Я все помню - Уэнди Уокер

Дженни ничего этого не сказала, когда открыла глаза и увидела отца. Предпочла оставить эмоции при себе. Однако Том Крамер был достаточно восприимчивым человеком, чтобы заполнить своими чувствами всю больницу. Он склонился над кроватью.

Слава Богу! Я повторял это вновь и вновь. Попытался обнять дочь, но она была такая хрупкая, запястья ее туго перехватывал толстый слой бинтов, к тому же ее привязали к кровати. Я прижался к Дженни щекой, ощутил запах ее волос и кожи. Увидеть, что она пришла в себя, мне было мало. Нужно было еще чувствовать ее, вдыхать ее аромат… Боже праведный, какое бледное у нее было лицо. Совсем не такое, как в ту ночь, когда на нее напали. Тогда она выглядела безжизненной. А сейчас, утром, когда за окнами едва занимался рассвет, – мертвой. Я никогда не думал, что между двумя этими понятиями может быть разница. Но она есть. Она существует на самом деле. Открытые глаза Дженни смотрели на меня и на потолок. Но рядом со мной ее не было. Моя милая дочь витала где-то далеко-далеко. В палату вошел доктор Бейрд, его сопровождал доктор Марковиц. Вновь оказаться в больнице вместе с двумя этими врачами для меня казалось фантастикой. Незадолго до этого я стал принимать на веру слова жены, утверждавшей, что Дженни идет на поправку. Что она выздоровеет и этот мрачный период нашей жизни наконец закончится. Должно быть, я действительно ей поверил. Размышляя об этом сейчас, я понимаю, что надо было не отбрасывать сомнения, а примерять их на себя. Будто я, единственный в семье, не сумел справиться с бедой. Будто проецировал на дочь собственное отчаяние, в то время как на самом деле с ней все было в порядке. Я один никак не мог смириться с тем, что этого монстра так и не найдут. Боже мой, не могу поверить, что вот-вот произнесу это вслух. Мне даже кажется, что я страшно злился на Дженни за то, что она ничего не помнила. За то, что не могла помочь полиции найти его и наказать за то, что он сделал. Может, это безумие, когда человека неотступно преследует мысль о мести?

– Нет, – заверил я его. – Вы ее отец. Это инстинкт.

Я сознательно произнес эти слова, чтобы немного облегчить снедавшее его чувство вины, пусть даже рискуя поощрить его на поиски насильника Дженни. Сейчас я немного жалею, что не отговорил его слепо следовать инстинктам. Инстинкт может объяснить ту или иную реакцию, но это еще не означает, что эта реакция является лучшим образом действия. Как бы там ни было, Тому стало легче.

Все правильно! Я будто помогал самому себе! Целыми днями смотрел по телевизору новости. То CNN, то CNBC, то Fox. Все надеялся услышать еще об одном аналогичном нападении. Искал в Гугле. Представляете? Часть моего естества хотела, чтобы это чудовище изнасиловало кого-то еще и у полиции появился бы шанс его найти. Я ужасный человек. Но мне на это наплевать, понимаете? И не зазорно признаться в этом другому человеку. Делайте что хотите, посылайте меня прямо в ад. Отправляйте в тюрьму. Куда угодно. Вновь оказаться в больнице с дочерью и теми же самыми докторами! В этой долбаной палате интенсивной терапии! Да пошла она, эта жизнь! А я вместе с ней. Я должен был знать, что с ней что-то не так. Боже правый, кому же еще знать, как не мне, ее отцу. Но после потрясения, которое я испытал в больнице, теперь мне известно, что я просто позволил себе поверить, что все хорошо.

Том решил противиться воле жены, хотя в тот день мне об этом не сказал, а признался лишь несколько недель спустя. Так образовалась первая трещина. Их семья, их брак стали распадаться. И так уж случилось, что в то утро, когда Дженни вскрыла себе вены, Шарлотта вновь совершила мерзкий поступок – по отношению как к Дженни, так и к ее отцу.

Для меня это не стало неожиданностью. Но искусство лечения в том и заключается, чтобы дать пациенту возможность сделать собственные выводы. Именно так, врач должен проявлять терпение, чтобы с одной стороны подпитывать этот процесс, но с другой – не вмешиваться в него. Как просто было бы мне подвести Тома к выводу о том, что он злился на жену за то, что ей удалось убедить его в скором выздоровлении Дженни. Всего-то парочка оброненных к месту слов. Фраза здесь, предложение там. Упоминание о фактах, свидетельствовавших против его супруги. В конце концов, именно Шарлотта настояла, чтобы Дженни подвергли этому лечению. Она же решила отказаться от дальнейшего лечения и пожить какое-то время на Блок-Айленде, в относительной изоляции. А также утверждала, что все нормально, несмотря на то, что Дженни напрочь утратила интерес к жизни. Делала мужу замечания каждый раз, когда он переводил разговор на тему изнасилования дочери. Ничего такого я не сказал. И соблюдал величайшую осторожность. Врач обладает огромной силой внушения. Огромной.

