Глаз Сивиллы (сборник) - Филип Дик

— Крайне сожалею, что поднял вас, — сказал Купертино, но сожаления в его голосе как-то не чувствовалось. Какой бы то ни было сонливости в нем тоже не замечалось, и это в четыре-то часа ночи; он сидел, закинув ногу на ногу, и курил, а доктор Агопян, стеная про себя и ругаясь, вышел в примыкающую к кабинету комнату, чтобы включить кофеварку. Уж хотя бы на это-то он имеет право.

— Сотрудники полиции, — сказал вернувшийся в кабинет врач, решили по вашему поведению, что вы — возможно — приняли какой-либо стимулянт. Но мы-то с вами понимаем, что дело совсем не в этом.

Он хорошо знал: Купертино всегда такой, в этом человеке какая-то врожденная маниакальность.

— Не нужно было мне убивать Кэрол, — вздохнул Купертино. — Теперь все стало не так, все изменилось.

— Вам что, прямо вот сейчас ее не хватает? — удивился Агопян. — Ведь только вчера вы говорили…

— Так это днем; после восхода солнца я всегда чувствую себя уверенней. Кстати, у меня теперь есть адвокат. По имени Фил Вульфсон.

— Зачем?

Никто не собирался возбуждать против Купертино дело, и оба они это знали.

— Мне необходимы советы профессионала. В дополнение к вашим. Не примите, пожалуйста, это за оскорбление, у меня и в мыслях нет вас критиковать. Однако некоторые аспекты моего положения имеют скорее юридическую, чем медицинскую природу. Совесть — крайне интересный феномен, она лежит в области, отчасти описываемой психологией, а отчасти…

— Кофе?

— Господи, конечно нет. Эта отрава просто взрывает блуждающий нерв, и на много часов.

— А вы сказали полицейским про Кэрол? — спросил Агопян. — Что вы ее убили.

— Я сказал только, что она мертва. Вел себя осторожно.

— А вот когда вы гнали на ста шестидесяти, там осторожностью и не пахло. Сегодня вот в «Кроникл» описано происшествие, как раз на участке шоссе между Сан-Хосе и Сан-Франциско. Автодорожный патруль штата, не задумываясь, дезинтегрировал машину, которая шла на ста пятидесяти. И все вполне законно — безопасность общества, риск для жизни многих…

— Они предупредили водителя, — возразил Купертино. Упоминание об этой истории нисколько его не взволновало, скорее — даже больше успокоило. — А тот не захотел остановиться. Пьяный.

— Конечно же, вы понимаете, — сменил тему Агопян, — что Кэрол жива. Что в действительности она живет, живет здесь, на Земле, в Лос-Анджелесе.

— Само собой, — раздраженно кивнул Купертино.

Ну зачем Агопяну так хочется говорить очевидные вещи? Они обсуждали все это тысячу уже, наверное, раз; вот сейчас психиатр снова задаст все тот же самый вопрос на засыпку — как могли вы ее убить, если вы знаете, что она жива? Раздражение, усталость и раздражение — вот и весь результат этих бесконечных бесед.

Агопян пододвинул к себе блокнот, что-то быстро написал на верхнем листе, оторвал его и протянул пациенту.

— Рецепт какой-нибудь? — насторожился Купертино.

— Нет, всего лишь адрес.

Какое-то место в южной части Пасадены[9], несомненно — адрес Кэрол.

Лицо Купертино вспыхнуло гневом.

— Попробуем, может, что и выйдет, — сказал доктор Агопян. — Я хочу, чтобы вы пошли туда и встретились с ней лицом к лицу. Тогда мы сможем…

— Пусть с ней встречается совет управляющих Шестипланетных образовательных учреждений, я здесь ни при чем. — Купертино попытался вернуть листок врачу. — Я действовал вынужденно, вся ответственность за трагедию лежит на них. И не надо так на меня смотреть, вам и самому все это прекрасно известно. Ведь нужно было уберечь их план от разглашения, разве нет?

— В четыре часа ночи трудно в чем-нибудь разобраться, — вздохнул Агопян. — Весь мир кажется зловещим и враждебным. Я знаю, мистер Купертино, что тогда, на Ганимеде, вы работали на Шестипланетные, однако моральная ответственность… — Несколько секунд он молчал. — Поверьте, мистер Купертино, мне трудно говорить то, что я сейчас скажу. Именно вы нажали на спуск лазерного излучателя, так что вы и несете конечную моральную ответственность.

— Кэрол хотела сообщить местным гомеогазетам о намеченном восстании за свободу Ганимеда, о причастности к подготовке восстания буржуазных властей Ганимеда, состоявших в основном из сотрудников Шестипланетных. Я сказал, что мы никак не можем позволить ей этого, но она все равно сделала по-своему — из мелких, ничтожных побуждений, из ненависти ко мне, ровно никак не связанной с целями восстания. Как и все женщины, она руководствовалась тщеславием и уязвленным самолюбием. Вы бы съездили в Пасадену, по этому адресу, — посоветовал доктор Агопян. — Повстречаетесь с Кэрол, убедите себя, что никогда ее не убивали, что все случившееся на Ганимеде в тот день три года назад было просто… — Он взмахнул рукой, тщетно пытаясь подобрать нужное выражение.

