Принц воров - Валерий Горшков

Банда грозила развалиться прямо на глазах, не успев образовать новое формирование. И одного Червонца для организации этого процесса, как начинало казаться Славе, было уже мало. Назревал момент, когда обалдевшие от алчности и нетерпения головорезы могли прикончить Червонца, направиться на кладбище и перерезать там друг друга, так и не сумев разделить найденное «по совести и справедливости». Крюк же молчал и помогал Червонцу лишь тогда, когда тот этого от него требовал. Корсаку начинало казаться, что помощник Червонца и сам не прочь направиться на Хромовский погост, причем направиться таким образом, чтобы оказаться там в числе первых.

Все это очень не устраивало Корсака. Бывший разведчик секретного спецподразделения, обладающий дарованной ему свыше интуицией и тренированным сознанием, хорошо чувствовал настроение людей даже тогда, когда не произносилось ни слова. Глядя на то, как Фикса скребет ложкой по дну банки, он мог с уверенностью заявить, что тот в этот момент клянется, что такая банка у него — последняя. Следующий обед его будет состоять из куска хорошо прожаренной говядины, политой винным соусом. По глазам Фиксы Слава читал, что тот не прочь встать и вставить перо в бок Червонцу в любой момент.

Еще пара дней таких настроений, усугубляющихся с каждым часом, и Корсак рисковал остаться без семьи, поскольку о месте нахождения Светы и Леньки знал только Червонец, ну и, наверное, Крюк. Однако, если подручные Червонца решат его резать, то мертвым окажется и его помощник — в этом не было никаких сомнений. Убьют его по двум причинам — он лишний свидетель, который может рассказать братве о «беспределе» «честной шпаны» Святого, и лишний рот, который будет требовать себе часть клада Домбровского. Конечно, поставят на перо и Славу — он-то им точно не нужен. Они вообще не понимают, зачем здесь этот «краснозадый».

Несколько раз Корсак пытался заговорить с Червонцем о семье, но тот всякий раз упрямо говорил, что с ними все в порядке и вскоре Корсак встретится с ними. Слава чувствовал, что его, как и остальных членов банды, начинает тяготить ожидание. Он был уверен, что неделя отсидки на бывшей «малине» Святого в Питере — несусветная глупость. Отсиживаться так месяц — или два, что гораздо лучше. Если уж не терпится забирать сокровища старого вора, то нужно это делать сейчас, вступая в бой с НКВД! А потом разбегаться по территории Союза, оседая в самых разных точках. В местах, где меньше всего заботятся о праве и больше всего о собственном благополучии. Для таких целей подходит Туркменистан или Грузия. Еще лучше подходит Польша или Западный Берлин. Но Червонец, следуя лишь своему наитию, велел ждать неделю, и на этом была поставлена точка. Это мог подтвердить Карамболь, оставшийся на кладбище и сброшенный в провалившуюся безымянную могилу.

Гроза в квартире намечалась нешуточная, стали даже высказываться мысли о том, не продался ли Червонец «красным». Разговоры эти мгновенно пресек Крюк. Осадив высказавшего эту мысль Вагона резким выкриком, он встал со стула и вышел в центр комнаты.

— Базарим?! Это Червонец-то продался?! — Он осмотрел бандитов гневным взглядом. — У кого в «хлеборезке» мандавошки завелись?! Червонца невозможно заставить продаться! Кто-то сомневается в этом?

Возражений не было, не было желающих дать положительный ответ и на последний вопрос. Однако напряжение в трехкомнатной квартире на окраине Питера продолжало нарастать, и наконец наступил день, когда оно достигло максимума.

Утром шестого дня Червонец куда-то убыл, поручив Крюку присматривать за бандой, и вернулся лишь с наступлением темноты. Находясь у себя в углу с мешком, набитым купюрами банка СССР, Корсак понял, что наступает час «Ч». В военной практике этим временем обозначается время, когда штурмующие подразделения пересекают вражескую линию обороны. Проще говоря, это тот момент, когда одна нога бойца Красной Армии находится на бруствере вражеского окопа, а вторая уже перенесена через него. Вспоминая дни, проведенные в учебном лагере «стерхов», Слава не без улыбки вспоминал тот момент, когда преподаватель тактики майор Краснов объяснял эту ситуацию и половина курсантов не могла взять в толк — что за ноги и какая на каком бруствере. Краснов невероятно обозлился и со свойственным ему прохладным юмором объяснил момент так, что все поняли: «Час «Ч», бестолковые птицы, это когда яйца бойца Красной Армии зависают над каской неприятеля, засевшего в окопе!». Час «Ч» — момент истины.

