Святослав - Семен Скляренко

— Не с чего мне быть веселым! — раздраженно сказал Добрыня. — Дома сестре жить невмоготу, как довез ее сюда — не знаю, как обманул стражу — сам дрожу. А тут? Посмеялись надо мною и над сестрою да и ушли. А мне что с нею делать?

— Ты не обижайся на меня, — сердечно промолвил Тур. — Говорю ведь — не знал, что это твоя сестра, вот и сорвалось слово… Прости меня.

Добрыне стало жаль Тура. И в самом деле, что взять с гридня? Сегодня он пьет и гуляет, завтра, гляди, погибнет. Один раз живешь на свете, один раз помирать; подшучивай, гридень, над людьми, над самим собою смейся, — может, завтра ворон в поле будет каркать над твоей головой.

— Ладно, Тур! — тихо произнес он. — Не винись, и я тебя не виню. А вот что делать с Малушей — не знаю. Она у меня дите, Нигде еще не бывала, сама о себе не позаботится, а я куда ее поведу? В гридницу или к нам?

— Нет, — ответил Тур, — в гриднице и у нас ее не положишь: дознается сотенный, скажет тысяцкому, тысяцкий — воеводе, а тогда с нею хоть в прорубь… А ты, Добрыня, не знаешь ли кого-нибудь из кузнецов или ремесленников?

— Если бы знал…

— И я не знаю, — вздохнул Тур. — А что, — задумался он, — если бы мы положили ее в конюшне, на сене?

— Что ты говоришь, Тур? Туда же днем и ночью ходят все гридни, княжьи слуги.

— Правда, Добрыня, — согласился Тур. — Там сестру заметят и обидеть могут.

Оба замолчали. Добрыня безнадежно смотрел на город, на требище,[47] где загорелся, заплясал длинными огненными языками костер. Тур смотрел на небо, начинавшее темнеть, на голубей, белыми пятнышками висевших в нем.

— А что, — внезапно Тур опустил голову и засмеялся, — если мы положим Малушу у себя…

— У себя? — удивился Добрыня.

— Да нет же, — перебил его Тур, — в доме нельзя, положим ее наверху…

— Где?

— В голубятне. — Тур протянул руку и указал на большую голубятню, которая одним концом опиралась на крышу дома, а другим — на сук старого дуба. — Ведь там, в голубятне, есть закуток для корма. Зимой туда лазят княжьи стражи, а сейчас никто не полезет, никто Малушу не тронет.

Добрыня задумался. В словах Тура была правда. Тут, на Горе, все очень любили голубей. Сделанные из дерева, прикрытые навесами голубятни стояли на княжеских и боярских теремах. С незапамятных пор была такая голубятня и над их гридницкой, а возле нее — закуток, куда на зиму засыпали для голубей зерно.

Голубей на Горе никто не трогал, не ел, они считались Божьими птицами, размножались на воле, стаями летали над зеленой Горой.

— Правда, — согласился Добрыня, — в закутке ей будет хорошо, и сотенный ничего не скажет.

— А что ему говорить? Ведь это не гридница, а голубятня. Днем Малуша сможет погулять, спать будет на голубятне. Принесем ей и поесть и попить… Так ведь, Добрыня?

— Ладно! — согласился Добрыня. — Это ты хорошо придумал. Так и будет!

И Малуша в эту ночь спала в закутке рядом с голубятней. Вечером она поела вместе с братом в гридницкой. Ужин был очень вкусный — похлебка с рыбой, душистый хлеб. Рыжий гридень Тур дал ей несколько чудесных цареградских рожков, каких она сроду не видела. Когда же совсем стемнело, брат Добрыня подставил ей плечо, помог забраться в закуток у голубятни.

— Тут, Малка, и спи! Голуби — они чистые, смирные!

— А я не боюсь… С ними еще лучше.

Чего ей было бояться? В закутке было тихо, тепло; через раскрытое окошко виден был клочок неба и несколько звездочек; где-то близко за стеной ворковали и хлопали крыльями старые голуби, тихо пищали голубята. Она была довольна и счастлива, потому что за длинный день увидела столько, сколько не видела за всю свою жизнь, потому что очутилась в городе Киеве, почувствовала доброту гридней. Малуша скоро уснула.

Спали и гридни в доме под голубятней. Тут, в деревянном городе, повсюду, кроме княжеских теремов, было запрещено жечь ночью огонь: много раз случалось, что от малой искры вспыхивал и бушевал большой пожар. В городе все ложились спать, как только сумерки спускались на Гору, а если кто и делал что-нибудь, то в темноте, на ощупь. Стража на городских стенах всю ночь охраняла валы и одновременно следила, чтобы никто не жег огня. Просыпался город рано, до восхода солнца. В хижине под голубятней гридни спали крепко.

Не спал только один из них. Он долго лежал на деревянной лавке с открытыми глазами, потом поднялся, встал, осторожно вышел, стараясь не зацепить ничего, и сел на завалинке.

