Ведьмино отродье - Розмари Сатклиф

— Да. Уже два года тому. — Он потянулся за костылем. — Мне надо идти, а то скоро будут от колокольни кричать, где их канат.

— Ник, — быстро проговорил Ловел, — после работы вечером приходи в приют. Спроси меня, если там не застанешь.

Они стояли, глядели друг на друга.

— А зачем? — наконец задал вопрос Ник.

— Я хотел бы осмотреть твое колено.

— Оно перестало сгибаться, — произнес Ник угрюмо.

— Да, знаю. И все равно я хочу посмотреть.

Ник опустил взгляд на свою правую руку, сжавшуюся в кулак.

— А вы сможете?… Да нет же, конечно, не сможете…

Ловел сказал:

— Я не знаю, смогу — не смогу. Моя бабка обладала ясновидением, я — нет. Но, пожалуйста, Ник… После вечерни…

— Я для рабочих буду варить.

— Значит, когда закончишь.

Ник продолжал глядеть на кулак. Потом кивнул и повернулся, чтобы уйти.

— Я приду, — сказал через плечо, поправляя бухту каната.

Но Ловел не был уверен, что Ник придет. Не совсем был в этом уверен. Однако поздним вечером Ник Редполл предстал перед ним в маленькой тесной аптекарской — настороженный, будто ожидавший порки.

Ловел заставил мальчика сесть на свою кровать, из досок, в углу, снял с него изодранные штаны, зажег еще свечу и опустился рядом с ним на колени.

— А теперь дай я посмотрю.

Но, как обычно, он не столько осматривал, сколько ощупывал, не столько ощупывал, сколько прозревал с помощью рук. Вот неровный белый рубец, где была гнойная рана, вот, с тыльной стороны колена, натянутое, как тетива, сухожилие… которое все туже и туже натягивалось, сгибая колено поврежденной ноги, пока она совсем перестала разгибаться… Когда Ловел, наконец, поднял взгляд, глаза мальчика, широко раскрытые, голубые, серьезные смотрели на него вопрошающе. Кончик языка напряженно прижимал нижнюю губу, хотя Ник не проронил ни звука.

— Болит? — спросил Ловел.

— Теперь нет.

— Будет болеть, если я попробую ногу выпрямить.

— Думаете… думаете, сможете? — спросил Ник хриплым голосом. — Лучше я пойду, займусь своим делом.

Ловел поднялся, направился к печке из кирпича в другом углу аптекарской — посмотреть на снадобье от кашля, кипевшее на огне. И вдруг вспомнил: точно так же десять лет назад он должен был сам решать судьбу Храбреца. Никто не прикончит Ника Редполла, стукнув камнем по голове. Если Ловел оставит его ногу как есть, для мальчика все, как есть, и останется. И не лучше ли так — чем причинить ему боль, какую он, Ловел, неизбежно должен ему причинить, какая будет мучить его — вместе с надеждой — долгие месяцы, а потом, возможно, признать, что оба они проиграли? Но ведь есть шанс — Ловел на ощупь определил. Шанс есть.

Ловел обернулся и посмотрел на кашевара в свете свечей.

— Я верю, что шанс есть, — сказал он. — Иди и помолись Святому Варфоломею, молитва поможет нам. Я разыщу тебя завтра.

Позже, тем же вечером, в маленькой мазанке, служившей жильем попечителю, Ловел стоял перед столом, за которым Роэр, по обыкновению, вел нескончаемую войну с цифрами приютских счетов.

— Опять нужно идти попрошайничать, — говорил Роэр. — Но что нам на самом деле нужно, так это еще одно чудо. А ты чего хочешь, брат Отрепыш?

— Тоже, наверно, чуда, учитель, — сказал Ловел.

Роэр, улыбнувшись, подвинул счета в сторону.

— За чудом ступай в нашу чудесную монастырскую церковь с небом взамен свода. Сегодня ночью алтарь там осветят вместо свечек звезды. А других чудес у меня нет под рукой.

Ловел сказал:

— Есть этот мальчик, Ник Редполл, один из кашеваров при артели строителей…

— Мальчик с костылем?

— Можно мне взять его в лечебницу?

— Он нездоров? — спросил Роэр.

— Нет. Но, возможно, коленному суставу вернется подвижность, если… если Ник будет у меня в лечебнице.

— И долго?

— Не знаю. Может, полгода потребуется.

Роэр вздохнул и положил перо, которое вертел в руках. Морщины на его лице в пламени свечи казались тонкими и глубокими, будто мечом нанесенные, — морщины от смеха, и морщины от горестей.

— Со стройки до приюта шагать недолго. Нельзя, чтобы он к тебе приходил каждый день, а ты бы делал необходимое?

— Не сможет он. Он все время у мастеровых на подхвате. Да к тому же он будет не в силах выполнять их поручения. Старый оруженосец говорил мне однажды, что боль в колене и в локте тяжелее всего переносить, а мальчик боли натерпится. И я со своим делом не справлюсь, как надо, если ему ни покоя, ни ухода не будет.

