Акула пера - Светлана Алешина

— Вот, значит, Светочка, — бодро сказал доктор. — Она расскажет нам, кто посещал нашу пациентку.

— Это Самойлову, что ли? — независимым тоном произнесла девушка. — Да, были у нее. На второй день — я тогда в первую смену дежурила — приходили две женщины. По-моему, с работы ее, потому что они держались так… ну, не как родственники. Были у нее минут десять. Фрукты какие-то приносили.

— А скажите, Света, они ничего не говорили о том, где, собственно, работают? — спросила я.

Девушка равнодушно на меня посмотрела и сказала:

— Ничего, по-моему… Они только спросили, где тут сослуживица лежит, — и все. А я не больно-то интересовалась. У меня своих проблем хватает.

— Понятно, — вмешался Александр Михайлович. — А кроме этих двоих, кто еще приходил?

— Ну, и на третий день — я уже в вечернюю выходила — был посетитель. Мужчина. Представился родственником. Я еще удивилась: родственник, а без гостинцев. Этот у Самойловой вообще недолго был — буквально минуты две и сразу ушел.

— Расскажите о нем немного подробнее, — попросила я.

— А чего рассказывать? — неохотно произнесла Света. — Мужчина. Обыкновенный. Лет сорока примерно. Костюмчик так себе. Я его особенно не разглядывала.

— И все-таки, вы не могли бы описать его лицо? — не отставала я.

Девушка раздраженно пожала плечиками.

— Лицо как лицо, — сказала она. — Обыкновенное. Слегка загорелое. Волосы черные, редкие. Глаза… — Она задумалась. — Не помню, какие глаза! И нос самый обыкновенный… В общем, не помню я! Если бы вы, Александр Михайлович, предупредили, что мы должны посетителей запоминать, я бы все на бумажку записала! А вообще-то у меня совсем другие обязанности!

— Ладно-ладно, не кипятись! — примирительно сказал доктор. — Никто у тебя твои обязанности не отнимает. Просто спросили. Ну а больше никто к Самойловой не приходил?

— В мою смену — никто, — отрезала девушка. — Все, я могу идти?

Александр Михайлович вопросительно посмотрел на меня. Мне уже было ясно, что из сердитой медсестры вытянуть ничего больше не удастся. Но она, желая подстраховать себя от новых вопросов, с вызовом сказала:

— Взяли бы да спросили у самой больной! Она-то уж точно знает, кто к ней приходит!

— Ну ладно, без тебя разберемся! — уже с досадой произнес Александр Михайлович и махнул рукой. — Спасибо, можешь идти!

Светлана резко повернулась и, стуча каблучками, вышла в коридор. Александр Михайлович виновато улыбнулся, почесал нос и спросил:

— А правда, почему вы не спросите у Самойловой? И вообще, если не секрет, чем она вас так привлекает?

— Вообще это секрет, — мило улыбнулась я. — Но вам сажу. Мы хотим найти человека, который сбил Татьяну Михайловну.

— Но его же уже нашли! — удивленно поднял бровь доктор. — Он же уже под стражей!

— У нас подозрения, что это ошибка, — не моргнув глазом соврала я. — Но многое пока нам и самим неясно. Татьяна Михайловна что-то умалчивает. Вот мы и пытаемся разобраться.

— Понятно! — ошарашенно пробормотал доктор. — Независимое журналистское расследование, значит?

— Вы нашли удивительно точное определение! — одобрительно заметила я. — Только оно еще и конфиденциальное — поэтому большая просьба…

— Я нем как рыба! — поспешил успокоить меня Александр Михайлович и, многозначительно улыбнувшись, добавил: — Ради вас я готов молчать, даже если меня подвергнут суровым пыткам!

— Не зарекайтесь! — сказала я. — Впрочем, вряд ли кто-то станет вас пытать. Это дело не имеет широкой огласки. Просто мне не хотелось бы, чтобы о наших поисках болтали на каждом шагу. А главное, Самойлова не должна ничего знать.

— Об этом не беспокойтесь, — улыбнулся Александр Михайлович. — Наша Самойлова не из тех людей, с которыми хочется общаться. Медперсонал от нее просто стонет. Конечно, такие больные всегда капризны, но Самойлова в этом отношении — экземпляр вообще уникальный!

— Александр Михайлович! — вспомнила я. — Помогите нам еще в одном вопросе. Нам требуется фотография этого уникального экземпляра. Но не в теперешнем плачевном состоянии, а в обычном виде. Взять ее неоткуда, кроме паспорта. А он, как вы знаете, лежит в тумбочке, под самым носом у Самойловой. Виктор у нас — ас, и переснять фотографию для него — секундное дело. Однако хотелось бы, чтобы Самойлова ничего не заметила. Возможно ли организовать это? Скажем, во время сна…

Александр Михайлович задумался на минуту, а потом сказал:

— Вообще лежачие больные спят очень плохо и чутко. Сами понимаете — сутками в постели, любому спать надоест. Но есть выход. Дважды в день мы вводим Самойловой обезболивающее. После этого она обычно тридцать-сорок минут спит достаточно крепко. Ваш фотограф мог бы за это время вполне управиться, я полагаю. К сожалению, следующий укол теперь будет сделан перед ночным сном. Наверное, удобнее будет подъехать завтра утром — часикам эдак к одиннадцати, как вы думаете?

