Сказки темной Руси - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова

к нему тощие потянула и зарокотала, забулькала да закрякала:

– Сынок, али не узнал свою матушку? Я ж все слёзы о тебе выплакала! Сам господь простил мне злобу мою, забрал ведьмин дар навсегда. Ещё день-другой и побирушничать б пошла, не застал бы ты меня тут, и не увидел никогда более.

Сжалось сердце у охотника, узнал он свою родную матушку, а вслух сказал:

– Родная матерь сына с дома не выгонит! – и оттолкнул от себя старушку.

Опечалилась, устыдилась бывшая ведьма Потвора, захлопнула перед носом сына дверь еловую и полезла на печь спать. Не стерпел такого обращения чудак Макар, распахнул он дверь еловую и давай мать за грязный подол дергать, вниз её снимать:

– Куда полезла проклятущая! Давай рассказывай что это за прыщи на твоей морде и откуда они взялись?

Закряхтела, как сосна, бабка старая, спрыгнула с печи и рассказала сыну тайну страшную:

– Как занялась я будучи молодухой ворожбой да приворотами всякими, так слёзы мои светлые стали липкими, горючими. Куда слезинка упадет, то место и прожжет, а на коже прыщом гноящим вылезет, но чаще бородавкой.

– Это мы и без тебя уже знаем, ты расскажи что дочке моей делать теперича, и за какой ей ляд напасть такая?

– Эко оно как! – пригорюнилась ведьма. – Тоже ворожит девчушка?

– Да в том то и дело, что не ворожит.

– А чего так?

– Да вот так.

– Ох ты ж да напасть какая!

– Напасть, – соглашается Макар. – А делать то чего теперича будем?

Подумала, подумала хозяйка лесного царства и говорит:

– А может наоборот, пущай ворожить попробует, авось оно и пройдёт.

Встал Макар на ножки резвые, отряхнулся от родимой матушки, как от жабы. Поклонился он ей в ноги, и молвит речи прощальные:

– Спасибо тебе матушка за стол, за хлеб, за слово доброе. Ну поперся я обратно к жене да к тестю.

Проводила его несчастная, расплакалась, обросла по самые уши прыщами мерзкими да полезла на печь. И поехал наш охотник взад до терема царского, голову склонивши, пустой, порожний, опечаленный. Ехал он и напевал такую странную песенку, которая казалось бы уже ни к селу и ни к городу:

Нет, не бабы красивой бойся,

а иди-ка в ведре умойся

да к роже своей приглядися:

не пора ли тебе жениться?

И ведь напел паршивец на свою голову, а заодно и на голову всего королевства. Подъезжает он к своему терему высокому, а там женихов полон двор: и наши, и чужие, и заморские. Прознали они, что на Руси у царя Берендея свет Ивановича внучка на выданье. Сама страшна аки чёрт, но земель за ней приданого – от края Руси до края, шагами не сосчитать, аршином общим не измерить. Грустно стало Макару, как только он такое шушуканье в царском дворе расслышал. Пошёл он прямехонько к дочке, а та сидит, золотым гребнем волосы расчесывает, на женихов с резного балкончика поплёвывает. А женихи ради смеха кланяются невесте да в один голос горланят:

– Несмеяна свет Макаровна, пойдете за меня замуж?

Взбеленился Макар, хотел было вниз бежать, всех женихов прочь гнать, но дочка хвать его за ручку белую:

– Полноте вам батюшка метаться туда-сюда! Скучно мне, девушке, пущай повеселят холопы дивные мою душу ни в чем не повинную. Говорят, все до единого Петрушки перевелись на Руси. Так пущай же у нас заморские клоуны поскоморшничают.

Согласился с ней ласковый батюшка:

– Пущай, – и сел устало рядышком.

А женихи знай себе наяривают:

– Несмеяна свет Макаровна, пойдете за меня замуж?

Смеяна обернулась к тятеньке:

– А мне нравится имя Несмеяна.

Сверкнул на неё глазами страшными родимый батюшка:

– Даже и не думай! А насмешников тут же прогоню со двора, да сам тебе спою, спляшу и на дуде сыграю.

И встал Макар, и пошёл Макар мимо тестя Берендея свет Ивановича, мимо тёщи Рогнеды Плаховны, мимо жены любимой Перебраны Берендеевны: мимо всех тех, кто к новой царской свадьбе втайне от Смеяны готовились – с каждым женихом отдельно переговоры вели в нижних тёмных комнатах.

И погнал простой мужик Макар толстой палицей весь люд честной – наших и иноземщину. А дружина царская ещё и помогла ему немалой своей доблестью, решив, что на то царский был указ. А затем достал Макарушка из штанин широких свою дудку верную и запел, и заиграл, заплясал как смог. А дворовые девки и парубки помогли ему как могли.

Слушай меня, кошка,

а на кошке блошка

не кровищу соси,

а отсюда пляши,

допляши до деда —

сварливого соседа.

Вцепись-ка ему в рожу,

потому что так негоже:

драти за уши ребят —

самых честных пострелят!

Ведь мы не виноваты,

что груши красноваты

у деда злющего висят,

дразнят пацанов, девчат.

Так собирайтесь блошки в кучку

и вцепитесь в дедов чубчик!

Оп ля-ля, оп ля-ля! —

скоморошья игра.

И тут невеста царская почувствовала себя самым настоящим ребенком. Засмеялась она во весь голос, закатилась, заклокотала, заёрзала на стуле и брызнули из её глаз слезы счастья. И каждая слезинка горючей жижей скатывалась по её и без того воспаленным щекам, оставляя кровавый след, а на том следу вырастали родинки, бородавки и прочая гноящаяся дрянь. Увидал отец Макар, что с его кровинушкой творится, а дворовая челядь бояться царских запретов перестала и уже в открытую реготала над девушкой. А та вдруг сжалась вся, скукожилась, сплющилась в пичужку малую и замахала крылами-руками от отчаяния. Заревел Макар как зверь лютый, вытянул руки вверх, растопырил ладони широко и зовет родимую с себе в объятия жаркие:

– Прыгай дочь, покуда молод я, прокормлю тебя и себя на воле вольной, не сидеть тебе в клетках золотых, пока жив твой любимый тятенька!

И сиганула в крепки руки внучка царская, и схватил её в охапку тятя родненький, и прыг они оба на кобылу резвую, да и поскакал куда глаза глядят. А дружина царская хотела было вдогонку броситься, да не было им распоряжения такого дадено. А когда царь батюшка очухался, когда понял что к чему, далеко они были: не только конь вороной, но и ветер их не сыщет.

Ну вот. Много ли мало ли прошло с той поры лет, а ходили слухи по свету белому, мол, бродят по городам и весям два скомороха-непотребника: один мужик мужиком, а другой пацан пацаном. И супротив власти песни бунтарские поют. А писари слова тех песен записывают и царю-батюшке докладывают. Но царь-батюшка дюже милостив, скоморохов тех не трогает и другим трогать