Моргемона (СИ) - Ирина Аркадьевна Орлова

меня забирают. Какой бог придумал бы такое, если б не жестокий бог, да ещё и мужчина? Церемониям, что меняют социальный статус, покровительствует именно Ирпал».

Руки жреца возделись в благословляющем жесте.

— Ваша Диатрость, марлорды и марледи, милорды и миледи; и все гости этого праздника! — надломленным от старости голосом возгласил священник. — Клятвы даны. Клятвы услышаны. Клятвы приняты! Милостью своей Богов Троица с одобрения Великой Матери закрепляют брак диатрина Энгеля Астрагала и леди Ландрагоры Гидриар, дочери марлорда Тавра Гидриара! Отныне и вовек они одна кровь, одна плоть, одно счастье и одно несчастье. Солнце и луна. Ваше Диатринство, она ваша!

«Там правда так написано? Может, “поднимите фату”?» — иронично подумала Гидра. Но не успела развить мысль. Она моргнула от неожиданности, ибо рука диатрина без промедлений откинула штору, что доселе как-то отгораживала её от ненавистного мира.

Они наконец увидели друг друга.

Его венчала пышная грива белых, как снег, волос, что ложились на плечи и парой прядей ниспадали на лицо. Вдетый в них венец был тяжелее принцессиного, но тоже сиял белым золотом. Даже глаза его казались белыми. Солнце так нестерпимо ярко отражалось от его светлых черт, что на первый взгляд Гидре почудилось, что это сам Ирпал — с сиянием вместо лица, как его изображали.

«Принц — альбинос!» — ахнула про себя Гидра, не скрывая своего удивления. — «И, несмотря на это, красавец, как с картин! Мне доводилось видеть изображения королевской семьи… но я думала, эта белизна преувеличена».

У него было немного вытянутое, но очень гармоничное лицо с раскосыми глазами. Даже ресницы его были белые, как у лошади. Внимательный взгляд сразу же вцепился в лицо новоявленной супруги, изучая его с такой же оторопью, как и она изучала его.

«Моя луна — больная, серая и надломленная», — читалось в его взоре.

«Моё солнце — палящее, белое и жестокое», — поняла Гидра.

Но мгновение солидарного удивления резко оборвалось. Лицо жениха помрачнело, подчеркнулось выраженным диатрийским высокомерием и отрешённостью. И Гидра тоже опустила взгляд куда-то ему на грудь — на уровень своих глаз — и через силу подала руку, чтобы он надел ей на палец кольцо.

«Громадный рыцарь, без сомнения, уверенный в своей красоте и величии», — подумала она с нарастающим отторжением. — «По его удивлению понятно, что он ожидал супругу, куда больше похожую на музу для рыцаря — с румяными щеками, пышной грудью и преданными глазами. Судя по моим сёстрам, он представлял меня иначе. Что ж, не одна я буду несчастлива».

Холодное кольцо обхватило палец. По обычаю носить его должна была она одна — мужчине подобные оковы были не к лицу. Гидра вздохнула, собираясь с силами вновь, и, переборов свою ненависть к прикосновениям, вложила свою кисть в его большую шершавую ладонь. Они вместе обернулись к гостям церемонии. И те ответили им шумными восторгами.

Эхо преумножило гвалт под сводами триконха. И гортанный звон колокола отнёс весть о случившемся заключении брака по всему городу, заставив ликовать толпу на площади. Долетавший внутрь гул отражался от стен именем диатрина.

Двое гостей с первой скамьи поднялись и сделали шаг к ним. По блескам увитых драконами корон Гидра сразу поняла, что делать: она присела в низком реверансе, опустив взгляд в пол. Принц, не отпуская её руки, только преклонил голову.

Диатры встали перед ними, смотрясь в них как в зеркало собственной молодости. Диатр Эвридий Астрагал был слаб; не столько из-за тяготы лет, сколько из-за своей общей болезности. Это чувствовалось по его подрагивающим коленям. Облачённый в бирюзовый сюртук с жемчугами и цитринами, диатр словно прятался за высоким воротом и накинутым на плечи широким плащом. Рукава затеняли его обожжённые руки; накидка на под корону укрывала оплавленные уши; но лицо было не спрятать ничем.

Бесформенное, будто заготовка скульптора, оно имело красно-коричневый цвет и смотрело на молодожёнов взглядом без ресниц и бровей. Серые глаза короля-диатрина вроде бы выражали покровительство и благодушие, но, даже мельком глянув на их, Гидра невольно содрогнулась от омерзения: смотреть в такое лицо было невозможно.

Диатрис Монифа Мадреяр была, напротив, прекрасна не по возрасту. Ранняя седина обелила её некогда золотые пышные косы, сплетённые, будто два драконьих хвоста. Но лицо оставалось подтянутым, будто было почти не подвержено влиянию лет. По сравнению с хилым супругом, она, статная, плечистая и сильная, выглядела, словно Жемчужный рядом с Лукавым. Корона на ней имела женскую форму — чуть изогнутую, нарочито более изящную — но сидела на ней, как влитая.

Зато никакого благодушия её лицо не выражало. Напротив, бледное лицо невестки явно пришлось ей не по душе, и она покосилась на обвенчавшегося сына с едва заметной грустью.

— Да благословят вас Трое, и да позаботится о вас Великая Матерь, — хриплым, не совсем человеческим голосом промолвил диатр Эвридий. Он тоже был высокого роста, и оттого со своим жутким лицом казался каким-то демоном, вылезшим из леса в новолуние. Его взгляд обратился к Гидре, и той захотелось зажмуриться. — Служи диатрину верно.

— Служи ему верно, — чётче и назидательнее повторила диатрис Монифа.

«Они точно принимают меня в семью, а не в штат горничных?»

Впрочем, самоирония не могла взбодрить Гидру в должной мере. Она смотрела в пол, пока диатр не велел им обоим подняться. Тогда же диатрийская чета шагнула обратно к скамье — видимо, Эвридий пожелал присесть — и к ним быстро подошёл диатрин Эван, старший брат Энгеля.

Он был куда больше похож на диатра Эвридия в молодости, если судить по портретам. Разве что ростом всё равно не доставал до Энгеля. Но он был довольно складным, голубоглазым, кудрявым молодым человеком с подрумяненной солнцем кожей. Его богато расшитый золотой нитью патиновый сюртук походил на отцовский, но сидел куда складнее, подчёркивая гибкую фигуру и