Времена года - Арпад Тири

все равно не поймет его. А если он расскажет ей о своих планах, то она и вовсе расплачется, хотя что плохого в том, что он хочет помочь женщине, которую полюбил. Подумав, Матэ решил немедленно разыскать Крюгера и поговорить с ним о Флоре.

Открытое партийное собрание уже началось, когда Матэ подошел к зданию, все стены которого были заклеены политическими лозунгами, написанными крупными буквами, а на крыше красовалась красная пятиконечная звезда. Матэ остановился во дворе в тени каштанов, расстегнул рубашку и обмахнулся, чтобы хоть немного прохладиться, потом через запасной выход вошел в длинное помещение с низким потолком, похожее на склад. Два раза в неделю здесь демонстрировали кинофильмы. Народу собралось много. Все стояли, и только на лавках у стены сидели несколько пожилых шахтеров. Матэ протиснулся к будке киномеханика, прислонился к железным перилам.

Впереди, за столом, накрытым кумачом, стоял Крюгер. Справа и слева от него сидели шахтеры с серьезными лицами. Крюгер говорил с большим воодушевлением, и слушавшие его люди время от времени громкими восклицаниями поддерживали его. Иногда он замолкал, но потом продолжал говорить. И хотя в его речи было довольно много лозунгов, она давала ясное представление о действительном положении в стране и производила на слушателей внушительное впечатление. В голосе Крюгера звучала такая абсолютная убежденность в правоте своего дела, что он буквально зачаровал слушателей. Каждое слово, каждую фразу он произносил с душой, а его слегка хрипловатый голос только придавал этим словам большую силу, и люди верили ему.

Пока Крюгер поносил служителей культа, Матэ улыбался про себя, пытаясь представить прежнего Крюгера, но в голову, как назло, лезла всякая чепуха. Он видел его странным мальчишкой, постоянно носившимся по лесу с игрушечной винтовкой в руках. Вот вдали мелькнул его спортивный костюм, кажется, что и в детстве на нем был тот же самый костюм бледно-синего цвета. А как радостно он кричал во время футбольного матча, когда Матэ получал мяч с хорошей подачи! Матэ любил Крюгера, как старшего брата. Любил за откровение, за нетерпеливость, за страстные порывы и за то, что на него всегда и во всем можно положиться.

Крюгер вытер лицо и продолжал:

— Ну, а что мы прочли, например, во вчерашнем номере газеты «Фюгетлен нен»? — Он сердито сверкнул глазами. — Там мы читаем, товарищи, что у нашего сельского населения имеются свои серьезные заботы. И самая большая из них заключается в том, что они, мол, в долг едят белый хлеб. О бедняги!.. И эта газета дальше осмеливается писать, что те, кто завидует селянам, могут испробовать их положение на собственной шкуре!..

Со скамьи, стоявшей впереди у стены, вскочил какой-то худой мужчина и, смешно размахивая руками, закричал:

— Крестьяне и сейчас жрут белый хлеб! И свиней забивают! А нам и кукурузного хлеба досыта не дают!

В зале началась суматоха, все начали что-то выкрикивать, размахивая кулаками.

— Но мы-то с вами хорошо знаем, что не в каждом крестьянском доме едят белый хлеб! — стараясь перекричать шум, выкрикнул Крюгер. — И в долг им никто ничего не дает! На селе человек, можно сказать, начинается с мелкого хозяина. А у тех, кто только сейчас получил надел земли, черного хлеба и того на столе нет. Их главная забота заключается в том, чтобы раздобыть у богатеев посевного материала да тягло выпросить, без чего не обработаешь и клочка земли и окончательно разоришься!

Худой мужчина повернулся лицом к слушателям в зале и, подняв вверх костлявые руки, сжатые в кулаки, словно посылая кому-то проклятие, что-то сказал, но, что именно, Матэ за шумом не расслышал, а лишь увидел, как из-за стола снова поднялся Крюгер и потряс в воздухе газетой.

— В этой газете, товарищи, есть еще одно предложение, которое нам, шахтерам, особенно не нравится! — выкрикнул секретарь, когда шум несколько утих. — А пишут в ней вот что: «...Если шахтеры, точильщики, разные неучи и цыгане при нужде могут овладеть крестьянскими профессиями, то интеллигентный человек может достичь этого в более короткий срок...».

Выкрикнув эти слова, Крюгер бросил газету на пол и растоптал ее ногой. Глядя широко раскрытыми глазами на стоявших впереди слушателей, он продолжал:

— Слышали вы что-нибудь подобное? Эти господа, видимо, считают, что мы снесем любое оскорбление! Ошибаются! Мы, коммунисты-шахтеры, очень хорошо знаем, что крестьянину в его шкуре нисколько не легче, чем, например, слесарю. Мы никогда не станем оскорблять крестьянина, так как тогда все наши заверения о создании союза рабочих и крестьян останутся пустым звуком. Нам хорошо известно, что, с точки зрения кулаков и священников, мы народ неинтеллигентный, некультурный. Но давайте зададим им вопрос, кто оказывает крестьянам настоящую помощь, мы или они?.. Мы помогали крестьянам, потому что беднейшее крестьянство является нашим союзником в политической борьбе против общих врагов. Когда крестьяне, только что получившие земельные наделы, пожаловались, что они достали молотилку, но у них нет подшипников, наши агитаторы не стали их кормить обещаниями, а взяли да и привезли эти подшипники. Это и есть самая лучшая агитация! Вот я сейчас и спрашиваю вас, товарищи, так кто же на самом деле помогает крестьянам? Где были наши реакционеры, когда крестьянам нужно было достать подшипники? Раскуривали трубки да нас с вами на чем свет ругали? Где они были, когда все горнорабочие делом доказали, что трудятся ради общих интересов? Разве правильно сравнивать шахтеров с точильщиками ножей и с цыганами? Разве они спускались хоть раз в шахту? Глотали угольную пыль? Толкали вагонетку, скрючившись в три погибели?..

Голос Крюгера потонул в рокоте возмущенных шахтеров, которые зашумели, застучали ногами по цементному полу.

— Цены на хлеб подскочили в шесть раз! Пусть власти установят твердые цены! Мы уже все сняли с себя! Куда смотрит демократическая полиция? Почему не приберет к рукам спекулянтов?! — неслись крики со всех сторон.

Крюгер нисколько не растерялся, напротив, он замолчал, давая возможность разгореться страстям. Стоял и думал, что он потом скажет им о стабилизации цен, о национализации, о программе Венгерской коммунистической партии, о мосте Кошута, который уже восстановили в Будапеште и который он три недели назад видел собственными глазами, о крупных землевладельцах, которые в последние месяцы начали потихоньку возвращаться из Австрии и Германии. Оглядев потные, испачканные угольной пылью лица шахтеров, Крюгер вдруг почувствовал, что еще никогда прежде в его голове не было такой ясности, как сейчас.

Вдруг вперед вышел маленький кривоногий мужчина с забинтованной левой рукой. К своему удивлению, Матэ узнал в нем ночного