СтремгLOVE - Егор Кастинг

– Странное совпадение, – сказал Доктор задумчиво, когда они вышли из кинозала, – нас одинаково зовут...

Иногда он просто ей рассказывал про всякие книжки или даже их пересказывал. Надо же чем-то заполнять паузы. Между первой и второй. Не лежать же действительно молча...

– ...При советской власти покажи палец – и уже смешно. Покажи дулю в кармане – так и вовсе гениально. Потому «Живаго» казался нам таким ломовым. А поди перечти его сейчас – так это ж слабо... Ну и что с того? Тогда-то это было круто – написал антисову в совке и тиснул на Западе! И ему присудили Нобеля! Конечно, мы были воспитаны на пустой ерунде, на том, что ерунда – это единственно возможная в жизни вещь. И что-то чуть лучшее, чем дрянь, уж нам казалось гениальным... А на самом деле текст-то слабый. Герой размытый, Лара – никакая, все как-то путано. Примечательно, что прежде Живаго нам казался тонким – вот интеллигент как осмысливал революцию. Ну, хоть здравый смысл в этом был – примкнуть к победителю. Сейчас же видно, что Живаго развел пафос вокруг банального грабежа и передела собственности, и теперь, когда большевики сдулись до состояния пшика, каким действительно жалким выглядит Живаго с его беспомощной болтовней, с его пусканием пузырей!

Ей и это нравилось слушать. Она знала сотни три стихов Пастернака наизусть в отличие от него – но незачем было про это с ним. Это б снизило настроение...

– А вот такой есть дедушка Мэйлер, ломовой писатель! Кажется, он жив еще, как ни странно. Так его старая книжка мне недавно попалась – «Крутые парни не танцуют». Там очень смешно: от одного парня ушла жена, он запил и трахнул какую-то крашеную блондинку. Масть тут важна, потому что у него жена тоже была крашеная, и получился такой акт ностальгии. Половой акт ностальгии. Ха-ха. Дальше у него провал в памяти – наверно, белочку поймал, в смысле белую горячку. И вот приходит мент знакомый к нему домой и говорит: «Ты, это, имей в виду, щас облавы начнутся, борьба с наркотиками – так что ты свою траву-то перепрячь, которую мы с тобой на пару курим. Но только я тебе ничего не говорил». И этот парень едет в лес, где у него тайник, лезет туда рукой, чтоб вытащить мешок с травой, но вместо этого вытаскивает... отрезанную женскую голову. Крашенную в блондинку. Как он любит. Парень кидает обратно в нору эту непонятно чью голову, успев на нее глянуть мельком только с затылка, мчится домой и там уходит, то есть возвращается, в запой. Побухав так пару дней, он все-таки собирается с силами и едет забрать эту бедную голову из своего тайника. Приезжает, значит, лезет в норку... А там уже две головы! Практически одинаковые. Он чуть с ума не сходит, на фоне запоя тем более. Привозит головы домой, а там у него сидит старик отец, приехал помирать, у него рак под занавес. Он лысый от химиотерапии. И вот этот умирающий папаша, чтоб развеяться, едет на катере и топит эти головы (одна оказалась жены, а другая – той подружки, которую он снял по пьянке). Старик был человеком основательным, он еще проволоку продевал в глазницы, когда привязывал эту расчлененку к якорю, чтоб не всплыла. И там еще был среди толпы персонажей один пидорас-миллионер, который только с одной женщиной чувствовал себя не пидорасом.

– Это как – не пидорасом?

– А так, что она ему делала оральный секс не простой, а трахала его языком, но при этом все-таки была баба. (Главный персонаж с этой дамой тоже был знаком в свое время и тоже любил так побаловаться – так она ему на зону, он сидел, забыл за что, писала письма с таким обращением: «Здравствуй, жопа!» И он от греха подальше, чтоб не было претензий от братвы, а то опустят, перестал с ней переписываться.) И вот у него такая появилась иллюзия, что он не пидорас, раз живет с бабой. Ну тут слишком он затончил все, Мэйлер этот. И короче, миллионер этот на этой даме женится, потому что пидорасом ему быть страшно не хочется. Свадьба, значит, брачная ночь, он снимает с невесты фату и подставляет ей свою задницу: «А ну-ка давай!» Она говорит: «Отвали, пидор, извращенец». – Как так, а супружеский долг сполнять? Я на тебе зачем женился?» – «Супружеский, – говорит, – исполню легко, вот, легла, еби давай, все, как положено. А к мерзостям меня никакой суд не приговорит». Короче, парень понял, что попал, и с горя застрелился на пляже под крики чаек. Там наворочено всего, типа, жена главного героя любила неграм давать, и все такое прочее, но в целом произведение жизнерадостное и жизнеутверждающее.