— А нельзя ли в виде исключения сделать дополнительный укол? — спросила я. — Например, перед дневным сном?

Александр Михайлович нахмурил лоб, но потом решительно мотнул головой.

— Это было бы нежелательно! — сказал он. — Собственно, я уже намеревался постепенно отменять обезболивающее, тем более что Татьяна Михайловна, судя по всему, относится к тому типу людей, у которых легко формируется наркотическая зависимость… В общем, давайте отложим до завтра!

— А если просто, безо всяких этих? — вдруг спросил Виктор.

— Ты имеешь в виду — просто зайти, залезть в тумбочку, сделать снимок и уйти? — спросила я. — Представляю, какой скандал после этого разразится!

Александр Михайлович смущенно кашлянул и признался:

— Вы знаете, главного я вам еще не сказал… Самойлова категорически от меня потребовала, чтобы вы, Ольга Юрьевна, у нее в палате не появлялись. Она заявила, что от этого у нее делается плохо с сердцем, и опять пообещала написать жалобу. Так что без крайней нужды вам ее посещать не стоит.

— Но Виктора-то она не видела, — возразила я.

— Это верно. Но она ведет себя сейчас крайне бдительно и постоянно настороже, — объяснил Александр Михайлович. — Даже если я сейчас соберу возле ее постели консилиум, чтобы отвлечь внимание, я вовсе не уверен, что вашему Виктору удастся добраться до сумочки. Лучше не рисковать! Не скажу, что рискую потерять место, но заведующему очень не нравится, когда больные жалуются на врачей.

— Я вас прекрасно понимаю, — заметила я. — И вашего заведующего, кстати, тоже. Нам самим желательно, чтобы Татьяна Михайловна вела себя тихо. Поэтому мы выбираем предложенный вами вариант. Виктор завтра подойдет к вам часиков в одиннадцать.

— Ага, — сказал доктор. — К этому времени я как раз закончу обход и буду относительно свободен. Мы нарядим Виктора в белый халат, чтобы он не так бросался в глаза, и, думаю, он без помех сможет совершить свое черное дело… — он довольно улыбнулся, приглашая нас поддержать его шутку.

Прежде чем распрощаться, я попросила Александра Михайловича еще об одной услуге.

— Понимаю, что это не входит ни в чьи обязанности, — сказала я. — Но нельзя ли поставить нас в известность, если Самойлову опять кто-нибудь навестит? Особенно если это будет обыкновенный мужчина в неброском костюмчике. И было бы неплохо разузнать, кто эти люди. Между прочим, Самойлова уже давно не работает на хлебозаводе…

— А где же она работает? — с интересом спросил Александр Михайлович.

— Мне бы и самой хотелось это выяснить, — сказала я. — Только почему-то мне кажется, что Татьяна Михайловна этого не скажет.

— Любопытно! — хмыкнул доктор. — Хорошо, постараемся сделать все, что возможно. Я лично обращу на это внимание, обещаю вам! Даже забыв, что это не входит в мои обязанности.

Когда мы садились с Виктором в машину, я поинтересовалась, как ему понравился доктор.

— Чересчур сговорчив! — недовольно заметил он.

— Ну, это ты уже придираешься! — обиделась я. — По моим наблюдениям, со сговорчивым человеком гораздо приятнее иметь дело, чем с несговорчивым, — он охотно идет тебе навстречу…

— В том-то и дело! — мрачно пробурчал Виктор.

Звучало это довольно туманно, но я отнесла недовольство Виктора на счет извечного мужского соперничества. Поставьте рядом двух мужчин — и вы тут же получите парочку соперников, даже если никакого предмета соперничества нет и в помине. Быть первым и единственным — это в крови у мужчин.

Тем более что сам Виктор относился совсем к другому типу мужчин, нежели милейший доктор. Нашему фотографу трудно было развязать язык, и он трижды бы подумал, прежде чем сообщить постороннему хотя бы даже такую мелочь, как точное время.

Возможно, этому его научил жизненный опыт. В былое время Виктор прошел Афганистан. Он служил во взводе разведки и повидал всякое. Он умел принимать правильное решение в любой экстремальной ситуации, был непобедим в рукопашной схватке, мог часами незаметно выслеживать интересующий нас объект, но разговаривать он не любил — это уж точно.