женщиной в спортивной куртке, у которой садовый участок был рядом с участком не ведомого мне Ивана Степановича. Ни о чем больше расспрашивать ее не стал, по осторожно выяснил, какой домик принадлежит обладателю обильного урожая картофеля в никудышное лето.

У порога добротной брусчатой избенки меня встретила дворняга на цепи. Она залилась пронзительным лаем и тем самым вызвала на крыльцо хозяина — пожилого приятного человека в наброшенной на плечи старенькой фуфайке.

Я поздоровался. Хозяин вежливо ответил и прикрикнул на пса, пытавшегося вырваться из ошейника.

— Водичкой не напоите? — спросил я.

— Можно и чаем. Только что заварил… — неторопливо проговорил хозяин, внимательно приглядываясь ко мне. — Прошу в дом…

Я прошел в просторную комнату с русской печью и множеством столов, уставленных банками с консервами и вареньями.

— Присаживайтесь, — пригласил Иван Степанович, пододвинув мне табуретку. — Вы кто будете, если не секрет? Вроде на садовода не похожи. На комбинате работаете?

— Нет. Я из Архангельска. Интересуюсь здешним садоводством. Вы ведь, наверно, знакомы с постановлением правительства о дальнейшем развитии личных подсобных хозяйств?.. Хочу посмотреть, как это выглядит на практике…

— Как же, читал! За прессой слежу регулярно… Давно пора придать этому делу соответствующее значение. Оч-ч-е-нь одобряю решение нашей партии… Я ведь по профессии агроном. Тридцать лет проработал в колхозе. И председателем выбирали не раз… В общем, потрудился на земле немало.

— А здесь как оказались?

— Ребята, понимаете, перетащили. Трое их у меня: два сына и дочка… Все трое на комбинате. У всех хорошие квартиры, прилично зарабатывают. И вот давай переманивать нас с матерью. Долго мы не решались, а потом переехали. Я пошел работать на склад готовой продукции, жена — в цех древесноволокнистых плит. Она и теперь еще трудится, хотя и пенсионерка. А я на пенсию вышел. Может, и не вышел бы, да вот садовый участок завлек. Всю ораву овощами кормлю круглый год.