А «Двери восприятия»? Ломовая тоже книжка. Я как ее прочитал, побежал скупать все, что этот Хаксли написал. Но все остальное оказалось просто невозможно читать, это такая графоманская жвачка. Ну, короче, в этой самой его тоненькой книжечке про то, что... если совсем коротко, то главная беда людей, причина того, отчего им скучно живется и жизнь проходит зря, – это приоритет инстинкта самосохранения. Типа, лишь бы выжить, лишь бы наварить. И если б все были такие всегда, то человечество стало б просто сборищем дешевых самовлюбленных жлобов. Но к счастью, инстинкт этот можно немного пригасить, и способ простой: надо, чтоб в мозгах была нехватка питательных веществ. Вот тогда какая-то там перемычка размыкается, и человек видит красоту Вселенной и прочее в таком духе. Всякие видения и откровения – они как раз во время поста и бдений бывают. Вот отчего святые такие, какие они есть, и вот почему они не бросают все и не бегут устраиваться брокерами или в пиар нефтянки. Они-то знают, в чем настоящий кайф. Так, а еще есть мутанты, у которых эта перемычка разомкнута всегда. Они с утра до вечера видят красоту мира, слышат роскошные звуки и ощущают гармонию по полной. В нашем простом быту среди тех, кто не понимает, таких называют гениями. С результатами их деятельности можно легко ознакомиться, этим добром как раз заполнены галереи и библиотеки. Ну и вот все эти краски и звуки, вся красота – это у них каждый день. А остальные живут и видят только мерзость вокруг. Зато они могут бабла срубить или пойти зарезать кого-нибудь. Да, забыл сказать: этот Хаксли и не святой, и не гений. Он этого состояния достигал при помощи ЛСД, которая в те годы – 50-е, что ли, – наркотой не считалась. А теперь все, поезд ушел. Привет...

А вот был еще такой рассказ у Франса, ты его не знаешь, – «Жонглер Богородицы». Или даже Богоматери.

– Парижской?

– Ну перестань. Ты будешь слушать или нет?

– Ты что, не видишь – я уже слушаю.

– Ну вот. Рассказ очень поучительный, стебовый такой. Там был такой бедный бродячий жонглер. Он был страшно ловкий. К примеру, мог жонглировать двенадцатью ножами – и хоть бы что. Так он был в принципе смирный и богобоязненный, но вмазать любил.

– А насчет прочего? Женщин?

– Не, насчет этого не сильно он... А Богоматерь тут начинается с того, что он ей иногда молился. Ну и так однажды на гастролях, в смысле он шел из одной деревни в другую, ему встретился монах. Тоже бродячий. И сагитировал его поступить в монастырь. А там монахи соревновались, кто лучше будет поклоняться Марии. Один фигуры высекал из камня, другой рисовал, третий сочинял трактаты, четвертый – стихи, ну и так далее, и все это они посвящали, понятно, ей. А жонглер ничего такого не умел и поэтому сильно расстроился. Это было заметно со стороны всей братве. А потом монахи смотрят – жонглер такой довольный ходит. Подозрительно – с чего бы? Стали за ним следить и заметили, что он так и норовит в часовню ходить в одиночку, чтоб рядом никого. И решили подсмотреть. Подкрались они, смотрят в щелочку и видят: парень стоит у алтаря вверх ногами и жонглирует двенадцатью ножами. Монахи так поняли, что человек не в себе, что он много на себя берет, и решили его из часовни попросить. Но тут вдруг им явилась лично Богоматерь и вытерла пот со лба этого жонглера. Типа, ей понравилось, что парень выкладывался. Он оказался прав: решил для нее делать лучшее из того, на что способен, что умеет лучше других. И она, видишь, оценила. О как.

Зина все выслушала и говорит:

– А я вот ебаться лучше всего умею, так я, значит, тоже...

Доктору вообще не нравилось такое, чтоб девушка говорила слово «ебаться», а случаи богохульства так и вовсе его злили.

– Да пошла ты на хуй! Что ж ты несешь, любимая! Так ты вообще начнешь меня спрашивать, чем занимался Бог, пока не создал человека.

– А правда – чем?

– Слушай, я ж сказал – иди на хуй. Пожалуйста. Я тебя очень прошу.

– Ты мертвую уговоришь, – сказала она и кинулась на него. Практически как дикий зверь. Было весело даже не от этого, не от чужого тела, а в основном оттого, что кому-то оно, твое тело, так интересно и кажется прекрасным. И далее: раз оно отражает этот мир, так, может, и сам этот мир не так уж плох? И рановато мы на него почти совсем уж было махнули рукой? В этом, может, и вся для нас интересность любви? А иначе и на хер бы она нам – не фрикций же ради и не для новых детей, которых мы уж и не планируем делать...

Ходка

Однажды Зина сказала Доктору: