Секретная предыстория 1937 года. Сталин против красных олигархов - Сергей Цыркун

Каменев, впрочем, не отреагировал на это сообщение. Он был всецело увлечен увековечением самого себя путем строительства в центре Москвы некоего подобия Вавилонской башни под названием Дворец труда. Эта пирамида должна была занимать площадь б тысяч квадратных саженей (примерно 2,7 гектара) и простираться от площади Революции (бывшей Воскресенской) до Театральной, немилосердно сокрушая все находящиеся поблизости здания, за исключением Большого театра. Этот колосс согласно проекту включал в себя рабочие кабинеты Каменева и его приближенных сотрудников, зал собраний на 8 тысяч человек, два концертных зала на 1200 человек каждый, метеостанцию, обсерваторию, обеденный зал размером со стадион и 300 номеров для «приезжающих». На это циклопических размеров сооружение, предназначенное для проведения «расширенных Пленумов Моссовета», Каменев щедрой рукою выделил 14 миллионов рублей золотом — и это только на первоначальном этапе.[119]

Поняв, что от московского Хеопса толку не будет, летом 1923 г. Зиновьев собрал в одной из пещер близ Кисловодска совещание своих ближайших соратников, таких как Евдокимов, Лашевич, Фрунзе, Бухарин. Там обсуждался вопрос о мерах по ограничению влияния Сталина в аппарате ЦК. К счастью для Сталина, на совещание пробрался близкий ему командующий Северо-Кавказским военным округом К. Е. Ворошилов, который сообщил Сталину ход и результаты этого события (оно вошло в историю как «пещерное совещание»). Одновременно Зиновьев предложил Троцкому (через троцкиста Серебрякова) превратить «тройку» в «пятерку» путем включения в нее Троцкого и Бухарина. Повезло Сталину и в том, что Троцкий не пожелал идти на компромисс с Зиновьевым, ответив, что для руководства партией и страною существует Политбюро. Однако под общим впечатлением от «пещерного совещания» дело выглядело так, что карта Сталина бита. В состав Оргбюро были введены Троцкий, Зиновьев и Бухарин.

Ягоде надо было срочно искать в Кремле покровителя, иначе его сместили бы с должности замначальника СОУ ГПУ, как до него смещали других; на кого при таком повороте событий он мог сделать ставку? И через кого вообще мог нащупать связи в Кремле?

Непосредственное руководство аппаратом ЦК осуществлялось в то время Оргбюро ЦК, которое считалось вышестоящим органом по отношению к Секретариату. Именно Оргбюро предварительно решало вопрос о кандидатурах работников, назначаемых на руководящие должности в центральном аппарате ВЧК.[120] Зиновьев, чтобы привлечь в свой лагерь Дзержинского, провел через апрельский Пленум ЦК 1922 г. решение о предоставлении ему места в Оргбюро. Но фактически работою Оргбюро руководил секретарь ЦК Вячеслав Молотов, в период Гражданской войны «один из ближайших сотрудников Г. Е. Зиновьева».[121] Молотов и Зиновьев были близко знакомы еще до революции и вместе были интернированы в Австро-Венгрии в начале мировой войны. Внук Молотова, В. Никонов, передает воспоминания деда о том, что в первые годы Советской власти он участвовал в ужинах, которые Зиновьев устраивал в «Астории» и во время которых, по существу, решались многие политические и хозяйственные вопросы. По его словам, Зиновьев свысока относился к Молотову, считая его мелкой сошкою, а у Молотова вызывало внутренний протест «барство» Зиновьева. К тому же Молотов не входил в самое близкое окружение главы Коминтерна: к примеру, глава ПетроЧК Бакаев был женат на секретарше Зиновьева Красиной (впоследствии Сталин отправит ее в тюрьму), Залуцкий — на ее сестре, Другие фавориты Зиновьева тоже состояли в каких-то брачно-родственных отношениях, в которые Молотов не вписывался.[122]

Исключительно работоспособный, Молотов имел дефект речи — заикание, поэтому речистые вожди большевиков, привыкшие экспромтом произносить многочасовые зажигательные речи, посмеивались над ним, а Троцкий, по свидетельству секретаря Политбюро Б. Бажанова, в глаза издевался над Молотовым как «бездушным бюрократом с каменным задом», на что тот, «поправляя пенсне и заикаясь, сказал: «Не всем же быть гениями, товарищ Троцкий».[123] Единственным из членов Политбюро, кто не насмехался в то время над Молотовым, оказался Сталин. Когда аппарат ЦК переехал с Воздвиженки на Старую площадь, Сталин обосновался по соседству с кабинетом Молотова на пятом этаже, без тени зазнайства заходил к нему обсуждать служебные вопросы. Несмотря на разницу в занимаемом положении, Сталин часто советовался с ним и даже устроил проходную комнату между их кабинетами. Их сближению способствовало и то обстоятельство, что осенью 1912 г. сбежавший из ссылки И. В. Джугашвили некоторое время нелегально проживал на петроградской квартире студента Политехнического института В. М. Скрябина (Молотова).[124]

Выйти на Молотова можно было через каких-то технических работников аппарата ЦК или Совнаркома. В окружении Ягоды того периода видим лишь одну фигуру, способную за счет личных связей открыть ему дорогу в Кремль. Речь идет о Яне Агранове, в 1919 г. служившем, как и Ягода, в Особотделе ВЧК.

