Слон и кенгуру - Теренс Уайт

И какой смысл с этим бороться? Дело же не в О’Каллаханах, весь остров таков. С не меньшим успехом можно пытаться перевоспитать Альпы. А зачем их перевоспитывать, а? Зачем вообще переселять куда-то людей в этом дурацком Ковчеге? Почему бы не бросить их здесь на погибель?

Зачем, в конце-то концов, жить? — думал мистер Уайт. Ну, решительно не понимаю, чего это мы так тужимся. Что наша жизнь? Сплошной ревматизм да заполнение анкет.

И он пошел в огород.

Микки дожидался его в безопасном удалении от ульев. Он отыскал ореховый прут и почти лишился дара речи из-за страстного стремления, сомнений, скромности и страха. Голову он понурил, смотрел искоса, поверх своего красного носа, ни дать ни взять попугай, просящий, чтобы ему почесали макушку, при этом Микки еще и ухмылялся, ковырял носком ботинка землю, засовывал палец в рот, покручивался на каблуках, хлопал полами пиджака и, смущенно краснея, выставлял прут напоказ.

— Итак, Микки.

Микки захихикал.

Мистер Уайт в точности знал, когда они потерпят неудачу. Когда придется поднять перед собой прут, что потребует простого, но усилия. Однако маленький человечек желал совершить попытку, а это уже было достоинством, которое заслуживало поощрения. Кроме того, Микки походил на ребенка, просящего, чтобы ему устроили праздник. Лозоходство оказалось, подобно вязанию, заразительным.

— Ну хорошо, — грустно произнес мистер Уайт. — Пойдемте под буки, там и попробуем.

Когда с первой частью демонстрации было покончено, настал черед парного управления лозой.

— Теперь, Микки, мы сделаем это вместе. Возьмите вот этот отросток игрека в левую руку. Нет, не в эту. Крепко прижмите большим пальцем место обреза. Вашим большим пальцем, Микки. Да нет, другим. Ну, смотрите, я сейчас покажу.

Он сгреб в ладонь все пальцы Микки, включая и большой, и принялся решительно расставлять их по порядку, один туда, другой сюда, обвивая ими прут и расправляя, словно побеги ползучего растения, в разные стороны. Пальцы были красными и влажными.

— Вот так. Теперь держите левый отросток левой рукой, покрепче. Я же возьмусь правой рукой за правый, а свободные руки мы соединим, чтобы получился замкнутый контур. Мы будем держаться за свой отросток развилки каждый, я буду сжимать левой рукой вашу правую, и по контуру потечет ток. Нет, дайте другую руку. Вот, правильно.

Мистер Уайт мужественно ухватился за влажную лапу Микки, — он когда-то растил у себя дома жабенка, — они стояли бок-о-бок, рука в руке, держа лещину между собой.

— Теперь, Микки, нужно поднять кончик прута в воздух. Для этого нам обоим следует изогнуть запястья.

Мистер Уайт свое изогнул, а Микки, разумеется, свое не изогнул, — решив посмотреть сначала, как это делается, — и лоза замерла в воздухе наперекосяк, наподобие Лаокоона.

— Подождите. Держитесь за прут, Микки, а руку мою отпустите. Да нет, отпустите. Нет-нет, не прут, руку. Молодец. Так вот.

Высвободив левую руку, мистер Уайт приподнял ею лозу. При этом ему и Микки пришлось слегка повернуться, точно танцорам с саблями, ныряющим в «моррисе» под свои клинки, — и завершив полупируэт, они вновь оказались стоящими бок-о-бок, держащими над собою пруток. И опять взялись за руки.

Все это время Микки молчал, не сводя глаз с лозы.

— Так. Теперь постойте с минуту неподвижно, прислушиваясь к себе. Прислушайтесь к земле под вашими ногами, к силе, идущей из моей руки в вашу, и думайте о лозе. Держите ее крепко. Ни о чем другом не думайте. Просто слушайте нас обоих, и землю под нами, и пруток впереди. Чувствуете его?

— Да, — прошептал Микки.

— Сейчас мы медленно пройдем вперед, на несколько шагов. Нет, медленно. Ногу ставьте твердо и шагайте вместе со мной.

Впрочем, вперед они двинулись рывками, своего рода гусиным шагом, как парашютисты-десантники при беге парами.

— Стоп. Это слишком быстро. Не скачите так, Микки. Передвигайтесь размеренно и не думайте о ваших ногах. Думайте о моей руке и о лозе. Ну-ка, медленно и плавно…

Слегка пригнувшись, будто краснокожие на тропе войны, они продвигались вслед за лозой — взгляды прикованы к ней, ладони склеены потом Микки, в головах ни единой мысли о чем-либо на свете.

— Начинается. Замрите. Чувствуете?

Микки смог только кивнуть.

— Тогда еще три шага. Тихих. Вот оно. Держите прут как можно крепче, Микки. Не отпускайте его. Держите. Видите, это не я им двигаю, он сам. Еще один шаг. Держите. Еще. Встали. Вода под нами, Микки. Не выпускайте лозу. Еще один. Здесь!

Пруток перевернулся и указал комлем в землю.

— Он повернулся, — сказал Микки.

Голос у него был, как в церкви.

— Да.

— Я не смог его остановить.

— Не смогли.

— Он сам перевернулся.