— Да, доктор? — перебил врача Купертино. — Так что же это было такое? Потому, что в тот день, а если уж точнее — в ту ночь, лазерный луч попал Кэрол чуть повыше глаз, прямо в лобные доли мозга; она была абсолютно, бесповоротно мертва еще до того, как я покинул квартиру, отправился в космопорт и нашел там корабль, который доставил меня на Землю.

Он смолк, выжидая; Агопяну не позавидуешь, не так-то легко подобрать нужные слова в такой ситуации.

— Да, — согласился после некоторой паузы Агопян, — у вас очень подробные и устойчивые воспоминания. Только передо мной лежит ваша история болезни, там все это подробно записано, и я не вижу никакого смысла в повторениях — откровенно говоря, выслушивать ваш рассказ ночью, в такое время, даже неприятно. Я не знаю, откуда у вас эти воспоминания, зато я знаю, что они — ложные, ведь я встречался с вашей женой, говорил с ней, переписывался с ней, и все это после того дня, в который, если верить вашим воспоминаниям, вы убили ее на Ганимеде. Уж это-то я знаю точно.

— Назовите мне хотя бы одну вескую причину, почему я должен с ней встречаться. — Купертино сделал движение, собираясь разорвать листок с адресом.

— Одну? — Доктор Агопян задумался, его лицо было серым и усталым. — Да, я могу назвать вам вполне, как минимум, одну причину, вот только найдете ли вы ее достаточно веской.

— А вы попробуйте.

— Кэрол ведь тоже присутствовала тогда на Ганимеде — в ту ночь, когда, согласно вашим воспоминаниям, вы ее убили. Возможно, она сумеет объяснить, откуда взялись у вас ложные воспоминания; думаю, ей что-то про это известно — по крайней мере, такой вывод можно было сделать из нашей переписки. — Он внимательно посмотрел на Купертино. — Однако ничего более определенного она мне так и не сообщила.

— Хорошо, я съезжу, — сказал Купертино и быстро вышел из кабинета Агопяна.

«Странная все-таки идея, — думал он, — узнавать обстоятельства смерти некоей личности у этой самой личности. Однако тут Агопян прав, кроме Кэрол в ту ночь там никого не было. Можно было и самому понять, что придется в конце концов с ней встретиться».

Что-то тут было не так, логика была какой-то извращенной, и радости ему это не доставляло.

В шесть утра он уже стоял перед маленьким, но зато отдельным домиком Кэрол Холт Купертино. Пришлось долго, многократно нажимать кнопку звонка, и только тогда дверь открылась, на пороге показалась заспанная Кэрол, одетая в голубую полупрозрачную ночную рубашку и белые пушистые шлепанцы. Мимо ее ног торопливо проскользнула кошка.

— Еще помнишь меня?

Купертино посторонился, пропуская кошку.

— О господи, — Кэрол откинула с лица белокурую прядь и кивнула. — Сколько же это сейчас времени? — Пустынную улицу заливал серый, холодный свет. Зябко поежившись, она сложила руки на груди. — С чего это ты встал так рано? Прежде тебя из кровати было не вытащить до восьми часов.

— Я еще не ложился.

Ступив через порог, Купертино оказался в гостиной. Темно, окна задернуты шторами.

— А кофе можно у тебя попросить?

— Конечно.

Она сонно прошлепала на кухню, подошла к плите и нажала кнопку «Горячий кофе»; появилась чашка, а за ней другая. От кофе поднимался ароматный пар.

— Мне — со сливками, тебе — сливки и сахар. Ты всегда был малость инфантилен.

Кэрол передала ему чашку; ее собственный запах — запах теплоты, мягкости и сна — мешался с запахом кофе.

— Ты и на день не постарела, — сказал Купертино, — а ведь прошло уже больше трех лет.

Не то что не постарела, она стала за это время еще более худощавой, стройной.

— А это что, наводит на какие-то подозрения?

Кэрол села за кухонный стол; щеки ее раскраснелись, глаза блестели, сложенные руки все так же целомудренно прикрывали грудь.

— Нет, просто комплимент. — Купертино тоже сел. — Меня послал Агопян; он считает, что мне нужно с тобой встретиться. По-видимому…

— Да, — прервала его Кэрол, — я с ним знакома. Я несколько раз ездила в Северную Калифорнию по делам, по дороге заходила и к нему. Он попросил меня в одном из писем. Мне Агопян понравился. Вообще-то, за это время тебе пора бы и вылечиться.