Рыжий, веселый Тур сейчас был грустен. Склонив голову на грудь, положив руки на колени, сидел он на завалинке, молчаливый, тихий, задумчивый.

Гридень думал о том, как он пришел на Гору еще при князе Игоре. Служил в его дружине, ходил с князем на древлян, сражался с обрами, черными клобуками, печенегами в поле, был изранен мечами. Один печенег рассек ему мечом лоб — на весь век помечен шрамом гридень Тур…

Это была бурная, веселая жизнь. Сегодня пей, гридень, гуляй, завтра, может, забелеют твои кости в диком поле. Так живут гридни, вои, вся княжеская дружина, так жил и гридень Тур.

И вот гридень Тур задумался. В ночной час вспомнил он далекое село над рекою Десною, возле города Остра, вспомнил отца с матерью, двух братьев и сестру…

Скорбь охватила Тура. Отец его был давнего, славного рода — кто в Остре не знает Туров! Но не было у отца ни славы, ни богатства. Обнищал, взял купу у боярина Кожемы, не смог выплатить и стал холопом княжьим, а однажды весной, когда рубили и сплавляли по воде лес, попал под колоду, утонул в Десне.

За ним ушли все — мать, сестра, оба брата. Все они умерли, когда после лютой зимы докатился до Остра мор. Только он, младший из Туров, выздоровел, оправился, выжил.

Так и попал он в Киев, в княжескую дружину. В селе под Остром, где всю землю захватил Кожема и другие бояре и воеводы, Тур, должно быть, пропал бы. В княжеской дружине его кормили, одевали, тут, на Горе, у него была крыша над головой, лавка, чтобы поспать. Пей, гридень, веселись, — может, не скоро еще стрела пронзит твою грудь, а меч рассечет череп!

«А если, — подумал Тур, — стрела не догонит и меч не возьмет, тогда что?»

И в самом деле, пока он еще молод и здоров, он нужен в княжеской дружине, а когда не станет у Тура сил, тогда что? Пожалованье, как водится. За верную службу могут дать гридню клок земли в диком поле. Пока гридень был молод — стерег князя в городе, стар стал — береги его поле.

«Нет, — продолжал думать Тур, — так жить нельзя, надо иначе!»

И еще задумался гридень Тур над тем, почему же именно в эту ночь пришли ему в голову такие мысли, почему ему не спится?

Тур встал с завалинки, отошел немного, увидел в ночной полутьме голубятню на крыше, представил себе, как спит там девушка Малуша.

Вот почему не спится Туру. Эта девушка с карими глазами сильно взволновала его. Она напомнила ему прошедшие годы, отца, мать, братьев, сестру. Она, пожалуй, даже похожа на его сестру Веселку… Так-так, она очень похожа на нее…

Но не только похожа. Когда Тур думал о том, что она лежит там, в голубятне, тихо дышит во сне, у него сильно билось сердце, Ему хотелось бы сесть возле нее, взять ее за руку, сказать ей сердечное, теплое, ласковое слово.

Нет, не знал гридень Тур, что сталось с ним. Откуда это нашло на него, почему ему захотелось теперь жить и любить?

3

Ключница Ярина не забыла того, что ей сказала княгиня, и часто думала: кого же ей взять себе на подмогу, кого доведется ввести в княжескую трапезную?

И хотя под началом у Ярины было много дворовых девушек, остановиться она не могла ни на ком: одна неповоротлива, другая дерзка, третья лицом некрасива, а таких князья не любили.

Ярина часто присматривалась к Пракседе. Она была лучше всех дворовых девушек. Переяславка, стройная, видная собой, с высоким лбом, большими темными глазами — красавица!

Но не все в Пракседе нравилось Ярине. У ключницы был зоркий глаз, и, хотя Пракседа прикидывалась тихой и кроткой, Ярина не раз замечала, что Пракседа часто ссорится с другими дворовыми. Видела ее Ярина и в гневе, когда в глазах ее пылала месть, губы были закушены до крови; она была зла, яростна, несдержанна. Очень красивая девушка переяславка Пракседа, но Ярина боялась ввести ее в княжескую трапезную.

Тем временем и сама Ярина почувствовала себя лучше, болезнь и слабость прошли, работала она хорошо. Княгиня молчала, и потому ключница решила подождать, поискать себе преемницу не только на Горе, но и на княжьих дворах — в Вышгороде или Белгороде. Ярина не раз говорила об этом княжьим тиунам, просила привезти нескольких дворовых девушек — ловких, расторопных, красивых.

Подошла уже осень, работы у ключницы было много, со всех княжеств и дворов везли на Гору всякое добро — жито, мед, воск, вяленую и соленую рыбу. Ярина ходила без устали, звенела своими ключами около житниц, медуш, бретяниц, хлевов, все думала, как бы чего не забыть приготовить к зиме.