Не буду говорить о том, насколько оправданы были чувства Тома. Чувства не нуждаются в оправдании. С одной стороны, Шарлотта была непреклонна в своей версии истины. Воспоминания об изнасиловании были стерты из памяти дочери, следовательно, его попросту не было. Сейчас вполне очевидно, что она ошиблась, хотя руководствовалась лучшими намерениями. Впрочем, совсем уж обманывать себя женщина тоже не собиралась. Доктор Марковиц назначил лекарства, и память Дженни претерпела изменения. Она не помнила об изнасиловании ровным счетом ничего. Шарлотту нельзя винить в том, что она не понимала механизмов ни человеческого мышления, ни разрушительных побочных эффектов лечения, которые только-только начали о себе заявлять. И это возвращает нас к Шону Логану.

Глава восьмая

Шон Логан служил в подразделении «Морские котики». Он вырос неподалеку от Нью-Лондона, того самого города, в котором жила Шарлотта Крамер. Отец его служил на флоте, а дед умер заслуженным моряком, удостоенным целого ряда наград. У Шона было шесть братьев и сестер, трое старших и трое младших, поэтому он как средний чувствовал себя в семье потерянным. Внешне он был красавцем. Мне нет никакого дела до того, мужчина вы или женщина, традиционная у вас ориентация или же вас, скорее, следует отнести к категории гомосексуалистов, а заодно и сколько вам лет. Вы никогда не смогли бы взглянуть на Шона Логана, не поразившись его физической красоте. В нем привлекало не что-то одно – ясные голубые глаза, густые темные волосы, мужественные очертания скул и бровей. Взятые вместе, его черты создавали поистине идеальный профиль. Но на этом холсте неизменно отражались те или иные эмоции. Шон не умел их скрывать. Его радость не знала границ, ничего подобного ей я потом не видел еще много лет. Его чувство юмора, весьма своеобразное, легко передавалось другим. Он смешил меня больше любого другого пациента, обращавшегося ко мне за помощью, и это при том, что я прилагал немалые усилия, чтобы сохранять стойкость. Смех вырывался из моего горла, будто лава из жерла вулкана. Любовь его была глубокой и чистой, а боль отравляла собой все вокруг.

В колледж Шон не пошел, хотя и выиграл грант на обучение в Брауновском университете. Он был парень на редкость энергичный, проворный и упорный. Но при этом не мог держать все в себе. Каждого из нас, или по меньшей мере большинство, время от времени переполняют чувства. Вспомните момент, когда вы впервые в жизни влюбились. Или когда увидели своего новорожденного ребенка. Вероятно, в душе вашей шевельнулся страх, когда в самый последний момент удалось избежать аварии или вас охватила безудержная ярость, когда кто-то умышленно причинил вам или вашей семье вред. Вы можете целыми днями ничего не есть, не спать по ночам, не контролировать свои мысли, которые неизменно будут возвращаться к тому источнику, который нарушил привычное течение вашей жизни. Если этот источник относится к категории положительных, например как «влюбленность», человеку может казаться, что он счастлив. Но это не счастье. Страх от того, что мы не знаем, как вписать эту новую ситуацию в повседневную жизнь, а заодно и какого от нее ждать развития, обуславливает некий сбой. Мозг переходит в режим настройки, пытаясь приспособиться к подобным переменам в эмоциональном состоянии. Что же до истинного счастья, то о нем можно говорить, только когда отношения устоялись и приобрели стабильный характер. Когда вы ночью спите рядом с новой возлюбленной и знаете, что она никуда не денется.

А теперь представьте, что после вышеупомянутого сбоя это новое состояние покоя не приходит и вместо него вы продолжаете и дальше испытывать все то же сильное чувство. Его отнюдь нельзя назвать безобидным, наоборот, оно, скорее, довольно мучительно.

В своей практике мы, психиатры, определяем подобное состояние как тревогу в той или иной форме. Иногда оно переходит в обсессивно-компульсивное расстройство. В других случаях мы классифицируем его как общее тревожное расстройство.

Подобно другим психическим нарушениям, различные типы тревожных расстройств в значительной степени похожи друг на друга. Для каждого из них должно быть свое название, чтобы мы могли понимать, о чем идет речь, ведь в нашем случае диагностика отличается от определения физических недугов, таких как грипп. Психиатр не разглядывает в микроскоп паразитов. Все, что есть в нашем распоряжении, это наблюдения и, надеюсь, грамотные выводы.