Пустыня (СИ) - Щепетнёв Василий

— Очень редкий по нынешним временам больной. Идёмте смотреть.

И мы пошли. Материалы двадцать пятого съезда подождут. Мы их до конца института будем изучать, это беспременно.

Инфекционная больница в городе плохонькая. Такие больницы в программе «Время» не показывают. В киножурналах тоже, разве что в «Фитиле». Но и в «Фитиле» не показывают, нельзя показывать негативные материалы, способные порождать справедливые нарекания трудящихся. Тут ведь не в нерадивом сантехнике дело. Вот построят новую больницу, тогда и покажут — просторные палаты, аппаратуру послезавтрашнего дня и чистеньких, аккуратных больных. Но не этих, нет. Эти больные не годятся. Не киногеничные они. Будто прямо с попойки. А так и есть, многие оттуда. С попойки. Выпьют и закусят какой-нибудь дрянью. Третьедневной вареной колбасой. На прошлом занятии таких показывали. Пять человек разом. Вечером отмечали Международный День цыган, а утром — здесь. Нет, не цыгане ни разу. Наши все, чернозёмские. Но образованные, от них я и узнал, что восьмое апреля — День цыган.

Но то было неделю назад.

Сегодня мы шли в изолятор. Та же комнатка, перегороженная пополам. В одной половине — как бы предбанник, в другой как бы бокс. Именно как бы, на самом деле никакой критики этот изолятор не выдерживал, но чем богаты, на том и пишем.

В предбаннике нужно было надеть больничные халаты. Поверх наших, собственных. Инфекция же!

Но халатов для студентов — только три. Остальные будут смотреть сквозь стекло. Издали. Дистанционно.

— Вы, вы и вы, — выбрал счастливцев Виктор Сергеевич. Вот так я и попал к постели больного. Вместе с Ниной и Ларисой. Лариса в группу зачислена недавно. Лена Семенихина, счастливая мама, взяла академический, и, чтобы площадь не простаивала, к нам и подселили Ларису. Она перевелась в Чернозёмск из Читы — вслед за родителями переехала. Отец занял место профессора на кафедре кожных и венерических болезней, когда наш прежний профессор, Де Пьер, ушёл-таки на пенсию в почтенном возрасте. Девяносто два года, не шутка. Он ещё с Николаем Ниловичем Бурденко работал, Де Пьер, на заре нашего института. Я его, правда, никогда не видел, только портрет. Последние пять лет он руководил кафедрой дистанционно, но, видно, пришла пора уступить место молодым.

Так что к профессорскому сыну Сене добавилась профессорская дочка Лариса. Непростая у нас группа, да.

Наконец, больничные халаты надеты, и мы прошли к больному.

Действительно, непростой. По виду — из Средней Азии. Казах? Скорее, киргиз. На вопросы не отвечает. То ли состояние не позволяет, то ли не понимает русского языка, а, скорее, просто не хочет отвечать. Встречаются и такие.

Кожа землистая, специфические татуировки. И запах тоже специфический.

Нина и Лариса пытались расспрашивать больного, осматривали, выслушивали, а я стоял чуть в сторонке, смотрел и думал.

О смысле жизни.

Кто я, зачем я, и, главное, зачем я здесь и сейчас.

Ни до чего фундаментального не додумался. Так, заметки на манжетах, не более.

Наконец, девушки закончили, и мы вернулись в учебную комнатку.

— Я заметил, что вы, Михаил Владленович, долго и глубоко размышляли. Даже не прикоснулись к больному, — начал Виктор Сергеевич.

— Точно так, Виктор Сергеевич, точно так. Размышлял.

— Быть может, вы поделитесь плодами ваших размышлений?

— Извольте, Виктор Сергеевич. Итак, больной Неизвестный. Был снят с поезда Ленинград — Ташкент по запросу поездной бригады. Документов при себе нет. При поступлении — сознание спутанное, в контакт не вступает, на вопросы не отвечает. Температура тридцать девять и семь, пульс восемьдесят шесть в минуту, давление сто сорок и восемьдесят. Кожные покровы, язык, зрачки, склеры, живот, тоны сердца, легкие, рефлексы… На основании осмотра можно предположить ряд заболеваний, на первый план выступают брюшной тиф и вирусный гепатит.

— Брюшной тиф? Почему вы так решили?

