Вечный дом. Мир ноль-А. Пешки ноль-А - Альфред Ван Вогт

Когда они уже лежали в объятиях друг друга, она прошептала:

— Помни, что все мои раны уже залечены. Со мной не нужно обращаться, как с корзинкой с яйцами, которые могут разбиться.

Стивенс почувствовал раздражение.

— Ты не можешь быть просто женщиной, вместо того, чтобы давать указания? Я уверен, ты понимаешь, что с тобой обращаются как надо.

Она помолчала, а потом сказала:

— Ты в этом деле знаток. У тебя наверняка богатый опыт.

— Не такой уж богатый, как бы хотелось, — сказал Стивенс. — Я рад, что ты встретилась на моем пути.

— Надеюсь, ты не разочаруешься.

Она сказала это таким необычным тоном, настолько серьезно, что он подумал: «Она позволила мне любить себя, потому что ей очень нужно, чтобы я был рядом». Для него эта мысль была, собственно, не новой, но сейчас она показалась ему более реальной, чем раньше. Он вдруг обнаружил, что думает о том, правильно ли она его оценила. Помог ли бы он ей сегодня, если бы не было той предыдущей ночи и ожидания, что его возможно снова пронзит эта столь желанная молния. Как было приятно сознавать, что ему не пришлось делать этот печальный выбор!

Позже она сказала:

— Не одевайся. Накинь только этот халат.

Сама она скользнула в светло-голубой пеньюар, который больше обнажал ее тело, чем скрывал. Она вернулась к бару и, когда наливала какую-то темно-коричневую выпивку в стаканы, спросила:

— Ты хочешь сказать мне, что ни одна женщина в Альмиранте еще не открыла тебя и ты безраздельно мой?

Это не совсем соответствовало действительности, но было верным для настоящего момента. Была одна замужня женщина, которая ушла от мужа и оставила детей, когда узнала, что у мужа есть любовница. Она стала увлечением Стивенса вскоре после того, как он приехал в Альмирант. Она тщательно скрывала их отношения и даже в постели безостановочно говорила о своей семье. За две недели до Рождества она со слезами на глазах сообщила Стивенсу, что муж просит ее вернуться домой и что она уже не может больше переносить разлуку с детьми. И опрометью бросилась к ним. У него было ощущение, что за месяцы их связи она так и не успела воспринять его как любовника.

Вслух Стивенс сказал:

— Еще ни одна женщина в Альмиранте этого открытия не сделала.

Он ни минуты не сомневался, что говорил это абсолютно честно.

Мистра взяла один из стаканов и поставила перед ним.

— Попробуй это, — сказала она. — Ты, наверное, такого никогда не пробовал.

Стивенс сел на стул и подозрительно посмотрел на жидкость. Она выглядела как плохо очищенная вода.

— Что это?

— Попробуй.

У него было ощущение, будто он поднес ко рту горящую спичку. Огонь обжег ему горло, и теперь он чувствовал горячую волну в пищеводе. Он поставил стакан и начал хватать ртом воздух. Ему казалось, что голова его дымится. Из глаз брызнули слезы.

Его охватил стыд. Эллисон Стивенс, который глотнул немного ликера, был просто-напросто нокаутирован. Он мигнул, смахивая ресницами слезы, и увидел, что Мистра прихлебывает из стакана и с изумлением наблюдает за ним.

— Не сдавайся, — подбадривающе сказала она. — На вкус это как классическая музыка. Но выветривается быстрее. — Она улыбнулась. — Я имею в виду — лучше, чем любой другой ликер.

Стивенс налил еще. То же ощущение огня. Но на этот раз он не задохнулся, и слезы у него не полились. Проглотив его, он взглянул на молодую женщину.

— Я повторил, — сказал он. — Что это?

— Октли.

Должно быть, Стивенс выглядел озадаченно.

— Это старинный напиток майя, — объяснила Мистра. — Но, конечно, мой собственный вариант.

Упоминание о майя вернуло Стивенса обратно к книгам, которые были у нее в библиотеке. Он выпил еще, почувствовал, что в голове у него затуманилось, и медленно произнес:

— Что все это значит? Кто эти люди, которые били тебя хлыстом?

— О, — она пожала плечами, — члены клуба.

— Какого клуба?

— Самый исключительный клуб в мире, — ответила она и тихо засмеялась.

— Что нужно, чтобы стать членом этого клуба? — Стивенс не унимался, хотя чувствовал, что она смеется над ним.

— Нужно быть бессмертным, — сказала Мистра. Она опять засмеялась. В глазах ее вспыхнул зеленый свет, а лицо было оживленным и пылало от возбуждения.

Стивенс нахмурился. Было очевидно, что больше она ничего не скажет, если он не откроет карты.

— Послушай, — сказал он решительно. — А что это за книги там? И что это за секрет Большого дома?

Мистра довольно долго в упор смотрела на него. Лицо ее горело, а глаза были неправдоподобно яркими. Наконец, она сказала:

— Мне показалось, что ты был в библиотеке. И сколько ты успел прочесть?

— Сейчас нисколько. — Стивенс рассказал ей о книгах, которые он взял в квартире Тезлакоданала. Она кивнула, думая о чем-то своем, а потом сказала:

— Этих страниц не было и в моих книгах, когда я их получила.

— А вычеркнутые слова?

Она кивнула. Они молча выпили, прошла минута, и у Стивенса появилось ощущение, что она хотела сказать еще что-то. И она сказала.

— Так случилось, что я знаю вычеркнутые имена. Все эти имена исчезли из книг… — Она засмеялась, вопросительно взглянула на него и закончила, — с помощью обряда.

Стивенс кивнул. Ему было трудно это осознать.

Так вот, значит, как, — хрипло сказал он наконец.

— Значит, вот так.

Он заметил, что она доливает его стакан. Он наблюдал, как она это делает с выражением глуповатой напряженности на лице, и когда она закончила наливать, он взял стакан.

— Что, черт возьми, происходит с Калифорнией? — неопределенно сказал он. — Куда ни сунешься, повсюду какие-то ненормальные культы. — Его захлестнул гнев. — Эта так называемая ранняя мексиканская цивилизация… Если когда-нибудь и существовал народ, который продал душу, так это они.

Ее глаза, следившие за ним, сверкали как бриллианты. Лицо ее, казалось, было в тумане, будто не в фокусе. Стивенс мрачно продолжал:

— Древние мексиканцы превзошли все кровожадные цивилизации. Уже к концу этой мерзкой шайке богов и богинь, размножившихся благодаря воображению невежественных людей, приносили в жертву до пятидесяти тысяч верующих в год. Кровавые дьяволы! Отвратительные, больные умы! Отбросы нашей планеты.

И тут он увидел, что выпил стакан до дна. Он поднялся, шатаясь, облокотился о бар и потом сказал:

— Давай не будем говорить об этом. Давай говорить о тебе. И никакой выпивки. Еще один глоток, и я опьянею.

Он подошел к ней и обнял ее. Она не сопротивлялась его поцелую и ответила на него. Вот так, наверно целую минуту, они стояли и целовались. Затем он выпустил ее из объятий и сказал нетвердым голосом: