Натиск на Закат - Владимир Васильев

«Куча стерв» представляла собой мешанину частей тел. «Доблестный Сергий, как видно по результату, вошёл в раж при испытании мушкета» — с этой мыслью в голове, капитан поискал глазами рядового, но тот маячил вдалеке, у баньки. Разгадывал секреты какой-то игрушки из неждано-негадано доставшегося им хабара. Командир свистнул сержанту. Копылов растащил бренные останки четверых десантников в стороны, и они увидели ещё один труп — собаки-волкодава. У неё отсутствовала голова.

— Лепшего из моих псов сгубили! — с горечью вскричал шевалье.

Подошедший Сергий возразил ему:

— Твой пёс спас тебя и всех нас. Отвлёк на себя внимание и дал нам время, чтоб уничтожить врагов.

Шевалье глянул по очереди на всех подчинённых капитана, щеголявших в кальсонах, что виднелись из-под плащей и сказал:

— Оденьтесь! Сына отправил к соседям. И вас зову на пир. Попируем да пойдём ворогов бить.

Бывалый солдат, пребывавший в совершенном расстройстве чувств из-за потери личного оружия и вещей, сгоревших в гостевой избе, а потому забывший об уставном порядке, обратился с просьбой, минуя капитана, непосредственно к шевалье Ивану:

— Вся моя воинская одежда в пожаре сгорела. Надеюсь на вашу помощь, шевалье.

Иван Никлотович, смерив Геруа взглядом, спросил:

— Как вина вине рознь, так и одёжа одёже рознь. Ты к коим относишься?

Гийом Геруа горделиво задрал голову и ответил по-французски:

— Ma mere m'a dit que je suis le prince du sang.

Шевалье кивнул головой:

— Найдём тебе одёжу.

Что-то побудило капитана проверить обмундирование, аккуратно уложенное сержантом на траве. Несмотря на заверение Копылова, гимнастёрка гвардии капитана была по-прежнему сырой. А ватник он даже щупать не стал.

— Иван Никлотович, выручай. Негоже нам в мятой и невысохшей одёже на ваш пир приходить.

Лицо шевалье вытянулось, и рот его приоткрылся от изумления. Подумав, он махнул рукой и согласился:

— Найдёте кастеляна. Он вас всех оденет. — шевалье, шагнув раз-другой к башне, резко остановился и голосом хозяина, не терпящего возражений, повелел: — Сын вскоре вернётся. Покажете мне и ему ваше оружие.

— Что ты, Илюша, сказал шевалье? — вкрадчиво спросил капитан у бывалого солдата, когда Иван Никлотович скрылся из поля зрения.

— Объяснил ему образно, что не хочу носить сермяжно-полосатую одежду.

— Чем же она плоха?

— Её здесь только смерды носят.

— Какой же образ ты обрисовал?

— Отметил, что я из благородных.

— Как говорится, карты на стол! У меня — козырная! Довожу до вашего сведения, что моя тётушка учила меня французскому. Говорить не могу, но понимаю немного. Ты, рядовой Геруа, объявил шевалье, что ты принц.

Сержант Копылов расплылся в улыбке, глядя на растерянное лицо бравого принца. До Белова в ту минуту дошло, что у бывалого солдата посадка головы всегда и даже в этот миг свидетельствовала о чувстве собственного достоинства. Рядовой из принцев совладал с нахлынувшими эмоциями и воспоминаниями и, одарив Копылова высокомерным взглядом, признался:

— Да, скрывал! Иначе мой дедок получил бы бумагу о моём вечном сроке без права переписки. Моя покойная матушка — княжна из рода Щербатовых. И отец мой тоже из Рюриковичей.

Капитан вздохнул, как ни странно, от душевного расстройства: каждый из его подчинённых хранил в тайне такие события и скелеты в памяти, которыми не желал делиться даже с товарищами по оружию. Не располагала ни жизнь в Союзе, ни служба в армии к задушевным разговорам. «А самый загадочный, конечно, Сергей. Впрочем, все мы калеки, и у каждого в душе тревога. Да'с, «а в душе тревога!» Чой-то «Цыганочку» вспомнил?.. Нет'с, тут-то не найдём исцеления, а потому, что прольём море крови» — так подумал он и — само собой разумеется — не высказал красноармейцам свои соображения.

— Говорил ведь тебе, Илюша, что здесь нет особистов. Здесь тебе не там. Не таиться от своих товарищей, — капитан выдержал паузу, — а гордиться надо предками. Нет ничего дороже для нас памяти о родителях.

Белов взглянул на местных, бегавших с бадейками от колодца к бывшему гостевому дому. От затушенного пожарища дым стлался по всему двору и огороду. Построив группу, объявил о присвоении званий сержантов рядовым и удостоил благодарности сержанта Копылова.

С неотложными задачами управились довольно-таки быстро: похоронили десантников-храмовников с помощью местных; от стены, окружавшей башню, дошли до ближайшего леса и там освоили оружие, доставшееся от серых, да подивились их прочим технологиям и штучкам. Нежно поглаживая пояс, который Сергий предложил называть «антиграв», сержант Копылов, глядя сверху, с высоты верхних ветвей дуба, на изумлённого бывалого солдата, спросил:

— Шо дивишся? Я ж как Иисус теперь могу по воде, как по суху!

Увы, не смогли разгадать тайны всех штучек. Если мушкет показался бойцам простым как шмайсер, то назначение планшета чёрного цвета так никто и не понял. Белов — от досады и в сердцах — произнёс несколько слов, что не для печати, и дал команду возвращаться в расположение временного размещения группы.

Виктор Копылов с завистью смотрел на зеленеющие луга, на которых под присмотром пастухов пасся табун стреноженных коней, по его приказу отведённых на пастбище, и стадо коров. После налетевшего урагана пасмурный мир вновь обрёл спокойствие и умиротворённость.

— Эх благодать! У нас в это время снега лежат, — сказал Виктор нараспев, и, вперив взгляд в командира, спросил: — Как думаешь, таащ капитан, прилетят серые вражины отомстить аль нет?

— Вполне возможно. Мы ж не знаем, сколько у них летающих тарелок. Потому должны приодеться в местную одежду. Своего рода камуфляж. После ужина, товарищи сержанты, пойдёте по очереди в охранение. Но, прежде чем идти к кастеляну, надраим сапоги. Есть у меня заначка — банка гуталина. А первейшая задача: раскидать завалы сгоревшей избы и спасти то, что ещё можно спасти.

Шестая глава О призраке любви

В безвременьи возможен лишь призрак любви

Афоризм капитана Белова

Шевалье Ивана они узрели издалека. Увидели и ратников, что скакали по дороге к тауэру Никлотовых.

Хозяин башни выходил из портала притвора, пристроенного к башне. Портал имел характерные черты архитектурной готики: некую устремлённость линий ввысь. Да и вся башня, построенная неведомыми каменщиками, стремилась вверх в согласии с готическими канонами. Шевалье, очевидно, с нетерпением поджидал возвращения сына, выглядывая из какой-нибудь бойницы башни, и вышел встретить его. Когда кавалькада въехала во двор, шевалье — в который раз?! — приложился к баклаге.