Смерть на холме Монте-Марио - Чингиз Абдуллаев

— Извините, — сказал певец, — вы не могли бы не курить в моем присутствии. На меня плохо действует дым.

— Хорошо, — комиссар затушил сигарету.

Затем подвинул к себе диктофон и подчеркнуто вежливо спросил у Торчинского:

— Вы не возражаете?

— Нет, — ответил певец, — пожалуйста.

— Вы можете назвать свои имя и фамилию?

— Мне казалось, что меня хорошо знают в Италии, — с достоинством заметил Торчинский.

— И тем не менее назовитесь, — попросил комиссар. Он был профессионалом и умел сохранять невозмутимость в подобных ситуациях.

— Олег Торчинский.

— Как долго вы находитесь в Италии?

— Я прилетел несколько часов назад и собирался утром вернуться в Вену. У меня концерт в Венской опере, — сообщил Торчинский. — Слава Богу, чтобы летать из Вены в Рим, не нужна специальная виза.

— Вы абсолютно правы, сеньор, — кивнул комиссар, — значит, вы прилетели только на один вечер. Все правильно?

— Именно так, — ответил Торчинский, — на один вечер.

— Вы давно знакомы с семьей Лабунских?

— Давно. С Екатериной Лабунской — больше десяти лет, с ее мужем — около пяти.

— Извините меня за вопрос: вы были с ней в интимных отношениях?

Торчинский нахмурился и не ответил.

— Извините, — еще раз терпеливо сказал комиссар, — вы поняли мой вопрос?

— Порядочные люди не отвечают на такие вопросы, — немного растерянно заметил Торчинский.

— Сегодня произошло убийство, — напомнил комиссар Террачини, — и я спрашиваю вас не для собственного удовольствия. Если вас смущают посторонние, я попрошу их выйти из комнаты, и вы мне ответите.

— Нет, — сказал Торчинский, — не нужно им выходить. Впрочем, я думаю, что это не такой секрет, чтобы его скрывать. Вы все равно все узнаете. Да, раньше мы с ней были близки. Но после того как она вышла замуж, наши отношения прекратились.

Хеккет шумно вздохнул и с торжеством посмотрел на Дронго.

— Как вы с ней познакомились? — спросил комиссар.

— Катя работала в элитном клубе, — пояснил Торчинский, — в конце восьмидесятых. У нее было какое-то образование, кажется, она закончила педагогический институт. Была художественным руководителем танцевальной группы. Ей было тогда лет двадцать пять. А потом, в начале девяностых, Катя стала руководителем элитного клуба, в котором любили отдыхать политики и бизнесмены. Мы знакомы еще с тех пор. Она была современной женщиной и умела ценить таланты. Потом она познакомилась с Марком Лабунским. Они некоторое время встречались, а затем решили пожениться. Конечно, с тех пор мы с ней не встречались. Это было бы противно моим принципам. А на их праздники и юбилеи я специально прилетал. И насколько я могу судить, ее муж не возражал против моих приездов. Он знал, что мы с Катей только друзья и ничего между нами не может быть.

— Он знал о ваших прежних отношениях?

— Не думаю. Она не стала бы ему ничего рассказывать. Она не любила, когда копались в ее прошлом.

— Во время ужина в ресторане вы неожиданно вышли и вернулись минут через тридцать-сорок. Где вы были все это время?

— Я поднимался к себе в номер, — пояснил Торчинский, — у бассейна я почувствовал, что становится прохладно. Мы сидели на улице, и я решил переодеться. Я поднялся наверх, к себе в номер, и надел майку. Предварительно принял душ. А потом поговорил с моим импресарио в Вене и спустился вниз.

— Вы не поднимались на десятый этаж в эти апартаменты?

— Я поднимался только один раз, до ужина. Принес цветы для Екатерины и спустился вниз вместе со всеми. А потом поднялся наверх, когда услышал… — его голос дрогнул, — когда узнал о случившемся.

— Вы вышли из ресторана и сразу поднялись к себе на этаж, — уточнил комиссар, — а потом спустились вниз и узнали об убийстве сеньоры Лабунской. Значит, вы провели в своем номере минут тридцать-сорок.

— Да, я никуда не выходил из своего номера. Поднялся к себе, переоделся и спустился вниз. Вот собственно и все.

— Скажите, сеньор Торчинский, вы хорошо знали людей, которые были на ужине?

— Не всех. Катю знал хорошо, был знаком с ее мужем. Знал семью ее сестры. Да, еще давно знаю Станислава Обозова.

— Как, по-вашему, кто из них мог испытывать к погибшей неприязнь?

— Никто, — ответил Торчинский, — никто. Ее все уважали. И любили.

— Уважали? — насторожился комиссар.

— Она была сильной женщиной, — сообщил Торчинский, — и не все относились к ней одинаково. Но все ее уважали.