— Ник Редполл на стройке с месяц или чуть больше. Откуда вдруг такое участие к нему? — спросил Роэр.

— Мне кажется, он… второй я. Я только сегодня узнал, что с ним случилось несчастье, что он свалился с лесов на строительстве другой церкви. Я осмотрел у него колено и думаю, можно кое-что сделать. — Ловел глядел с мольбой на Роэра. — Ведь тут не об одной ноге речь, речь о жизни… Он набирается навыков по строительству… Какими же глазами он смотрел на мастерков на лесах! И руки у него умелые, это ясно по тому, как он касается камня…

Роэр откинулся назад, повел бровями.

— Брат Отрепыш, такого потока красноречия я и не ждал! Если я позволю забрать Ника Редполла в твою лечебницу для исцеления, отдашь каменщика — строить мою обитель.

— Вы смеетесь, учитель, — сказал Ловел. — Потом, может быть, не сразу…

— Нет, не сразу, — отозвался Роэр. Его улыбка на лице с бровями вразлет совсем не выражала насмешки. — Значит, ты считаешь, есть надежда вернуть колену мальчика подвижность. И какова надежда? Не забывай, нам требуется каждая койка в приюте, если мы продержим его тут всю зиму, кто-то, неутешенный, умрет в канаве.

— Его можно поместить на моей койке в аптекарской.

— Дело не только в койке. Наш приют чуть не трещит по швам. И что, если «я надеюсь» обернется потом вот этим — «я хотел, так хотел»?

Ловел снова вспомнил Храбреца, и как стоял перед братом Юстасом в лечебнице Новой обители.

— Да, я очень хочу… — начал он и запнулся. — Для меня очень важно…

— Знаю, — сказал Роэр. — И почему важно, знаю.

— Но еще я верю, что Божьей милостью надежда… я ощущаю ее… Надежда в моих руках.

Роэр долго молчал. Потом проговорил:

— Да будет так, брат Отрепыш, да будет с тобою милость и сила Господня.

Глава 13. Резные ангелы

Старший над Ником расставался с мальчиком неохотно: хотя, говорил, скоро стройку свернут до весны, они все равно тут останутся, будут камень обтесывать, заготавливать дерево для обшивки на будущий год, значит, и в кашеваре будет нужда, а Ник славно стряпал.

В конце концов все уладилось, и накануне Михайлова дня поставили еще койку в длинной палате, как-то втиснув у самой двери в аптекарскую. Началась долгая битва.

Да, настоящую битву вели Ловел и рыжеволосый Ник недели и месяцы. В те осень и зиму Ловел трудился над негнущимся коленом мальчика, отдавая Нику все свое умение и все силы. У него в таком деле не было навыка, ведь оба, и брат Юстас, и брат Питер, оставили бы ногу как есть. Ловел не знал, что делать, чтобы заставить поврежденный сустав двигаться. Он просто доверился своим рукам.

А начал с ежедневного растирания колена теплым льняным маслом и отваром из цветков скабиозы, который полезен для расслабления сухожилий. Это давалось им обоим легко. Когда же он почувствовал, что уплотнившееся сухожилие понемногу размягчается, вот тогда настал час испытаний. Его пальцы, вдруг обретя крепость стали, нажимали, стискивали, крутили, он заставлял Ника самого распрямлять колено — еще и еще раз, сильнее. Сильнее, пока лицо мальчика не белело от напряжения, и у корней его рыжих волос не выступали капельки пота. Ловел сходил к кузнецу Хэлу и попросил выковать что-то вроде лубка из железа, изогнутого в средней части, но — чуточку меньше, чем искривленная нога Ника; подложив овечьей шерсти, каждый день, кончив растирать, мять и растягивать сухожилие, он привязывал «лубок» крепко-накрепко, чтобы выпрямлял ногу, растягивая сухожилие непрерывно.

Он знал, какую нестерпимую боль причиняет этот «лубок», — не только потому, что видел, как Ник временами, когда он привязывал «лубок», судорожно ловил ртом воздух, но и потому что странным образом боль через руки проникала в него самого.

Однажды он спросил:

— Ник, ты не жалеешь, что мы взялись за всё это?

И Ник покачал головой, закусив нижнюю губу. Говорить в тот момент он не мог.

Но настал день, когда «лубок» уже не причинял Нику прежней боли, потому что колено достаточно распрямилось. И тогда Ловел понял, что выправит ногу. Но он еще долго не знал, сможет ли нога выдерживать положенную ей нагрузку тела. А сказал только вот что: «Отдых три дня — и я несу железку Хэлу, чтобы еще чуток разогнул».

Так дело и шло.

Полоска истоптанной земли отделяла их от церкви, где работы свернули до весны. Но день напролет визг пилы и стук молотка, звон тесла по камню неслись от хибарок строителей — там рабочий люд трудился зимой. Мастер же Беорнфред, запасшись чертежами, планами, наведывался в домишко попечителя и подолгу беседовал с Роэром и с учителем Алфуином.