Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс

жизни, и явно предполагает приобрести законное право не только на вознаграждение, но и на то, чтобы вознаграждением этим распоряжаться. Еще важнее, однако, что подобные средства не согласуются с требованиями справедливости. Каждый человек имеет от природы право владеть собственностью, она ему принадлежит. Этим, среди прочего, и отличаются люди от животных. Животное не может управлять собой, им управляют два главных инстинкта, из-за них чувства его настороже, оно пользуется своей силой и совершает те или иные поступки, не имея возможности выбора. Инстинкты эти – самосохранение и сохранение вида. Оба они достигают цели при помощи средств, которыми располагает животное; оно не может выйти за пределы окружающего, ибо им движут лишь ощущения и то, что оно воспримет чувствами… Многие впадают в великое заблуждение, полагая, что один класс общества естественно враждебен другому; что сама природа велела богатым и бедным постоянно воевать друг с другом. Взгляд этот неразумен и ложен, истина прямо противоположна ему. Как симметрия человеческого тела обусловлена расположением его частей, так и в государстве, по самой природе, классы эти должны жить в полном согласии, приспосабливаясь друг к другу и поддерживая равновесие целого. Каждый нуждается в другом; капитал не может обойтись без труда, труд – без капитала. Взаимное согласие рождает лад и порядок, непрерывная же борьба разрешается смутой и одичанием» [167]. Эта энциклика издана в конце XIX столетия, но опирается на давнюю традицию Церкви рассматривать частную собственность как неотъемлемое право человека, как необходимость, без которой невозможно мирное сосуществование людей и классов.

Христианство не придумывало социализм, а ранние христианские общины его не практиковали. Выше мы видели, что протосоциалистические проекты существовали задолго до христианства в Греции (Ямбул, гелиополиты, Платон) и, позднее, даже переведены из теории в практику в Иране. Учение Маздака хоть и моложе христианства, однако основано не на христианских идеях, а на искажении зороастрийских священных текстов. Разумеется, это не значит, что зороастризм нес в себе социалистическое начало. Поразительная схожесть протосоциалистических идей, появившихся независимо друг от друга и в разное время в Греции и Персии, говорит скорее в пользу того, что социализм исходит из неких внутренних качеств, свойственных каждому человеку. Однако этот интересный вопрос уже несколько выходит за рамки нашей работы, поэтому перейдем к следующему этапу в истории благих намерений.

Еретический коммунизм Средних веков

Начиная с французских вальденсов и итальянских патаренов (XI–XIII вв.), по европейскому континенту стали распространяться протокоммунистические секты, имевшие многие характерные для социализма признаки. Карл Каутский именовал их «еретическими коммунистами», поскольку эти секты совмещали свои социальные проекты с христианской ересью.

Особенностью еретиков-коммунистов (протосоциалистов) являлось стремление к аскезе. В ней они противопоставляли себя и официальной религии, особенно папе римскому и его епископам – и вообще всем имущим. Здесь возможно влияние христианского аскетизма, популярного в ту эпоху, поскольку аскеза сама по себе не то чтобы столь характерна для социалистического учения. Однако у «еретических коммунистов» имелись черты, которые стали общим местом для социалистов следующих поколений. Во-первых, это интернационализм (чего не было у Платона, ибо его утопия «националистическая», т. е. предназначена для ограниченного использования среди представителей одного народа). Во-вторых – революционность (особенно у таборитов и сторонников Томаса Мюнцера, – впрочем, революционерами были и маздакийцы). В-третьих, они отрицали частную собственность, считая ее источником зла. Все эти черты подмечаются Каутским как родственные с «современными пролетарско-коммунистическими движениями» [136, с. 137].

Вальденсы и патарены, кроме того, что занимались нападениями на священников и «обобществлением» их имущества, придерживались идеи отказа от частной собственности, нигде не работали, были крайне антиклерикальны и негативно относились к браку. Хотя последнее сочеталось с тем, что мужчины их проповедовали совместно с «сестрами», были равны и спали на одной постели [136, с. 148]. Патарены были настроены революционно и под предводительством своего вождя Дольчино, в числе не менее пяти тысяч человек, совершали нападения на дворян и церковников. Им удалось удерживать небольшую территорию в регионе Пьемонта, где они терроризировали монастыри, усадьбы и мелкие города. Иногда патаренов записывают в катары и, в частности, их считают «жертвами» Крестовых походов.

Другое дело – бегарды, возникшие в Нидерландах примерно в тот же период. Изначально это были добровольные общины ткачей, ведущих совместное производство в условиях оригинальной трудовой дисциплины и расходующих прибыль на помощь беднякам. Они не были революционерами, не были враждебны Церкви (напротив, скорее даже получали похвалу от нее) и не стремились практиковать обобществление жен и детей. Бывало, что дома бегардов впоследствии превращались в обычные мужские монастыри. Однако члены таких общин в дальнейшем хорошо рассеялись по многим регионам Европы, что привело к появлению таких течений бегардов, которые уже не отличались вышеперечисленными качествами. Эти течения не желали мирного существования в имеющихся социально-экономических отношениях и проповедовали идеалы хилиазма и социальной справедливости, причем их организация отличалась от оригинальных бегардов тем, что походила на тайные общества с разветвленной сетью агентов, а не открытое добровольное сообщество. Каутский пишет, что на таких бегардов сильно повлияло учение протокоммуниста Амальриха Венского и его секты амальрикан, которая призывала к обобществлению имущества и жен, равенству, анархизму и, что интересно, придерживалась пантеизма [136, с. 166–167].

В Англии бегардов называли лоллардами. Идеи были те же, и, в частности, их выражал в своих проповедях «сумасшедший священник из Кента» [136, с. 181] Джон Болл, бывший одним из множества таких активистов, имя которого дошло до нас. Он призывал к обобществлению имущества, ликвидации дворян и крепостных (т. е. классов), социальному равенству. Возможно, что лолларды сыграли не последнюю роль в крестьянском восстании 1381 г. Нельзя сказать, что требования крестьян в таких восстаниях, вроде отмены привилегий дворянства на пользование природными ресурсами, были коммунистическими – скорее разумными и прагматичными. Крестьянам зачастую удавалось договориться с дворянством, получив частичное выполнение своих условий, но это не относилось к идейным активистам, которые хотели пойти дальше простых потребностей крестьян в отмене некоторых повинностей или некоторого признания их прав. Поэтому некорректно считать любые крестьянские восстания, где принимали участие протосоциалистические активисты, коммунистическими по характеру в принципе. После того как крестьянам удавалось выторговать себе уступки, они быстро покидали таких революционеров, как Дольчино или лолларды. Вероятно, большевики, которые после 1917 г. еще долго боролись с крестьянством, помнили об этих исторических уроках.

Интереснее и успешнее всех в средневековых протосоциалистических движениях были т. н. табориты, вышедшие из чешского гуситского движения, названные так по имени их главного центра – поселения на горе Табор. Как ни странно, в Таборе проживало много ткачей, что заставляет нас вспомнить о тайных движениях бегардов, упомянутых выше.

Учение таборитов действительно можно