— У нее был свой бизнес?

— Об этом лучше узнать у Обозова. Но у нее были свои деньги, которые она зарабатывала независимо от мужа. Хотя могла бросить все свои дела и наслаждаться жизнью. Ее муж был достаточно богат, чтобы исполнить все ее желания.

— У нее были враги?

— Думаю, были. У сильного человека всегда есть враги. Но среди присутствующих, вряд ли. Мне кажется, вы теряете время, комиссар. На вашем месте я бы принял какие-то меры по охране отеля и постарался выяснить, кто из посторонних мог проникнуть в номер.

— Мы так и сделаем, — усмехнулся комиссар, — а теперь…

Он не договорил. Вошел помощник и что-то сказал комиссару. Тот поднял удивленное лицо и тихо переспросил. Помощник наклонился еще ближе и снова повторил сообщение. Комиссар нахмурился. Кивнул помощнику, разрешая удалиться, и посмотрел на Торчинского. Его взгляд не предвещал ничего хорошего.

— Сеньор Торчинский, — ледяным тоном начал комиссар, — вы сказали, что поднялись к себе и все время были в своем номере. Но вы упустили самую важную деталь. Не рассказали нам, что сразу после того, как вы вернулись в номер, к вам поднялась сеньора Лабунская. Дежурная с девятого этажа, узнав об убийстве, вспомнила, что к вам приходила эффектная женщина. Мой помощник просмотрел пленку службы безопасности девятого этажа и убедился, что после вашего прихода почти сразу на вашем этаже появилась Лабунская. Как вы можете это объяснить?

Хеккет еще раз посмотрел на Дронго и развел руками.

— И это все, что требовалось доказать, — сказал он.

Глава седьмая

Услышав слова комиссара, Торчинский откинул голову назад и закрыл глаза. Мужчины, сидевшие в номере, терпеливо ждали, когда он заговорит. Наконец Торчинский открыл глаза и сказал:

— Вы правы. Скрывать что-либо глупо. Да, это все правда. Она пришла ко мне в номер. Но между нами ничего не было.

— Подождите, — прервал его комиссар, — значит, вы мне только что солгали. Вы сказали, что виделись с Лабунской только тогда, когда поднимались в номер до ужина. А сейчас выясняется, что вы виделись с ней и после того, как поднялись в свой номер. То есть непосредственно перед убийством. Или во время убийства?

— На что вы намекаете?

— Пока я только спрашиваю.

— Я сказал вам правду. Я не поднимался на десятый этаж после того, как мы все вышли из номера и спустились вниз. Из ресторана я поднялся к себе в номер. А не в номер, где произошло убийство.

— Но вы не сказали, что виделись с убитой.

— А вы не спрашивали. Вы спросили, куда я поднялся, и я вам честно ответил, что был на девятом этаже, у себя в номере.

— Хорошо, — сказал комиссар, — предположим, что вы забыли сообщить мне о таком важном факте. Допустим, что я вас о нем не спросил, так как не мог предположить, что вы встречаетесь с замужней женщиной. Но как вы поднялись к ней в номер?

— Я не поднимался к ней в номер! — закричал Торчинский. — Я же вам объяснил, что поднялся в свой номер. Я переодевался, когда она ко мне позвонила. Я открыл дверь и очень удивился. Она вошла, мы перекинулись парой фраз, и она ушла. Вот и все. Мне не о чем вам рассказывать.

— Как долго она была в вашем номере?

— Недолго. Несколько минут.

— И потом ушла?

— Да, потом ушла.

— Можно мне задать один вопрос? — подал голос Дронго.

Комиссар обернулся к нему и кивнул головой.

— Лабунская испачкала платье и поднялась, чтобы переодеться, — напомнил Дронго. — Как я понимаю, это не та женщина, которая в подобном виде может зайти в гости даже к очень хорошему знакомому. Она ведь могла переодеться и спуститься к вам. Почему она так торопилась? Что именно она хотела вам сообщить?

— Ничего, — удивился Торчинский, — она пришла ко мне в номер и сказала буквально несколько слов. Вспомнила о моем концерте в Варшаве, о нашей встрече в прошлом году в Лондоне. Вот и все. Потом она ушла.

— И только из-за этого Лабунская поднялась к вам в своем испачканном платье? — переспросил Дронго.

— Получается, что так, — пожал плечами Торчинский, — я сам ничего не понимаю.

— И вы были с ней только несколько минут, — разочарованно уточнил Хеккет.

— Да, — ответил Торчинский.

— Он говорит правду, — вспомнил Дронго. — Мы поднялись в ее апартаменты через несколько минут, и она уже была в своем номере.

— Это не доказательство, — возразил Хеккет, — время — чисто субъективная категория. Вы знаете это лучше меня, Дронго. Возможно, на самом деле прошло не несколько минут, а минут пятнадцать-двадцать.