Ранний период биографии Агранова полон загадок. Иногда при наблюдении за странными прыжками его жизненного пути создается впечатление, будто человек куда-то исчезает и в то же время совершенно в другом месте появляется другой с тем же именем. Его отец, еврей, хозяин бакалейной лавки, «был рыжеват, жилист, небольшого роста, всегда весел, но очень вспыльчив и драчлив». Янкель был старшим из трех сыновей, получил четырехклассное образование, дальше учиться не пожелал и вступил в партию эсеров, где был известен под псевдонимом Сорендзон (до сих пор можно иногда встретить ошибочную информацию, будто это его настоящая фамилия), стал довольно серьезен, «выглядел старше своих лет, за общим столом держался в стороне, вино демонстративно не пил». По его утверждению, в Первую мировую войну он избежал мобилизации по болезни, а затем был сослан в Енисейскую губернию за антивоенную агитацию. Здесь первая странность его биографии. Во-первых, ничего не известно о заболевании Агранова, которое препятствовало бы военной службе; в дальнейшем он много лет с успехом прослужил в ВЧК — ОГПУ — НКВД. Во-вторых, партия эсеров не вела антивоенной агитации, напротив, видела в неудачной для России войне шанс расшатать существующий режим и взять власть в свои руки; в 1918 г. эсеры даже пойдут на убийство германского посла Мирбаха, лишь бы спровоцировать продолжение войны. А само по себе членство в ПСР не грозило Агранову ссылкою, ведь после Манифеста 17 октября политические партии в России были разрешены. Возможно, Агранов нарочно вел антивоенную агитацию, чтобы попасть в ссылку и тем самым избежать мобилизации на фронт. Но существует и другая версия, восходящая к родне Агранова: он был арестован и затем сослан за присвоение трех тысяч рублей из кассы лесопромышленника Левина, где служил конторщиком.[125]

Попав под амнистию по случаю Февральской революции, Агранов прибывает в Петроград уже не эсером, а большевиком. Это вторая загадка в его судьбе. Можно было бы предположить, что он попросту сфальсифицировал дореволюционный большевистский стаж, как сделал Ягода и многие другие. Но в Петроград он приехал в сопровождении известного большевика, члена ЦК И. В. Джугашвили-Сталина, с которым познакомился в ссылке. И вскоре был рекомендован секретарем Полесского обкома РСДРП (б), где он сменил знаменитого впоследствии Л. Кагановича. При наступлении немцев сбежал в Москву. Здесь в феврале 1918 г. мы обнаруживаем его секретарем Малого Совнаркома. Каким образом он попал в секретариат Ленина — это третий загадочный эпизод его жизни. И четвертая загадка — это причина, по которой в мае 1919 г. он вдруг оказался рядовым оперативником в Особотделе ВЧК. Видимо, за всем этим стояла какая-то глухая интрига. Не исключено, например, что Агранов, как и Ягода, чем-то просто не понравился Троцкому.

Вот и все, что можно сказать о ранней биографии Агранова. Больше вопросов, чем ответов. Однако факты говорят о том, что именно с этого времени складывается альянс Ягоды и Агранова. Дальнейший служебный рост Агранова шел под непосредственным руководством Ягоды. Вероятнее всего, такова была плата за то, что Агранов, как бывший кремлевский сотрудник, свел Ягоду с аппаратом ЦК.

Ягода мог теперь докладывать информацию, получаемую по СОУ ГПУ, напрямую Молотову, минуя своих чекистских руководителей. Трудно сказать, делал ли он это в начале 1923 г., но именно тогда ему поступает первое важное поручение: накануне предстоящего XII партийного съезда необходимо изолировать опасного смутьяна — Гавриила Мясникова, который, несмотря на свое исключение из партии, уже инициировал обращение 22 активных участников «рабочей оппозиции» в Коминтерн. Ягода поручил это дело помощнику начальника спецотдела СОУ Терентию Дерибасу, потомственному казаку, известному своею грубостью, прямотою и беспробудным пьянством.[126] Дерибас любил костерить своих сотрудников в оскорбляющих человеческое достоинство выражениях, грозил мордобоем и получал за это от Дзержинского взыскания.[127] Среди подследственных хамство Дерибаса тоже вызывало недовольство. Однажды при обходе Бутырской тюрьмы Дерибасу из женской камеры, где содержались эсерки и анархистки, выплеснули на голову содержимое «параши».[128]