Шарль Перро - Сергей Бойко

— А здесь ты, Шарль, не прав, — посадил его движением руки учитель и пошел вдоль столов. — Кто от всего понемногу знает, тот, можно сказать, не знает ничего. Потому умные люди советуют: лучше одному чему-нибудь учиться, нежели от всего помаленьку знать.

— А разве нельзя постепенно, сначала одну, потом другую, потом третью науку освоить?

— Можно, — согласился учитель, — но для этого человеку надо триста или четыреста лет на земле жить. А вот ту науку, которой вы свою жизнь посвятить хотите, в самом деле надо по частям изучать, чтобы до самой глуби добраться. Посему-то Платон к метафизике, Сократ к нравоучению, Демокрит к физике, а главный механик Архимед к математике прилепились. А кто все части сразу одной науки изучить желает, что целый у лошади хвост одним разом вырвать хочет, чего никогда не сделает. А если будет по одному волосу рвать, то через несколько часов и весь хвост выщипать может. — Учитель обвел глазами класс: все ли внимательно его слушали, и хитро, прищурившись, спросил напоследок:

— Ну-ка, а кто мне скажет: беречь или наживать труднее?

— Конечно, наживать! — наперебой отвечали ребята, дети в основном богатых родителей.

— А что же человеку к сбережению легче, а к приобретению тяжелее всего? — спросил учитель и, видя растерянные глаза учеников, ответил, высоко подняв указательный палец: — Наука!

А еще Шарль увлекся поэзией — делом, которое займет большое место в его творчестве. Он начинает осваивать рифмы.

«Сочинять стихи мне нравилось больше, чем писать прозу, — признавался он в „Мемуарах“, — и иногда они мне так удавались, что учителя спрашивали, кто их написал». И в другом месте: «Я замечал, что те из моих товарищей, которые хорошо слагали стихи, продолжали этим заниматься. Этот талант — от природы, и проявляется он с детства». Он читает «Размышления» Декарта. Позже он познакомится с другими сочинениями великого Декарта: «Речью о методе», а также тремя маленькими исследованиями — «Диоптрикой», «Метеорами» и «Геометрией», о которых так часто говорилось в их доме.

Во время одного из перерывов внимание Шарля привлек толстый фолиант, который принес в класс юный граф де Костер. Переплет книги был из желтого сафьяна, на нем блестел ярко начищенный герб Франции. А когда невзрачный мальчишка, обладатель книги, раскрыл ее, все увидели титульный лист, на котором золотыми буквами было выведено заглавие: «Роспись всех знатных родов Франции». Шарлю удалось полистать книгу, и он испытал болезненное чувство ущербности: «Почему его фамилии нет в этой книге?»

Дома Шарль спросил у отца, почему они не дворяне.

— А ты хотел бы быть дворянином?

— Очень!

— А почему?

— Я был бы тогда Шарль де Перро, и меня бы все уважали!

— А ты думаешь, меня меньше уважают, хотя я не дворянин?

— Да, меньше! Ведь твоей фамилии нет в «Росписи всех знатных родов Франции»!

— Тогда послушай. Однажды я защищал в суде одного дворянина, которому бедность мешала иметь слугу. Но он так кичился своим дворянским званием, что никак не хотел засыпать без слуги. Знаешь, за что он был арестован?

— За что?

— За то, что поздним вечером, и в хорошую погоду, и в дождь, и в снег, он, вооруженный, подстерегал случайного прохожего и под дулом пистолета вел его к себе домой. Там он отдавал перепуганной жертве три приказа: «Стащи сапоги!», «Постели постель!», «Убирайся вон!».

— Его осудили?

— Нет, я спас его от тюрьмы. Построил же я защиту именно на том, что он не ремесленник, не торговец, а дворянин и поступал в соответствии со своим званием. Разве ты хочешь быть нищим, но чванливым дворянином?

Но шли годы, а мечта о дворянском звании у Шарля не исчезала, а только росла.

1644 год

Перро мог бы блестяще окончить коллеж. Однако это учебное заведение ему пришлось бросить. Почему? Об этом он сам подробно напишет в своих «Мемуарах»:

«Поскольку я был самым юным и в то же время одним из самых сильных учеников в классе, учитель очень хотел, чтобы по истечении двух лет учебы я защитил диссертацию; но отец и мать посчитали это ненужным из-за расходов, необходимых для этой церемонии, самых бесполезных по их мнению, какие можно сделать. Учитель был настолько расстроен, что заставлял меня молчать, когда я хотел спорить с теми, кто собирался защитить диссертации. Я осмелился сказать ему, что мои аргументы лучше, чем у других, что они новы, а их — затерты и стары. Я добавил, что не буду извиняться перед ними за подобную манеру говорить, потому что я знаю только то, чему научил меня он. Он вторично приказал мне молчать, на что, поднимаясь с места, я ему ответил, что раз мне не дают отвечать, что раз никто больше не будет спорить со мной, а мне запрещено дискутировать с остальными, то мне нечего больше делать в классе. Говоря это, я поклонился учителю, всем ученикам и вышел из класса. Один из моих друзей, Борэн, который меня очень любил и который все время был рядом со мной, потому что весь класс обрушился на него неизвестно за что, тоже вышел и пошел со мной. Мы пошли в Люксембургский сад, где, размышляя о только что совершенном нами поступке, решили не возвращаться больше в класс, а учиться самостоятельно.

Эта выходка имела счастливое завершение, ибо если бы мы заканчивали учебу обычным путем, мы бы, очевидно, ничего не делали. Мы выполняли свое решение, и в течение трех или четырех последующих лет Борэн почти ежедневно приходил ко мне домой с 8 до 11 часов утра и с 3 до 5 вечера. Если я и знаю что-нибудь, то именно благодаря этим годам самостоятельных занятий. Мы прочли почти всю Библию, „Историю Франции“, много переводили, читали Вергилия, Горация, Корнеля и большую часть других классических авторов, отрывки из произведений которых у меня сохранились до сих пор. Очень полезным был наш метод работы с этими фрагментами. Один из нас читал главу и после прочтения диктовал по-французски резюме, которое каждый из нас записывал. Так мы одновременно учились переводить и делать выписки. Летом, после 5 часов, мы ходили гулять в Люксембургский сад. Так как Борэн был прилежнее меня, он и после возвращения домой еще читал и потом пересказывал мне».

Кто надоумил подростков выбрать такой путь? Педагогика XVII века, во всяком случае, не предусматривала метода самостоятельной работы. Профессор Марк Сориано считает, что этот метод Шарль Перро почерпнул из трудов некоторых сторонников янсенизма. Конечно, такое образование полезнее школьной зубрежки: Шарль и Борэн вместо избранных кусков из классиков читали целые тексты, причем читали бегло, что позволяло им быстрее усваивать материал. Но очевидны и минусы: они читали быстро, не обращая внимания на детали, тонкости лексики и синтаксиса, поскольку не было учителя, который мог бы направить их в учебе. Они также не пытались связать смысл прочитанного с контекстом истории. Но это общий недостаток преподавания мертвых языков в то время. Двум молодым людям не удавалось уйти от эстетической точки зрения, которую им привили, и они переписывали самые красивые, а не самые значительные ответы.