— По совокупности признаков. Конечно, потребуется лабораторное подтверждение, прежде всего метод гемокультуры. Но это время, а лечить нужно без промедлений.

— Совокупность признаков, допустим. Каких именно?

— Цвет кожи, температура тела, относительная брадикардия, спутанность сознания, наконец, запах…

— Запах?

— Да. Запах, характерный для больных брюшным тифом.

— А вирусный гепатит?

— Это всего лишь предположение. Но я бы его непременно проверил. Во избежание справедливых нареканий трудящихся.

— Это всё?

— В медицинском плане да.

— А в каком ещё?

— Я бы непременно сообщил в органы внутренних дел, и поинтересовался, нет ли у них в розыске беглеца из мест лишения свободы, человека по кличке «киргиз» или что-то вроде этого. С описанием примет. Полагаю, это уже сделано. Нет? Тогда поспешите. Судя по татуировкам, статьи у больного самые серьезные. И не исключаю, что бежал он как раз из медучреждения. А попал туда, специально заразившись тифом — с целью последующего побега.

— Ну, Михаил Владленович… Насчёт подозрения на брюшной тиф я с вами согласен. Начет вирусного гепатита — может быть. Но побег из тюремной больницы… Это уже следствие ведут знатоки какое-то.

— Вы просили поделиться плодами размышлений. Я поделился. А решать, разумеется, вам.

Занятие прервала медсестра.

— Звонят из Москвы. Просят Михаила Чижика.

— Кто просит? — недовольно спросил Виктор Сергеевич.

— Из приемной Комитета Государственной Безопасности. Генерал Тритьяков. Говорит, срочное дело. Но только если Михаил Чижик не занят. Если занят, он позвонит попозже.

Все посмотрели на меня.

Эк как не вовремя! Или, напротив, вовремя? И чего это Евгению Михайловичу вдруг надумалось звонить, да ещё в инфекционную? Видно, из деканата направили. Но что за срочность? Или это он так шутит? С Тритьякова станет.

— Я занят? Или пусть попозже позвонит? — спросил я преподавателя.

Виктор Сергеевич лишь махнул рукой.

Авторское отступление

1

Я на два месяца отодвинул сроки 25 съезда КПСС. Полагаю, что это вполне допустимо.

Николай Подгорный в реальной истории был исключен из состава Политбюро годом позже, но в описываемых обстоятельствах более ранний крах его карьеры тоже допустим.

Подпольная борьба советских политиков редко давала круги на воде, однако о Подгорном шутили, что его отправили на пенсию за небрежность (не — Брежность), подразумевая конфронтацию с Брежневым. Имеются сведения (недостоверные, как недостоверны все сведения о власти), что Подгорный готовил смещение Брежнева, который день ото дня слабел из-за прогрессирующих болезней. Будучи формально главой СССР, Подгорный представлял собой реальную угрозу власти Брежнева. Но Леонид Ильич победил и в реальности, и в АИ.

Изучение материалов 25 съезда носило широкий характер, и у нас действительно вместо занятий по клиническим дисциплинам проводилось так называемое «изучение материалов съезда», которое, впрочем, было чисто формальным, для галочки. Более того, в каждом экзаменационном билете, будь то хирургия или гинекология, четвертый вопрос обязательно касался решений 25 съезда, что, с одной стороны, вводило в сопор («Проблемы гинекологической помощи в свете решений 25 съезда КПСС» — реальный вопрос), с другой стороны, при известных навыках, не требовало никакой подготовки («С чувством глубокого удовлетворения встретили мы радостную весть о том, что родная коммунистическая партия обратила особое внимание на дальнейшее развитие гинекологической помощи населению в текущей пятилетке и т. д. и т. п.»)

2

Именно в то время произошло заметное ухудшение снабжения городов России. Так, Воронеж из первой категории снабжения был переведен в третью, низшую. Почему? Все гадали. Техники было вдоволь, горючего тоже, селекционеры выводили новые сорта и породы, на земле не оставалось нераспаханного клочка земли, фуражное зерно закупалось в Северной Америке в огромном количестве, в каждом колхозе были коровники и свинарники, планы выполнялись и перевыполнялись, — а мясо таинственно пропало. И ухудшение нарастало с каждым годом. Шутейная загадка тех лет: доскачет ли лошадь из города-героя Севастополя в город-герой Москву? Нет, её съедят в городе-герое Туле.