К этому дню Слава выдохся и сам. Понимая, что Червонец имеет над ним власть лишь по одной причине, имя которой — жена и сын, Корсак решился на отчаянный шаг. Если бы он знал, где сейчас находится Света с сыном, он уже давно ушел бы из банды, оставив за своей спиной столько трупов, сколько живых встанет на его пути. Но куда идти?! О местонахождении семьи знает лишь Червонец и, быть может, Крюк — такой же подонок, как и его шеф. Недаром, уходя поутру в город, Червонец оставляет Крюка с бандой безо всяких опасений. Значит, доверяет, значит, уверен, что Крюк не поведется на уговоры и не упорхнет из клетки вместе с другими в сторону Хромовского кладбища! Получается, что в Червонце еще живо нечто, позволяющее ему верить в человека. Однако сообщить Славе адрес, где содержатся дорогие ему люди, даже под честное слово, для Червонца равносильно дать разрешение своим людям отлучиться в город и вернуться в квартиру к девяти часам вечера. Под то же честное слово. Червонец — мерзавец, но не идиот. И он прекрасно понимает, что Слава, получив адрес семьи, исчезнет так же быстро, как исчезнут его люди вместе с кладом Святого.

О, если бы выйти в город и, пусть на свой страх и риск, встретить там кого-то, кому можно подать знак…

На пятый день ожидания Ярослав находился почти в панике: какой знак?! кого встретить?! и что за задание можно дать этому первому встречному знакомому?!

«Приведи НКВД по адресу такому-то»?

Но нужно было что-то делать, он не слышал голоса Светы и Леньки уже неделю, и с каждым днем в его сознание начинало закрадываться подозрение, что… их голоса он не услышит уже никогда. Слава, бывший офицер войсковой разведки, диверсант, привыкший выжидать сутками, начинал терять терпение, едва перестал ощущать своей спиной линию фронта. Фронт стал другим. Невидимым, более жестоким и опасным, даже более опасным и невидимым, чем тогда, в Аргентине, когда из сотен неизвестных ему лиц нужно было распознать двоих нацистов, военных преступников. Вычленить их из толпы и уничтожить. Тогда было легче, потому что рядом был Сомов-Соммер — отец Светы и дед Леньки… Сейчас же Слава был один.

В каждом отрицательном моменте нужно выделять положительное начало и делать ставку на него, как на первооснову — это девиз не только оптимистов, но и разведчиков, находящихся на грани провала. А еще — девиз людей, не желающих умирать и наблюдать при этом, как умирают дорогие им люди…

— Червонец, — обратился к вору Ярослав, когда на исходе шестого дня тот снова прибыл в квартиру, — мы можем поговорить?

Ни слова не говоря, тот скинул с головы кепку, метнул ее на вешалку в коридоре и молча прошел на кухню. С некоторых пор этот уголок в квартире превратился в некую исповедальню, куда отправлялись разговаривать все, кто не принимал участия во всеобщей спячке или игре в карты. Там же Червонец откровенничал с Крюком, там же готовилась пища. Впрочем, слово «готовка» в данном случае неуместно, потому что процесс вскрытия консервных банок финками и нарезка колбасы и хлеба являться приготовлением пищи не могут априори.

Зайдя в просторную кухню, Корсак плотно затворил за собой дверь. Поступок, конечно, обоснованный лишь с точки зрения демонстрации важности предстоящих откровений: дверь стеклянная от верхней ее части до нижней, под дверью же огромная щель, и если не шептаться, то в комнате будет слышно каждое слово предстоящего разговора. Что, собственно, и происходило, когда Крюк отправлял разбираться на кухню очередных «разборщиков», поругавшихся за картами или просто так, от скуки. Если же говорить тихо, то ничего не будет слышно даже при открытой двери. А потому, когда за Славой закрылась дверь, Червонец сыграл бровью, как бы удивляясь тому, насколько серьезные вещи будет излагать сын Святого.

— Я хочу поговорить с тобой не как член твоей своры, — предупредил Ярослав, усаживаясь на стул с высокой спинкой, — я им никогда не стану. Хочу поговорить и не как пленник, коим по сути являюсь. Мне очень хочется побеседовать с тобой в качестве психолога.

— Вот как? — теперь Червонец вскинул и вторую бровь. — Неужели я что-то упустил?

— Упустил? — и Слава рассмеялся, стараясь придать своему смеху максимум искренности. — Послушай, Червонец, или как там тебя… Не побрезгуй короткими воспоминаниями человека, большую часть своей службы проведшего в тылу врага в качестве командира подразделения… — сказав это, Ярослав решил сделать паузу, чтобы убедиться в том, насколько Червонец готов к разговору. Если вор встрепенется, начнет нервничать или просто рассмеется в ответ, то продолжать беседу не имеет смысла. Проверяя это, Слава выпрямил ногу в колене и, заполняя паузу, поморщился. Боли в колене не чувствовалось, однако представиться лишний раз немощным лишним не будет. Из каждой ситуации нужно извлекать максимум прибыли. Проверка принесла положительные плоды. Червонец не только не рассмеялся, но и даже напрягся. — Когда находишься с группой людей в полной изоляции, самым главным является сохранение ее боевого духа. У меня был случай, под Братиславой… Тебе это интересно?