Со всей дури! - Екатерина Вильмонт

– Эй, генерал!

Он появился тут же.

– Что прикажет моя генеральша?

– Тапки хорошо бы…

– Зачем?

Он опять подхватил ее на руки. Она поцеловала его в идеально выбритую щеку.

– Ладка!

Он принес ее в кухню, усадил на стул и пошел за тапками.

– Ой, Ваня, а икра? Она там стухла!

– Обижаешь! Уже давно в холодильнике, и я успел смотаться за свежим хлебом.

– А масло у тебя есть?

– Да. И я сам сделаю тебе бутерброды.

– Мечта! Кофе, свежий хлеб с маслом и с икрой!

– Как приятно, что ты не сказала, что не ешь ни хлеба, ни масла.

– Ну, еще не хватало! И потом, мы столько калорий за ночь сожгли!

Его лицо вдруг стало серьезным.

– Тебе было хорошо со мной?

– А ты сам не понял? Очень. Просто очень.

– И ты будешь моей женой?

– Буду, если мы не станем затевать никаких свадеб.

– Ты не хочешь свадьбу?

– Не хочу! Давай пока так поживем. Мы же это… со всей дури… А вдруг не получится?

– Согласен. Это разумно. Хоть у меня и снесло крышу. Но как ты скажешь… Да, я позвонил маме и сказал, что привезу свою невесту познакомиться с ней. Лида тоже будет.

– И на какой час назначено мероприятие?

– На три часа. Мама нас ждет к обеду.

– А что мама?

– Страшно всполошилась.

– Ты сказал, кто я такая?

– Сказал, чтобы предубеждения не было. Мама обрадовалась… А Лидка пришла в восторг.

– Да, мон женераль, ты круто берешься!

– А когда ты представишь меня своей семье?

– Мама сейчас лечится в Марианских Лазнях. Я пока не буду ей ничего сообщать, а то она там разволнуется. С сестрой я сейчас в ссоре. Ну, а Пашку ты знаешь. Да, и еще, я не хочу, чтобы все это попало в соцсети.

– Ну, я уж точно такой фигней не занимаюсь.

– А Лида?

– Спросит разрешения. Сама не станет. А где ты хочешь жить? Предлагаю на первых порах жить здесь.

– Ну, а как добираться на работу? Вообще-то у меня есть квартира, но я продаю ее…

– Можем жить у меня. С мамой. Там три комнаты. Мама будет вести хозяйство…

– Нет, давай мы сначала познакомимся. А то вдруг я твоей маме не понравлюсь… – сказала Лада, а про себя подумала: или она мне.

– Главное, что ты уже понравилась мне.

– Нет, мон женераль, жить лучше отдельно. Надо просто поскорее продать и купить квартиру.

– А почему ты ее продаешь?

– Потому что она слишком о многом напоминает. И к тому же в соседнем доме живет моя бывшая свекровь.

– Понял. Послушай, давай все-таки, пока новой квартиры нет, поживем у меня. Ты поладишь с мамой, я уверен. Мама чудная женщина. Ну, не хмурься. Вот увидишь, сегодня познакомишься с ней, и все твои страхи улетучатся. К тому же мама замечательно готовит. И тебе не надо будет стоять у плиты.

– И ты не станешь требовать, чтобы я бросила работу?

– Да с какой стати? Работай на здоровье, тем более что твоя работа приносит людям столько пользы. – Говоря все это, он делал бутерброды – мазал маслом и икрой большие аппетитные ломти белого хлеба, от которого шел невероятно вкусный запах. Потом резал бутерброды на небольшие кусочки и с нежностью вкладывал эти кусочки ей в рот.

– Вкусно?

Она кивнула с полным ртом. Ей было сейчас так хорошо, что хотелось плакать. Неужели этот человек – моя судьба? Неужели он и вправду меня любит?

– Какая дивная икра, сроду такой не ела. Просто песня!

– А я никогда не испытывал такого… И никогда ни одной женщине не говорил, что люблю. Ты первая…

– А жене?

– Нет. Я был молодой, глупый. Очень горячий, но… Может, потому она и ушла от меня, что не говорил. Вам же, девочкам, это нужно.

– Так ты мне это говоришь потому, что понял, что нам, девочкам, это нужно?

– Выключи дуру, любимая! И запомни – я слов на ветер не бросаю.

– Ты вообще крутой мужик, генерал, да?

– Ну, в общем и целом да!

– И на тебя можно положиться?

– Железно!

– Ух ты! Здорово!

– А вот твоя родня может счесть, что я для тебя стар.

– Знаешь, я очень люблю свою родню, но я взрослый, самостоятельный и самодостаточный человек…

– Понял.

У него зазвонил телефон. Он извинился и вышел из кухни.

Черт побери, кажется, я счастлива. И дышу свободно – броня исчезла. Да! Брони больше нет! Ванечка мой!

И когда он вернулся, она потянулась к нему, обняла, поцеловала… Он задохнулся.

– Что, девчуха моя?

– Ванечка! – Она погладила его по щеке. – Знаешь, я последние месяцы жила как будто в какой-то броне и мне в ней было трудно дышать… А вот сейчас ты вышел, и я вдруг осознала, что дышу полной грудью и никакой брони больше нет… Понимаешь?

– Кажется, да.

– Ванечка, давай уже поедем в город?

– А что так? У нас времени еще много.

– Я хочу заехать домой.

– Зачем?

– Переодеться, красоту навести… Чтобы твоя мама не подумала, что ты нашел себе какую-то лахудру.

– О! Это уважительная причина, – засмеялся он. – Желание дамы – закон!

В машине он спросил:

– А когда возвращается твоя мама?

– Через пять дней.

– Самолетом?

– Да. В Шереметьево прилетит.

– Если я смогу, мы ее встретим вместе.

– Здорово было бы! Только ты надень форму!

– Думаешь, без формы не проканаю?

– Нет, но в форме это будет наповал!

– Ну, тебе виднее. И мам наших тоже надо будет познакомить.

– Да. Придется.

– А кто твоя мама?

– Мама? Она педагог по вокалу в Гнесинке.

– Да? А моя мама просто офицерская жена.

– Ну и что?

– Да ничего. А сестра твоя кто?

– Ксюха? Она редактор в издательстве.

– А из-за чего вы поссорились?

– Из-за Пашки. Он познакомил меня со своей девушкой…

– Раньше, чем мать? И она обиделась?

– Все не так! Ксюха жаждет женить его на этой девушке, а Пашка не хочет. Мне она ужасно не понравилась…

– А, понял! Ты поломала задумку сестры, и она на тебя сердится?

– Вот теперь в точку!

– Пашка отличный малый!

– Это правда.

Лада хотела было сказать, что это Пашка придумал их встречу и даже роман, но промолчала. Поменьше надо болтать. Целей будешь.

…Войдя в квартиру Ладиной матери, Иван Тимофеевич подумал: а ведь они с моей мамой могут не найти общего языка, что Лада, что ее мать.

Здесь было столько книг, столько нот, старинный кабинетный рояль, по стенам фотографии и картины. Старая московская интеллигенция.

Но тут в комнату вошла Лада, и он обо всем забыл. До чего же хороша, зараза, подумал он. И моя! Самое главное – моя! И гори оно все синим пламенем! На ней было облегающее платье цвета морской волны и какое-то причудливое ожерелье, серо-зеленые глаза блестели. Все как будто бы скромно, но глаз не оторвать.