— Да.

— Госпди!

— А теперь, Микки, вы должны проделать это самостоятельно. Вернемся туда, откуда мы начали.

Мистер Уайт исполнился решимости ковать железо, пока горячо.

— На этот раз, возьмите прут обеими руками. Правильно. Нет, не за кончик. Вот так лучше. Теперь слушайте, Микки, вы должны повернуть его кончиком вверх. Что бы вы ни делали, держитесь за ответвления и, видит Бог, я направлю прут кончиком вверх, даже если мне придется на это жизнь положить. Локти держите прямо, Микки. Руки перед собой. Когда я поверну пруток, поверните ладони, тыльными сторонами внутрь, друг к дружке. Пусть они сойдутся. Нет, тыльными сторонами. Держите лозу. Не выпускайте. Большие пальцы вниз, Микки. Вот так, верно. Не сдавайтесь. Мы побеждаем. Клянусь небом, кончик глядит вверх!

Мистер Уайт отступил на шаг, готовый броситься Микки на помощь, если тот начнет разваливаться на части, но Микки держался.

— У вас получилось!

Микки стоял, закоченев, багровый, не способный дышать, словно распятый на рогульке, решивший добиться успеха или умереть.

— Хорошо. Стойте неподвижно и думайте о лозе. Думайте о земле под вашими ногами. Больше ни о чем. Просто почувствуйте, что вы здесь.

Они подождали немного.

— Стоите твердо?

Кивок.

— Тогда медленно вперед. Несколько шагов. Думайте о лозе. Не слишком быстро. Хорошо. У вас получится, Микки. Остановились. Шагнули. Идите свободно, если чувствуете себя хорошо. Обо мне не думайте. Идите. Идите один!

Шаг за шагом похожий на сомнамбулу Микки и мистер Уайт, сосредоточивший на нем все силы душевные (сам он передвигался по-крабьи, на пятках, словно собираясь рвануть вперед), приближались к букам.

Рот Микки приоткрылся.

Рогулька пошла вниз.

Микки вроде бы заговорил, так он думал, но никто не услышал ни слова.

Оба шумно дышали.

Оба остановились.

Оба шагнули вперед.

Рогулька описала вялую дугу.

Повернулась и указала в землю.

Мистер Уайт отнял у Микки лозу, подергал его за руку. И продолжал со слезами на глазах дергать, похлопывать Микки по спине. А потом отвернулся и высморкался.

Дело сделано. Ite, missa est[10]. Столько часов, проведенных с вязальными спицами, кочергами, спичками, самопишущими перьями и Бог знает с чем еще — Nunc dimittis[11]… Он имел веру и победил. Он обучил одного из О’Каллаханов. Дерзать, искать, найти и не сдаваться[12].

Микки заговорил — быстро-быстро. Он преобразился.

— Прут повернулся.

— Да.

— У меня получилось.

— Да.

— Он сам повернулся.

— Да.

— Я не мог его остановить.

— Нет.

— Там вода.

— Да.

— Это всякий может.

— Да.

— И я могу.

— Да.

— Я сам сделал.

— Да.

— Видели, как он повернулся?

— Да.

— И я опять смогу?

— Да, Микки, хоть сто раз. Сделайте сейчас, быстро, чтобы запомнить как.

И они сделали это еще раз, и еще, и еще. После третьей попытки Микки научился поворачивать запястья так, чтобы кончик рогульки смотрел вверх. Оба пребывали на седьмом небе.

Ближе к обеду Микки робко спросил:

— А можно я прутик себе возьму?

— Он ваш, Микки, на веки вечные. И после обеда я вам еще двадцать штук нарежу, про запас.

Глава X

Миссис О’Каллахан сказала:

— Эти розочки на пианино, они красивенькие.

Домовуха, выведенная из себя составлением списков, сидела на кухонном столе поверх списка мистера Уайта, не давая ему писать. А он ерошил кончиком вечного пера ее шерсть, отыскивая блоху.

Миссис О’Каллахан он ответил так:

— Не знаю, вырастают ли пионы из семян или из клубней. Клубни для хранения великоваты. Но насчет цветов вы совершенно правы, миссис О’Каллахан. Рад, что вы о них вспомнили. В конце концов, пропади все пропадом, нам же не нужно, чтобы новый мир оказался полностью утилитарным. Такой оскорблял бы зрение наших де… Он оскорблял бы наше зрение, если бы содержал в себе только овес да капусту. Не вижу решительно никаких причин, по которым мы не могли бы расцветить его, привнести в него немного красоты и культуры, если, конечно, нам удастся их раздобыть, тем более, что семена много места не занимают. Я напишу сэру Джеймсу Маккею и попрошу составить набор всевозможных цветочных семян. И, раз уж речь зашла о Культуре, я как раз прошлой ночью размышлял о том, какие книги нам с собой взять. Люди, которые собираются потерпеть кораблекрушение и высадиться на необитаемый остров, обычно берут с собой, сколько я знаю, Библию и Шекспира; но, так как мы живем в достойном католическом доме, Библии у нас нет, да и в любом случае, я думаю, что от «Энциклопедии Британика» пользы нам будет намного больше. Она понадобится, чтобы воссоздать культуру. Я также подумываю, не взять ли нам вместо Шекспира «Словарь национальной биографии»?